Пламенный вихрь

— Я не изголодался, не покалечен, и я не чертова дворняга, — выкрикнул дон Фелипе. — Я — твоя плоть и кровь.

— Всего-навсего. И я не сам это выбрал! Почему, старик? Почему вы хотели, чтобы я приехал?

— Я вовсе не хотел, ты, неблагодарный ублюдок! — завопил дон Фелипе. — Думаешь, мне не плевать на тебя? Уезжай обратно в город, там твое место.

— С радостью, — сквозь зубы прорычал Бретт. — В вас нет ни капли сострадания, верно? Ни единой проклятой капли?

— Из-за чего весь этот шум? — озабоченно спросил вбежавший Эммануэль.

— Спросите у него, — с трудом выговорил Бретт, выходя.

— Фелипе, с тобой все в порядке?

— Он — Монтерро до мозга костей, — удовлетворенно сказал дон Фелипе, когда Бретт отошел достаточно далеко, чтобы этого не слышать. — И до мозга костей мой сын.

— Почему ты не сказал ему, что гордишься им? — мягко спросил Эммануэль.

— Ба! — обронил Фелипе. — Похвалы нужны женщинам и собакам, а не мужчинам.

Бретт с грохотом захлопнул дверь в отведенные им комнаты. Он был все себя от негодования. Боже, как он ненавидел этого старого мерзавца! Но чего он еще ожидал? Доброго слова? Если старый деспот никогда не проявлял к нему никаких нежных чувств, когда он был ребенком, откуда ждать их сейчас? Неужели он действительно ждал этого, хотел этого, ради этого проделал такой путь?

— Бретт?

Он резко повернулся, не ожидая увидеть Сторм, и его злость тут же прошла.

— Что ты здесь делаешь?

— Я ждала тебя. — Ее синие глаза переполняли нежность и сострадание, словно она знала, какая буря бушует в его душе.

— Иди сюда, — ворчливо сказал он. Его охватило неодолимое желание прижаться к ней, забыть обо всем на свете.

Удивительно, но она послушалась, и он схватил ее, отнес на кровать и сам улегся рядом, обхватил ее лицо ладонями и прижался к ней в поцелуе. И, конечно же, как только ее губы нежно приоткрылись под его губами, а ее язык принялся робко дразнить его, он совсем забыл разговор с отцом и мог думать только об одном. Его руки непроизвольно принялись поглаживать ее великолепное тело, добрались до грудей и пылко сжали их.

— Ты нужна мне, — пробормотал он, разрывая ей лиф в попытке стянуть его вниз.

— Бретт, — запротестовала она, продолжая прижиматься к нему.

— Боже, как ты мне нужна, — со стоном вырвалось у него, когда он расстегивал застежку бриджей. И так оно и было. Он нуждался в ней так же отчаянно, как умирающий от голода нуждается в пище.

— Оказывается, я никак не могу тобой насытиться, — пробормотал он, обвивая ее руками.

Позже их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах вызванное их любовью наслаждение. Она нежно коснулась его щеки. Бретт не шелохнулся, утопая в ее глазах, понимая ее, как никогда не понимал ни одной женщины. Она приподняла голову и нежно, любовно поцеловала его, потом улыбнулась и прижалась щекой к его плечу.

— Ты такая красивая, Сторм, — сказал он, поглаживая ее волосы.

— Ты тоже, — прошептала она, перебирая пальцами по его талии.

— Разве это не лучше, чем ссориться, chere?

— Ну не знаю, — улыбнулась она. — Бретт? Как твой отец?

Он замер.

— Никогда не упоминай при мне этого старого мерзавца, Сторм.

— Если не хочешь, чтобы обзывали тебя, — не обзывай других, — мягко упрекнула она.

Он перевернулся на бок, теперь уже совершенно серьезный, и пристально посмотрел на нее. Она вспыхнула.

— Кто тебе сказал? Тетя Елена? Она кивнула.

— Ну и стерва!

— Бретт! Ведь она твоя тетя.

— И совершеннейшая стерва, Сторм, уж я-то знаю. И ее дочка не лучше.

— Это твоя семья! — поразилась Сторм, усаживаясь в кровати.

— Я их не выбирал, да и какая они мне семья, — нахмурился Бретт.

— Что это значит? Он взглянул на нее:

— Моя мать была дешевой шлюхой. Не будь я похож на Монтсрро, не было бы никаких доказательств моего происхождения.

