Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)

Внутри лежала новогодняя открытка. Самая обыкновенная – с цветными шарами на елочных ветках, в розоватых отблесках белой витой свечи. Открытка была двойной и была исписана изнутри мелкими печатными буквами на двух сторонах. Видно было, что тот, кто это писал, ужасно старался. Старался все уместить и чтобы было понятно.

Девочка оглянулась последний раз вокруг, подержала взгляд на листьях лип, тополей, каштанов – все деревья здесь она знала наизусть, и нырнула.

Дорогая дочка.

Рад, что ты уже умеешь читать. Молодец! Пишет тебе твой папа. Из больницы. Мы попали в аварию, мама погибла, что бы тебе ни говорили. Я хочу, чтобы ты это знала. Но ты жива. И читаешь это. Значит, все будет хорошо.

Дочка, я хочу открыть тебе три секрета. Только храни их в тайне, договорились?

Секрет № 1.

Есть чудный мир, мир воображения, творчества, мир твоей полной свободы. Туда всегда можно спрятаться. От любой беды. Когда тебе будет трудно, можно переждать бурю там. Но нужно уметь возвращаться, очень важно возвращаться назад. И жить дальше. Сам я всю жизнь сочиняю стихи, их не печатают, но это не страшно – именно они не раз помогали мне выжить. На самом деле, наверное, тысячу раз.

Секрет № 2.

Судя по тем чудесам, которые ты нам с мамой рассказывала, у тебя дар. Он не должен пропасть. Расти его, поливай трудом. Ты – очень талантливая девочка, запомни. Учись, старайся, рой землю. Читай побольше, слышишь? Читай. И будь лучше всех! В том, что ты выберешь, будь лучше всех!

Секрет № 3.

Не знаю, как пойдет дело дальше со мной, моими переломами и головой. Надежд немного. Поэтому тебе нужно найти родных. Не кровных, а тех, кто придется по сердцу. Маму, папу, сестру, тетю, любимого человека – все равно. Важно, чтобы рядом были родные люди. Ищи! Повсюду, всегда. И ты их обязательно встретишь. Ты их узнаешь, увидишь сердцем.

Целую тебя крепко-крепко. Запомни: я очень тебя люблю. С Новым годом. Твой Дед Мороз.

Девочку нашли уже к вечеру. Она так и сидела на той коряге и была точно не в себе. Не отвечала на вопросы, только прижимала к груди письмо. Она сильно заболела тогда. Директор себя проклинала. И заодно всех, кто все разболтал. Но постепенно девочка поправилась. Когда она выздоровела, как раз начался новый учебный год. И девочка начала учиться! Стараться изо всех сил, читать, читать книжки – вскоре она сделалась надеждой и гордостью их детского дома, их школы. Пережидать беды в своем волшебном мире она умела уже давно, зато теперь она научилась и возвращаться, жить здесь. Так она исполнила оба папиных завета.

Вот только родных она никак не могла найти. Долго! Кому-то из кандидатов было не до нее, кто-то не нравился ей. Пока не появилась ты. Ты появилась ужасно поздно. Но все-таки ты пришла. Девочка тебя сразу узнала. И полюбила тебя, как умела, а она совсем не умела. Не знала, как любят мам, сестер, подружек. Папа про это не написал. И она не знала, как это бывает у нормальных людей. Полюбила так, как смогла. Ты была добра к ней, но сдержанно добра. Сначала ей очень хотелось пробиться сквозь эту прохладу, стать твоей самой любимой. Но ты упрямо любила всех. Светку, Алену, Настю, всех, кто приходил к тебе на кружок, – и девочку. Тогда девочка покорилась. Она стала просто любоваться тобой, такой, какая ты есть. Бывший биолог, а потом вдруг учитель труда, а потом мама тем, кто этого пожелает. Вышедшая на свою финишную прямую.

