Плач под душем
Шрифт:
– Ты… …. Чего?! – удивилась охранница. Потом схватила меня за руки и попыталась потащить к выходу. Вывернувшись, я ударила её кулаком в лицо, и, пока она приходилав себя, выскочила в коридор. Обе погнались за мною. Баба в халате схватила меня первой. И попыталась свалить на пол, но я ударила её в шею, потом – локтем в лицо… Сзади на меня налетела охранница… Жуткий удар по спине, по голове… На стене я разглядела провода сигнализации… Заорав, я бросилась туда… Добежать… Вцепившись мне в шею, баба в цветастом халате рвала меня ногтями… Боль… кровь… Пусть лучше убьют… Решимость желания смерти…. Изо всех сил я рванула провода… И тогда все здание вокруг растворилось страшным трезвоном… послышался топот бегущих мужских ног…. Дико завизжав (как умеют визжать только женщины) охранница толкнула меня к стене… В её руке хищно сверкнуло
Это было совсем не больно… Только резкий толчок… Я успела вздохнуть… Вместе со звоном пришла темнота… Настоящая, благословенная темнота, в которой можно было укрыться от боли. В которой исчезло всё… Настолько плотная, что к ней можно прикоснуться руками….
В комнату вошёлНикитин. Решительным шагом направился к столу, сжимая какую-то папку в руках. Знаком отпустил охранника. Мы остались наедине. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Наконец он сел за стол. Я сказала:
– Немедленно снимите наручники!
Никитин растянул губы в ехидной усмешке, обнажающей ряд пожелтевших от табака зубов:
– А ванну из шампанского не хочешь?
– Не смейте так со мной разговаривать! – мой голос сорвался на неприятный визг, и, как всегда, в минуты близкой истерики я практически перестала себя контролировать. – Нечего мне тыкать! По какому праву вы держите меня здесь?! В таких нечеловеческих условиях?! Что это за издевательства?! Я сказала: снимите наручники! Быстро! – и, дёрнувшись, попыталась вывернуть руки, но при этом чуть не свалилась со стула.
– Значит, не нравится в СИЗО? – Никитин продолжал улыбаться.
– Хватит издевательств! Я требую адвоката! И чтобыс меня сняли наручники! И я не собираюсь больше возвращаться в эти свинские условия! Как вы смеете так со мной обращаться?! Я вам не бомж с вокзала!
– Конечно, нет, – голос Никитина вдруг стал металлическим, – ты не бомж с вокзала. Ты убийца.
– Я требую адвоката!
– Будет у тебя адвокат! Будет, не волнуйся!
– И чтобменя больше не помещали в такие условия!
– Значит, условия не нравятся, да? Условия не понравились? А убивать двоих человек понравилось?
– Вы не смеете! Не смеете так со мной говорить!
– Да? Ладно, давай поговорим по-другому! Слушай, прежде, в самом начале, я хочу тебе кое-что объяснить. Ты задержана по обвинению в двух убийствах по соответствующей статье. Ордер на арест выписан прокурором. Следствие постановило взять тебя под стражу до суда, и прокурор, в соответствиис представленными доказательствами, выписал ордер на твой арест. До суда ты будешь содержаться в СИЗО. После вынесения приговора отправишься в колонию строгого режима. Думаю, тебе светит не меньше десятилет. А может, и все пятнадцать, это только от тебя зависит. Положение твоё более чем серьёзно. Знаешь, ты мне очень нравишься. Ты мне просто симпатична – умная, деятельная, красивая… Только вот в жизни тебе не повезло. Я говорю всё это неофициально потому, что ты мне очень нравишься и мне просто тебя жаль. Иначе я не стал бы с тобой разговаривать. Поэтому я решил объяснить тебе всё в самом начале, чтобы ты поняла ситуацию. У тебя сейчас такое положение, что ты не можешь выбирать, ерепениться и разговаривать со мной в таком тоне, как сейчас. Честно скажу, положение твоё более чем паршивое. Хуже не придумаешь. Поэтому советую выбирать выражения и хорошо продумать свой тон.
– Будем считать, что я всё внимательно выслушала, – я перевела дух, но сказанное им не укладывалось в моей голове. Я не могла понять, что со мною произошло, всю тяжесть и глубину бездны, откуда не может существовать выхода… Бездны, по сравнению с которой даже ад – приятное место. Я не понимала этой пропасти, поражающей степенью своей бездонности и глубины… – Но, раз уж вы настроены ко мне доброжелательно, я хотела спросить: неужели необходимо разговаривать, держа меня со скованными руками? Почему вы не снимете наручники?
– А ты не полезешь в драку?
– Очень смешно!
– Ну, хорошо. Уговорила. Попытаемся говорить, как разумные люди.