— Но ты выглядишь как Монтерро. Сходство просто поразительное.

Бретт пожал плечами:

— Нам не следовало приезжать. Проклятие! Понятия не имею, для чего мы приехали.

— Бретт, прошу тебя. Твой отец стар и болен, может быть даже при смерти…

— Ха! Этот тиран проживет еще по крайней мере три года, гарантирую. — Видя, что она не понимает, он добавил: — Чтобы выдать свою дочь замуж. Я его знаю. Он не такой больной, как ты думаешь.

— Ты ненавидишь его, — в ужасе прошептала она.

— Что тебе до этого, Сторм! Откуда вдруг у тебя другой интерес к своему мужу, кроме чувственного? Так вот, пусть это тебя не волнует! Оставь мои личные дела мне! — Он вскочил на ноги.

Сторм была потрясена и чувствовала себя оскорбленной. Бретт вышел из комнаты, на ходу застегивая бриджи. Она смахнула слезу. Вот тебе и любовь, подумала она.

Бретт вернулся и застыл на месте.

— Проклятие, — пробормотал он.

— Уходи, — предупредила Сторм, торопливо вытирая глаза. — Я говорю серьезно!

— Я не думал, что доведу тебя до слез, — виновато проговорил он, усаживаясь рядом и притягивая ее к себе. Сторм пыталась вырваться, но безуспешно. Постепенно она успокоилась, и он, продолжая обнимать ее, принялся целовать ее волосы. — Сторм, можешь мне поверить, этот старик — настоящий сукин сын! Я рос здесь, и со мной обращались хуже, чем со слугой. София и Елена ни на минуту не давали мне забыть, что я ублюдок. У старика никогда не находилось для меня доброго слова, никогда. Дядя Эммануэль был единственным, кто делал эту жизнь выносимой, но и то только едва. Тебе даже не понять, каково мне было.

Обвивая руками его шею, Сторм не сводила с него глаз.

— И ты был всего лишь маленький мальчик, — шептала она, пытаясь представить себе, каково быть семи-восьмилетним мальчиком, лишенным матери, внезапно ввергнутым в обитель Монтерро. — Маленький мальчик, которому не хватало любви.

— Я выжил, — ворчливо сказал Бретт, чувствуя себя неловко под ее взглядом.

Она накручивала на пальцы волосы у его виска.

— Бретт, твой отец любит тебя, я знаю. Бретт засмеялся:

— Ошибаешься. Если бы он любил меня, он появился бы в моей жизни до того, как мне исполнилось восемь лет, а все потому, что оба моих брата погибли. Я интересовал его лишь постольку, поскольку у него не оставалось наследника по мужской линии, точно так же как теперь он заинтересован во мне только потому, что умер Мануэль.

Сторм отказывалась этому поверить.

— Этого не может быть, Бретт, просто не может быть.

— Сторм, ему с самого начала было известно о моем существовании, потому что мать была его любовницей, и когда она забеременела, он поддерживал ее, пока она снова не смогла работать. Но он ни разу не приехал, чтобы повидать меня, ни разу. Я даже понятия не имел, кто мой отец, до того самого дня, когда мать так небрежно объявила мне, что отсылает меня к нему жить.

Сторм чувствовала, что сердце ее разрывается.

— О Бретт, как она могла отослать тебя? Должно быть, она сделала это из любви, зная, что с отцом тебе будет лучше, чем с ней.

Бретт рассмеялся:

— Я же тебе говорил, что отец заплатил ей за меня.

— Она еще жива? — вырвалось у Сторм. Бретт пожал плечами:

— Понятия не имею. Меня это нисколько не интересует. Она ахнула:

— Бретт, должен же ты хотя бы немного любить ее!

— Любить эту шлюху? Сторм, моя семья была совсем не похожа на твою. Тебе повезло. Моя мать родила меня, и дело с концом. Удивительно, что она просто не бросила меня где-нибудь на улице, — столько внимания она уделяла мне все эти восемь лет. Иногда она мимоходом гладила меня по голове. Обычно мне было ведено убираться из дома. Ей не хотелось, чтобы клиенты видели, какой у нее большой сын. Если мне случалось столкнуться с кем-нибудь из них, она говорила, что я ребенок кухарки. — Увидев, что по щекам Сторм текут слезы, Бретт умолк. — Нечего из-за меня плакать, — резко сказал он