Плачущий мальчик

— Как мне избавится от него? Как мне спасти сына?

— Найди ему другого папу. Однако, у тебя уже не осталось времени. — больничная койка под женщиной скрипит, она медленно поворачивает к нему свое лицо и Роберт отшатывается от нее, с трудом сдерживая отвращение, все ее лицо, как и спина, покрыто ожогами и волдырями, некоторые уже лопнули и из них по щекам и лбу Моник сочится прозрачная сукровица. Ее тело начинает сотрясается то ли от смеха то ли от истерики, перерастая в жуткий эпилептический припадок, она начинает выть дикой, безумной волчицей, а Роберт медленно отступает к двери палаты, но, споткнувшись обо что-то, падает, больно ударившись затылком.

В темноте он чувствует движение воздуха на своем лице и улавливает резкий запах аммиака, который распарывает тягучую массу, обхватившую его, и поднимает его сознание к свету. Черная, пульсирующая пелена перед глазами растворяется, он видит склонившегося над ним Марка с бутылочкой нюхательной соли в руках и начинает плакать.

8

Роберт подносит ко рту белую, кофейную чашку, обхватив ее двумя руками, чтобы контролировать бьющую его дрожь и не расплескать горячий напиток. Они с Марком сидят в дорожной забегаловке, в ста метрах от машины Роберта. С каждым глотком по телу мужчины расходится приятное тепло, приступ миновал, оставив после себя лишь легкий тремор, расходящийся по телу стихающими и удаляющимися афтершоками. Марк предложил довезти его до дома, но Роберт, практически пришедший в себя, в силу своего характера, предпочитал делать вид, что то, что случилось часом ранее было не с ним и желательно вообще про это больше не вспоминать. Марк настоял на том, чтобы он довез его до работы, он был категорически против, чтобы Роберт садился за руль в таком состоянии.

— В каком? — хмыкнул Роберт и с вызовом уставился в глаза Марка.

Марк рывком схватил его руку и приподнял от стола — рука, потерявшая опору, предательски тряслась на весу.

— Вот в таком Роберт! Хватит храбрится! Ты не робот, а живой человек и, как выяснилось, у тебя тоже есть чувства, и ты можешь переживать и страдать также как все!

Роберт молчал, плотно сжав губы.

— Хорошо, отвези меня в офис. Но домой я поеду уже сам, не надо за мной вечером приезжать.

— И на том спасибо. — съязвил Марк.

По пути Роберт рассказал Марку случившееся с Питером и оба они решили, что выводов делать рано до получения анализов, однако все описанные Робертом симптомы предательски выдают загадочную болезнь, которой также страдала Моник.

Они доехали до бизнес центра, где располагалось бюро Роберта. Вокруг сновали бесчисленные люди: мужчины и женщины в деловых костюмах, курьеры на велосипедах, туристы, завороженно слушавшие гида, площадь перед зданием как гигантский муравейник, кипела и бурлила, не утихая никогда, ни днем ни ночью. Роберт молча наблюдал за толпой, которая в движении сливалась в один организм, но стоило только задуматься, что каждый отдельный человек в этом Вавилонском столпотворении — отдельная личность и на душе сразу становилось чуточку теплее. У каждого свои заботы, мысли, планы. Индивидуальность растворяется в пульсе города, как только ты ступаешь за порог своей собственной квартиры и теряешь человеческий образ для прохожих и для самого себя, пока вечером снова не вернешься к себе домой.

— Спасибо, дружище. — Роберт поворачивается к Марку и жмет ему руку.

— Всегда рад помочь. Звони. — улыбается Марк.

Роберт открывает дверь машины и выходит из нее, долго потягиваясь, но потом вспоминает что-то и перед тем, как захлопнуть дверь, наклоняется к окну.

— Кстати, а как Моник? — спрашивает он.

Марк какое-то время молчит.

— Я не хотел тебе говорить. Она… Она скончалась вчера.

Роберта обдало волной жара, словно гигантский адский пес приветственно облизывал его своим огромным горячим языком. Он едва не падает на мостовую, словно от удара, молча захлопывает дверь и стеклянными глазами окидывает пространство вокруг. Все внутри съеживается и холодеет. Что же будет с его сыном? Из роя мельтешащих в голове мыслей, одна назойливо мозолит глаза, словно выброшенная газета липнет к лобовому стеклу мчащейся по шоссе машины. Проклятая картина, это все она.