«Суровое благородство», прочитала девочка в одной книжке. У Достоевского, у кого ж еще. Суровое благородство, благородная бедность, благородный взгляд, кисти рук, осанка. Каждый твой жест был окутан им, благородством, но только суровым. И все-таки лучше было так, чем никак. Но сейчас кончается даже эта сказка. Потому что девочка оканчивает школу. И должна будет покинуть детский дом, кровать, обустроенный угол с тумбочкой, с наклеенными плакатами, фотографией кудрявого Фродо из фильма, поделками, тоже прицепленными к стене. И покинуть тебя, потому что исчезает та прозрачная комната формы, которая позволяла вам встречаться и быть друг другу понятно кем.

Вот-вот эта девочка должна будет переехать на другую планету. Но там другой климат, состав воздуха – там другой, и ничего не понятно. Как там ходят? Дышат? Как качают родимых младенцев. Как дружат соседки? Ты думаешь – вот ерунда! Научится! Девочка же такая умная, а в чем-то и лучше всех. Нет. Этому нельзя научиться. Этому учатся из года в год, из минуты в минуту жизни не в детском доме, а там. И эта заведомая невозможность разрывает девочку на миллионы проволочек, ниток, зернышек – всего, из чего она сшита. А чудесный мир, в который она так хорошо сбегала? Увы, в последние месяцы он утратил свою волшебную силу, все в нем сделалось тенью. И теперь вместо побегов туда девочка просто мечтает. Уже не о несбыточном, о вполне реальном. Каждый день поздно вечером, лежа в постели, она представляет себе, как однажды заберется на самый высокий этаж, раздвинет руками белые занавески, встанет прямо в ботинках на подоконник, отшвырнув фикусы и драцены, распахнет окно и под щебет птиц прыгнет. Но не разобьется, а просто взлетит. Всё!

Ты молчала, страшно долго. Потом медленно произнесла, не поднимая головы, точно в забытьи: «Надо же, я и не знала. Не знала про это письмо… Если только и оно не придумано, конечно».

Надо же.

Промокнула ладонями глаза. Еще помолчала. И проговорила наконец, поднимая с пенька своего человечка в остроконечной шляпе, аккуратно держа его пальцами:

– Хорошо. Теперь моя очередь. Теперь я расскажу тебе сказку. Ты не любишь слово «последний», но больше мне нечего тебе сказать. Дальше можно будет только дружить. Или проститься.

– Договорились.

Жил-был китаец. У него был редкий талант, вызывать дожди. Всякий раз, когда в том или другом краю его огромной страны начиналась засуха, его призывали. Он собирался и шел. Туда, где палило солнце, сох урожай и все тосковали, зная, что осенью нечем будет накормить детей да и самих себя. А значит, голод и смерть. Но он приходил. Вот гляди – с мешком за спиной (крупная почка с соседней ветки), посохом (игла сосны), с редкой развевающейся бородой (из сочного стебля подорожника белые нити).

Он входил в деревню, а по ней уже несся слух. Деревня зажмуривалась от предчувствия, все как один замирали в надежде. Старик заходил в каждый дом, беседовал с жителями, ужасался и плакал вслед за теми, кто жаловался ему на будущий неурожай, на засуху, на неизбежные смерти, – и им сопереживал. Целый день, до самого вечера, пока в деревне не оставалось ни единого дома, который он бы не навестил. Ближе к ночи старик удалялся наконец в хижину, заранее приготовленную для него, и просил только мешочек риса, только котелок и немного воды. Затворялся. И больше не выходил.

Через два-три дня небеса отверзались – начинался дождь. Не какой-нибудь там, а настоящий ливень! Это происходило всякий раз, всюду, куда он являлся. И все-таки каждый раз это воспринималось как великое чудо. До последнего мига никто все равно не верил, потому что поверить в такое и правда трудно. Белое небо, рассохшаяся земля, пожелтевшие травы. Убивающий все зной. И вдруг, в одночасье! собирались тучи, грохотал гром, на землю обрушивались водопады.

Как же он это делал? Он не открывал. Получив свою плату – а она была немалой, – старик просто молча возвращался в свою деревню, не желая слушать благодарности и благословения. До следующей засухи. Но однажды…