Плачущая
Шрифт:
Помогаю встать и даю воды, поддерживаю чашку, чтобы не уронил.
Скоро придет Камилла и нам нужно успеть сделать утренние дела. Деду стыдно, что я меняю ему мокрые пеленки, но такова жизнь, для меня это проявление заботы и ничего странного. С виду дедушка такой же, как и вчера, но его взгляд изменился, он стал отстранённым, каким-то пустым. Сидеть тяжело, а поэтому быстро справившись помогаю лечь обратно. Поправляю одеяло, делая подобие кокона, особенно укутывая ноги.
– Варя!
– внезапно хватает холодными дрожащий палицами за запястье.
Из-за плохого сна моя нервная система не в
– Дедуля, хуже?!
– испуганно всматриваюсь в его глаза полные слез.
– Варя… - голос настолько тихий, что приходится наклонится максимально близко ухом к его губам.
– Уезжай, я все равно скоро умру… - облизывает высохшие губы слегка причмокивая.
– Что ты такое говоришь!
– злят подобные слова.
– Мы тебя обязательно поставим на ноги!
– Нет!
– выкрикивает неестественно громко, машинально сжимаюсь.
– Ты не понимаешь, не понимаешь… Она приходила за мной, она заберет меня…
– Она? Кто она?
Дедушка с трудом поднимает больную руку и указывает в направлении окна, за которым виднеется густой лес освещенный лучами утреннего солнца.
– Доброе утро!
– слышу крик из кухни.
– Я пришла делать уколы! Варя?
Возвращаю взгляд на деда, но его глаза изменились, они словно прояснились, а на губах застыла неестественная улыбка.
– Дедуля?
– О, вот вы где!
– Карина отодвигает штору.
– Ну что, больной, как самочувствие?
Глава 5
Она. Мурашки по коже, несмотря на жаркую погоду.
Отхожу в угол комнаты, упираюсь плечом в стену и наблюдаю, как Карина готовит шприцы. Что бы немного успокоить разыгравшуюся фантазию достаю из-под футболки позолоченную цепочку и перебираю пальцами по звеньям.
Мое ночное видение точно плод фантазии, проекция не проснувшегося организма. И не может иметь связи с словами деда. Но есть теория, что в тяжелом состоянии человеку свойственно видеть ту, которую называют «смертью с косой». Тем более при инсульте страдает мозг, а значит может без труда вкидывать ложные картинки. И не стоит забывать о возрасте. Да и символы эти, местные явно верят во что-то этакое, может у них свое понятие религии, мне еще предстоит выяснить. Любопытство задето и должна узнать больше.
Но слова дедушки напрягают. Он был словно не в себе, когда произносил их.
– Варя!
– А, да, что такое?
– ушла в мысли настолько, что не с первого раза услышала Карину.
– Воды принеси, говорю.
– Сейчас.
Раскрываю широко шторы, чтобы не мешались. Ткань настолько не приятная, что касаясь кожи вызывает раздражение. Убираю марлю, которая защищает от мух, и зачерпываю чашкой воду из ведра.
– Хм.
– бегло осматриваюсь по сторонам.
Мотанка лежала рядом с ведром, но сейчас ее нет. Вадим точно не забирал, я отчетливо помню, как она оставалась лежать на столе после его ухода.
– Ну что там?
– Несу!
Ничего не понимаю.
Отдаю воду и возвращаюсь на свое место. С этого угла прекрасно видно стол. Прищуриваюсь, когда на него с трудом запрыгивает Крендель и начинает обнюхивать потертую древесину. Похоже я знаю кто приделал ноги кукле. Этот красавчик любитель потаскать мелкие плохо сложенные вещи. И
вполне мог спихнуть куклу и куда-то загнать. Нужно будет все обыскать.– Вот и все, Степан Олегович, совсем скоро будете, как новенький. А теперь вам нужно поспать.
– косится на меня.
– Ты нормально себя чувствуешь? Бледная какая-то.
– Не выспалась. Но все хорошо.
– улыбаюсь через силу.
– Я проведу.
Дедушка отворачивает голову к стене и расслабленно вытягивает руки вдоль тела. Собираюсь сделать шаг к двери, но громкий удар об стекло забирает внимание. На мутном от старости стекле небольшое кровавое пятно и заметная трещина.
– Твою ж… - подлетаю к окну и со скрипом открываю шире створку.
На земле бьется в конвульсиях маленькая птичка, учитывая силу удара ей уже не помочь. Еще несколько жалких попыток взмахнуть крыльями и силы окончательно покидают ее.
– Такое случается. Будет чем накормить твоего кашалота.
– без каких-либо эмоций произносит женщина.
– У меня еще пациенты, поэтому пойду.
С удивлением понимаю, что случившееся взволновало только меня, дедуля даже не дернулся, а на лице Карины все такое же отстраненное спокойствие.
– Варя, - резко разворачивается, и мы чуть не сталкиваемся в узком коридоре.
– ты не передумала уезжать?
– Я вам мешаю? У меня складывается устойчивое ощущение, что это так.
– сейчас не до любезностей.
– Мы все желает тебе добра.
– тянет руку к моим волосам, но успеваю схватить за запястье раньше, чем касается.
– Ты очень красивая девушка, - не вижу изменения в эмоциях на ее лице даже сейчас.
– и это гнилое место точно не под стать тебе.
– Спасибо за беспокойство, но предпочту остаться.
– отпускаю руку.
Карина тяжело вздыхает, а в ее взгляде отчетливо пробегает: «Жаль.». Я в этом поселке второй день, но у меня устойчивое понимание, что мне все чего-то не договаривают. Просить уехать человека просто потому, что поселок загнивает и окружен лесом, сверх идиотизма, должно быть что-то более существенное. И я пока не могу предположить, что. Но просить объяснение у местных похоже бессмысленно, по крайней мере у тех, с кем уже успела познакомиться.
Выпроваживаю женщину и возвращаюсь в спальню к деду.
– Крендель…
Застаю рыжего на тумбе и судя по зрачкам и пушистому хвосту он намеревается прыгнуть дедушке на голову, виляет задницей прицеливаясь. Тяну к нему руку, чтобы убрать, но он резво разворачивается и бьет меня лапой. Спрыгивает на пол и несется на кухню поднимая шторы на двери.
Осматриваю кисть, на ней несколько тонкий щиплющих красных полос. Это не первые отметины на моем теле, во время игры Крендель любит входить в азарт.
– У него просто стресс… - успокаиваю себя, потому что нервы как-то не стабильны.
Дедушка лежит в прежней позе, но теперь с закрытыми глазами. Решаю не тревожить. У меня есть несколько часов, нужно успеть с делами. Бросаю взгляд на окно, для начала нужно избавиться от пятна. Старых вещей много, поэтому нахожу дырявую футболку, рву ее на небольшие лоскуты и закрыв Кренделя в коридоре, чтобы не натворил дел, обхожу дом.
– Хм… - осматриваюсь по сторонам.
Похоже птицей уже кто-то позавтракал. Осталось одно перо.