Пламя моей души

— И тебе не хворать, — ответил тот, не делая больше ни одного шага навстречу, дожидаясь, как младший сам подойдёт.

Лосичанские кмети встали позади, слегка изогнутой дугой охватывая Елицу и Ледена, зорко наблюдая, как бы не начало вдруг смыкаться кольцо Чаяновых людей. Но те с мест своих и не двинулись, но напряжение ощущалось в позе каждого. Ко всему прочему добежал от соседней избы Брашко, сам всклокоченный и напуганный такой, будто его посреди ночи в темноте кто за ногу ухватил. Но, повинуясь взмаху руки Ледена, отрок остановился, растолкав дружинников — а те даже оплеухи ему не отсыпали за дерзость. За ним протолкнулся и Зареслав — ещё, видно, только сам с дороги.

— За чем прибыл? — Леден крепче сжал руку Елицы. — Разве не понял уже, что не желает она с тобой быть и уж тем более женой твоей становиться? Снова будешь неволить? Обманывать себя в том, что сладится у вас жизнь, коли ты душить её станешь своей волей?

Чаян покачал головой, усмехнувшись горько, и снова в Елицу вперился. Так страшно стало от взгляда его тусклого, пустого. Как много раньше было жизни в нём, огня, который распалить мог любого, кто в него окунался. Или утопить в воле своей, заставляя поступать так, как нужно ему самому. Сколько женщин попало в силки его притягательности — а сейчас Елица видела, что сам он задохнулся в сетях, что опутали на сей раз его сердце.

— Не за тем я прибыл, чтобы тебя убивать и Елицу выдирать из твоих мёртвых рук, — сказал он бесцветно. — Хоть, как из Остёрска выезжал, была у меня такая мысль. Только она и вела вперёд. Ты не ярись и не пытайся щитом встать между мной и княжной. Не нужно это. Её я не обижу. Но и поговорить хочу с ней. С глазу на глаз.

Леден повернулся к Елице, молча испрашивая ответа, пожелает ли она согласием ответить на просьбу Чаяна. Она не долго сомневалась, взглянула на него и кивнула легонько, пытаясь унять тревогу любимого: всё хорошо будет. Неведомо почему она верила Чаяну. Наверное, потому что он был с ней искренен всегда, что бы ни делал: угрожал ли, пытался ли соблазнить и признавался ли в собственных чувствах. Он всё всегда делал с открытой душой — и сейчас она не видела в нём ни капли лживости.

— Поговорим, конечно, Чаян, — она высвободила руку из пальцев Ледена, хоть тот отпускать её и не хотел.

Чаян отступил в сторону, пропуская в сени, а как только вошли они в хоромину — приказал кметям, что были внутри, выйти. Тихо стало вокруг. Явственно прислушивались все, кто был снаружи, к тому, что будет теперь в избе твориться. А больше всех — Леден. Его беспокойство Елица чувствовала кожей даже через дверь. И касание руки его на ладони ещё не остыло, придавая решимости.

— Сочувствую я тебе в той беде, что сейчас над Велеборском нависла, — неожиданно не о том заговорил Чаян. Он опустился за стол узкий и длинный — как раз на большую ватагу людей — и поднял взгляд на Елицу, которая остановилась чуть в стороне. — Хоть и знаю, что не только из-за неё ты сбежала из Остёрска, да всё ж понимаю, что и она тебя в спину толкала.

— Всё верно говоришь, — Елица всё же приблизилась и опустилась на лавку рядом с ним, всё разглядывая его красивое, да похолодевшее лицо. Словно он нарочно старался не пустить на него никаких отражений мыслей своих и чувств. — Я не могу остаться в стороне, когда Гроздан и войско его мают людей в княжестве. Когда Вышемилу в полоне держит. Я должна сделать всё, что…

— Под Гроздана ляжешь, коль он прикажет тебе в обмен на спокойствие этих земель? — жестоко оборвал её Чаян.

И Елица не нашлась сразу, что на это ответить. Не могла она сказать, что не всплывало мысли такой в голове — ведь от Зуличанского княжича можно было ожидать чего угодно. Но надежда, что всё ж этого не случится, пока оказывалась сильнее.

— Не лягу. Но говорить с ним стану. А коль не договоримся — значит, и воевать придётся.

Княжич хмыкнул тихо, чуть сощурившись — и показалось, что в глазах его мелькнул прежний огонёк — да и погас тут же.