В офисе он не выходил из своего кабинета остаток дня, не принимал посетителей и звонки. Роберт сидел за своим столом и не сводил глаз со своих рук. Он раз за разом прокручивает в голове свое видение, Моник сказала, что картине нужен новый папа. Мальчику с картины нужен новый хозяин, тогда возможно, мушка прицела перейдет с него на кого-то другого, если, конечно, у Роберта осталось еще время. По всей видимости картина, каким-то образом набирает силу, раскручивает спираль, и сейчас Роберт и его семья находится на последних ее изгибах. Нужно передать картину другому человеку, но не просто человеку, а «папе», кто не сделает мальчику больно. Но ведь это значит убить нового хозяина, по всей видимости этот драматичный спектакль заканчивается смертью, и смена главного героя не переломит замысел сценариста. Он закрывает лицо ладонями, Роберт понимает кому он должен передать картину, истинному ценителю, эстету и лучшему другу, но это значит убить его. Его бьет мелкая дрожь, не хватает воздуха, он рвет рубашку у себя на груди, так, что отлетают пуговицы. «Господи помоги мне!» — взывает он к всевышнему в своей голове. Перед его глазами появляется образ сына на больничной койке, его блеклые черты лица напоминают застывшую посмертную маску, однако постепенно сквозь восковую кожу проявляются чумазые щеки, а сквозь прозрачные веки выглядывают черные, звериные глаза и смуглое лицо мальчика с картины проступает на лице его сына, перекрывая изначальный образ, будто два слайда диафильма накладываются друг на друга, переплетаясь между собой линиями лиц и тел.

На аппарате телефона беззвучно замигала лампочка внутренней линии, он не принял звонок. Через несколько секунд в кабинет заглянула Присцилла и быстро пробормотала:

— Босс я знаю, вы просили не соединять, но это Софи.

Он поднимает на нее мутные, непонимающие глаза и какое-то время смотрит на пятно ее лица, затем кивает и поднимает трубку телефона.

— Роберт. Питеру хуже, он в реанимации. — прошелестел в трубке голос его жены, далекий и незнакомый.

Роберт ничего не ответив, положил трубку, взял со стула свой пиджак и решительно направился к выходу.

9

Марк подъезжает к своему дому и глушит двигатель машины. Денёк был не из легких, после того, как он отвез Роберта на работу, ему нужно было встретится с клиентом и обсудить приобретение нескольких заинтересовавших его лотов корейских художников на предстоящей выставке в Музее Гоггенхейма, затем он встретился с представителем Фабиана Кастаньера, художника имеющего свою галерею в Майами и получил от него информацию о перспективах открытии галереи Фабиана также и в Нью-Йорке.

Последние лучи заходящего солнца красиво освещали его небольшой дом, Марк подошел к входной двери и увидел прямоугольный предмет, завернутый в крафтовую бумагу, стоящий на его крыльце. Марк обхватил ладонью верх предмета и сразу понял, что это рама картины, к картине был приложен конверт. Он, недоумевая, поднял ее и, подхватив конверт, внес все в дом.

Аккуратно поставив картину у стены в гостиной, он открыл конверт и достал свернутый лист бумаги.

«Марк, мой дорогой друг,

Я не смогу объяснить ни тебе ни себе мотивацию своего поступка. Я делаю это ради сына и буду страдать за это до конца дней своих, но я верю, что по-другому было нельзя. Эта проклятая картина убьет Питера, если я не приму мер. Мне нужно передать эту картину кому-то другому, кто также, как и я, видит в ней определенную ценность. Я молю Бога, чтобы это помогло моему сыну и, чтобы не принесло тебе большого вреда. Я люблю тебя дружище, прости меня.

Роберт С.»

Марк читает это письмо и его начинает охватывать паника. Руки затряслись, он выронил лист и судорожно схватившись за раму картины разорвал крафт, скрывавший полотно. Сквозь открывшуюся прореху на него уставился злобный, непроницаемый взгляд, к картине была приложенная дарственная на Марка. Марк заглядывает в эти жесткие, колючие глаза, и словно загипнотизированный замирает, не двигаясь и даже не моргая. Позади него, по деревянным балкам потолка заструились языки алого пламени, перебрасываясь на тончайшие шелковые занавески и мягкую обивку дубовой мебели. Вскоре огонь заревел, как зверь, пожирая легкодоступную ткань и дерево, а Марк так и стоял на коленях перед картиной плачущего мальчика, не слыша и не видя, во что превращалось пространство его гостиной. Мальчик не отпустит нового папу, он сменил уже двоих родителей за последний месяц, но так и не перетянул ни одного в свой вечный мир теней, а ему так хотелось снова быть рядом с папой, ведь на этот раз он не обидит его и будет любить. Вечно.

Огонь.

Огонь разгорался вокруг.

Тем временем в тишине реанимации и размеренности попискивающих датчиков Питер открыл глаза и заплакал.