Никитин нажал кнопку в столе и в комнате появился охранник.
– Снимите наручники.
Через минуту мои руки были свободны. Охранник снова исчез, а я принялась разминать затёкшие суставы. Кое-где была содрана кожа, а руки
покрылись синяками и кровоподтёками. Тюремные наручники не предназначены для нежных женских рук. Боль была настолько острой, что некоторое время я не могла говорить… Мне казалось: одно слово – и из глаз брызнут слезы. Наконец я пришла в себя. Никитин достал лист бумаги и принялся писать ответы на традиционные вопросы протокола уголовного допроса: имя, фамилия, год рождения, прописка… Закончив с формальностями, спросил:– Где ты была утром четвёртогооктября?
– В день убийства РусланаГароева? Это же просто! Зачем задавать вопрос, если заранее знаешь ответ!
– Мне не известен ответ! Где ты была утром четвёртого октября?
– Мирно спала в своей домашней постели!
Никитин вздохнул. По его лицу я никогда не могла прочитать мысли. И тем более не понимала сейчас, что означает его вздох: проявление сочувствия или сардонические склонности натуры. Продолжая смотреть на меня в упор, Никитин раскрыл папку, вынул оттуда какой-то листок. Я разглядела гербовую печать внизу страницы.
– Вот. Прочитай.
Я отшвырнула листок, не глядя:
– Что это такое?! Что вы мне собираетесь подсунуть? Я не собираюсь дальше ломать комедию и играть по вашим правилам! Читать всякие нелепые бумажки! Вы и так знаете, что рано или поздно вам придётся меня выпустить! Не сегодня, так завтра! Вы не имеете никаких прав держать меня здесь!
– Читай, – и было в его голосе что-то такое, что заставило меня безоговорочно взять листок и начать вглядываться в твёрдые литеры букв…
А потом…. Потом литеры стали расплывчатыми… Когда, дочитав до конца, я подняла глаза вверх, во мне уже не было ничего человеческого. Это переходное состояние казалось мнестранным. Словно вдруг стёрлись все границы пространств и времени, но я всё равно не успела попасть никуда. Я постигала смысл глагола «убивать», чувствуя, что меня убили. Не говоря ни слова, Никитин читал всёна моем лице.
– Можно мне воды?
– Здесь нет воды. Придётся привыкнуть. Стакан может быть грозным оружием, если его разбить. Ну как, впечатляет? Знаешь, мне очень жаль. Может, скажешь сразу, где ты была утром четвёртого октября?
В глубоком отчаянии я лишь махнула головой. Никитин словно ожидал этого.
– Не хочешь говорить? Хорошо, не говори. Твой муж пришёл во второй половине дня. Он выглядел очень решительно и целенаправленно. Сначала я не мог понять его поведения, но потом… В те редкие встречи, когда я был у вас дома, он вёл себя совершенно иначе. А потом я понял, что, очевидно, вы из-за чего-то серьёзно поссорились, и таким своеобразным способом муж решил тебе отомстить. Итак, он явился ко мне во второй половине дняи с порога заявил, что имеет важную информацию по делу Гароева. Потом сказал, что пришёл дать показания, которые всё время скрывал потому, что пытался выгородить убийцу. А теперь в нём проявилась (якобы) совесть. Он официально заявил, что из своей квартиры четвёртого октября ты вышла в половине шестого утра и явилась обратно только в 7.30– 8. Что ты была очень взволнована, когда уходила, и совершенно подавлена, когда пришла. А когда пришла, на твоих руках были пятна, которые ты тщательно смывала в ванной. НасчётГароева он заявил, что ты была с ним в интимных отношениях, которые совершенно не скрывала. Наоборот, подчёркивала при каждом случае. Гароев делал тебе дорогие подарки, например, духи. О твоей связи с ним знали все, а точно подтвердила Ольга, компаньонка, в беседе с мужем. Якобы твойсупруг располагал доказательствами и всё давно знал. Вот так, моя дорогая. Все его слова официально оформлены в соответствующем виде, занесены в протокол. Итак, следствие получило важную информацию: ты уходила из дома утром четвёртого октября.
– Допустим, – языком, шершавым, как наждак, я облизала пересохшие губы, – но ведь это не означает, что я была у Гароева. Я могла выйти куда угодно. Например, просто подышать свежим воздухом.
– А пятна на руках?
– Не было на моих руках никаких пятен!
– Существуют свидетельские показания. Официально свидетель заявляет обих существовании.
– Супруг не может быть официальным свидетелем.
– Бывший супруг. Твой муж подал на развод. Вас разведут быстро и автоматически к концу следствия. Тыв тюрьме, детей у вас нет. Так что когда начнётся суд, он уже не будет твоим мужем. Значит, его показания очень существенны.