— Я мог бы дать тебе войско. Они готовы сражаться за Сердце, чтобы вернуть его. Готовы голыми руками зуличан душить. И не важно, на своей земле или на Велеборской, — он смолк на миг. — Да только какой мне в том прок, коль ты от меня сбежала, как от прокажённого?

Елица опустила взгляд на его кисть, что лежала сейчас спокойно на столе рядом с её рукой — один вершок в сторону — и дотронется. Она ощущала какими-то тёмными глубинами души ту связь, что волей-неволей, а всё ж натянулась между ними за всё то время, что бок о бок они провели. И оттого сейчас тревожно было с ним рядом сидеть — очень близко. Будто тело её ещё не до конца забыло всё, что случилось между ними когда-то.

— Прок в том, Чаян, что ты князем будешь. И Сердце вернётся на земли твои по твоей воле. Но не моей неволей. Потому как однажды уже Лада наказала отца твоего за то, что он обидел жрицу её. Сейчас она может и вовсе осерчать. Коль встанешь ты у меня на пути, Сердце никогда не вернётся.

— Угрожаешь? — княжич улыбнулся слегка удивлённо.

— Что делать мне прикажешь, коль все вы меня в угол загнать пытаетесь? — она повела плечом. — Ты мог бы сделать меня своей женой. Но сердца моего, уж прости, не получил бы. Скорее, убил бы его.

Чаян покивал задумчиво, чему-то улыбаясь — не беспечно, как бывало раньше — а так, словно нашли слова Елицы созвучие с собственными его мыслями.

— Я говорил уже, что хотел брата убить, когда из ворот Остёрска выезжал? Но в дороге у меня было времени много, чтобы обо всём подумать. И охолонуть, — он сдвинул было руку чуть. Показалось, сейчас накроет ею кисть Елицы, да он пальцы в кулак сжал и поднялся. — Не того ждали от меня бояре. Да я и не мальчик уже, чтобы мной помыкать. Хоть это им почти удалось. Я вступлюсь за тебя, Елица. Коль скоро брат мой стал твоим выбором. Твоей судьбой. И раз уж он решил разделить жизнь твою, принять и поддержать. А поддержу его. Я должен тебя уберечь — другого мне, кажется, на судьбе не написано. Потому как возьмёт Гроздан Велеборск, а после и на нас двинется. А без Сердца нам против него не выстоять. Моё войско уже идёт лодьями к по Велечихе.

— И ничего взамен не попросишь? — всё же решила спросить Елица, ещё не веря до конца в то, что слышить от него.

— Только то, что тебе Богиня сделать завещала. Больше ничего.

Она встала и подошла к нему, ступая неспешно, приглядываясь всё, будто заново узнавала. Остановилась рядом и по плечу его ладонью провела — не знала больше, как благодарить.

— Спасибо. Я и без войска твоего вернула бы Сердце. Да не всё так просто — понимаешь ведь.

— Понимаю, — княжич кивнул и повернулся к ней.

Опустил взгляд на губы её и вдруг под локоть поймал. Елица дёрнулась прочь, высвободилась, да княжич обхватил её ладонью под затылком и в поцелуе прижался крепком. Отстранился на миг:

— Последний раз... Позволь…

И поцеловал снова, вдавливаясь в её губы отчаянно, до боли. Елица попыталась руку его содрать, да только хуже сделала. Отшатнулась, упёрлась бёдрами в край стола. Но всё ж замерла на миг, разомкнув веки: остановило её мучение болезненное, что разлилось по лицу Чаяна сейчас. Словно за соломинку он пытался ухватиться, когда болотная топь уже подступала к горлу его. Он врывался в рот её языком торопливо, грубо, чувствуя сопротивление, нежелание отвечать. Но он хотел хоть одно это мгновение украсть у брата. И Елица прикрыла веки снова, расслабляясь. Как в Лельник, когда только по просьбе его позволила себя целовать. Тем всё началось — пусть тем и закончится.

Чаян отпустил её, оставив на шее ощущение своих пальцев, а на губах — огонь своей страсти невыплеснутой. Отвернулся, сжимая зубы.

— Уходи, — бросил хрипло. — Решили всё.

И Елица прочь пошла сразу, услышав только уже в сенях, как громыхнула по полу опрокинутая скамья. Она едва не вывалилась во двор, почти налетела на Ледена, который прямо у двери стоял, явственно пытаясь расслышать, о чём она с Чаяном говорила. Тот схватил её за плечи, обвёл взглядом вопросительным лицо — и сощурился, сдавливая руки сильнее. По губам одним Елицы, припухшим, горячим, всё можно было понять. Он дёрнулся было — в избу войти, да она удержала.