Пламя над Англией. Псы Господни

– Даже если из вашего утверждения следует, что он был околдован, – пусть так, я в таких вещах не разбираюсь – каким образом вы докажете, что околдовала его именно я?

– Как? – отозвался Фрей Луис, не сводя с нее горящих глаз.

– Отвечайте обвиняемой, Фрей Луис. – Главный инквизитор говорил спокойно, но тон его насторожил членов трибунала.

Дело в том, – Фрей Хуан де Арренсуэло позднее признал это – что в голову ему закралось сомнение. Все началось с заявления обвиняемой о том, что обвинение намеренно сделало из нее козла отпущения за преступления, совершенные доном Педро де Мендоса и Луна. Услышав эти слова, председатель суда хотел закрыть заседание; перед новым допросом леди Маргарет он решил разобраться в себе самом и удостовериться: ни он, ни Фрей Луис никоим образом не причастны к тому, что им приписывается. Однако стойкость обвиняемой, объяснявшаяся, по-видимому, чистой совестью, ее логичные вопросы и веские доводы лишь усилили его сомнения.

И теперь он настаивал, чтобы Фрей Луис ответил на вопрос и тем самым внес ясность в свое донесение.

Доминиканец же ответил Маргарет встречным вопросом, обращаясь к суду. Фрей Луис просто не выдержал взгляда смелых ясных глаз леди Маргарет.

– Разве мое обвинение в колдовстве зиждется лишь на обольщении дона Педро? Я ведь подробно описал сатанинскую изворотливость ответов обвиняемой, которую пытался обратить в истинную веру. Я не решился признаться ранее, но теперь признаюсь, отдавая себя на суд святейшего трибунала: да, я чуть было не попал во власть ее адских чар, когда сам начал сомневаться в истинах Священного писания – так тонко она извращала их смысл. Тогда-то я уразумел, что она пособница злого духа. Она высмеивала меня и святые слова, что я нес ей, и заливалась коварным смехом, как распутница. – Страстно обличая колдунью, монах разжигал ненависть своих слушателей. – Мое убеждение сложилось не под влиянием того или иного факта, твердое убеждение в ее колдовстве, на котором зиждется мое обвинение, исходит из всей суммы фактов, ошеломляющей в своей ужасной совокупности. – Фрей Луис, строгий, напряженный, устремил взгляд больших темных глаз в бесконечность. Окружающим он казался боговдохновенным. – Я записал то, что отчетливо видел внутренним оком, коему был ниспослан небесный свет.

Монах сел, обхватив голову руками. Его била дрожь: в последний момент мужество покинуло его. Он не отважился добавить, что счел решающим доказательством колдовских чар леди Маргарет то, что они возымели действие на него, проникнув в цитадель его доселе неуязвимого целомудрия. Он не отважился рассказать о навязчивом видении – белой шее и округлой груди, преследующем и мучащем его с того самого дня, когда он увидел Маргарет на корабле. Искушение было так велико, что он не раз забывал про свой долг, всерьез помышлял отказаться от роли обвинителя в то утро, когда сошел на берег в Сантандере. Да и потом ему хотелось отбросить перо, отречься от правды и погубить свою бессмертную душу, чтоб спасти ее прекрасное тело от сожжения на костре, ибо она была обречена. И поскольку ее красота возбуждала доминиканца, как острый непреодолимый запах духов, поскольку он корчился от страстного желания увидеть леди Маргарет и терзался при мысли о справедливом возмездии, которое ее настигнет, он не мог позволить себе сомневаться в ее вине. Чары Маргарет в одночасье разрушили бастионы чистоты, возведенные им за долгие годы самоотречения и служения Богу, чтоб укрыть душу от греха. Это ли не доказательство ее колдовской мерзости, призванной ослабить того, чей долг – уничтожить ведьму? И лишь когда это прекрасное тело, искушавшее и губившее людские души по воле сатаны, будет истерзано палачом, а потом превратится в пепел на костре, Фрей Луис сочтет, что выполнил долг – долг своей совести.

Председательствующий спросил обвиняемую, удовлетворена ли она ответом, и Фрей Луис услышал решительный протест леди Маргарет.

– Это был вихрь бессмысленных слов, торжественная декларация собственных убеждений Фрея Луиса, но отнюдь не доказательство чего бы то ни было. Он заявляет, что я искусный полемист в религиозном споре. Но я веду спор на основе полученного мной религиозного воспитания. Разве это доказательство колдовства? Согласно подобной логике, каждый лютеранин – колдун.

На сей раз Фрей Хуан промолчал. Он объявил, что заседание закрывается, и приказал увести обвиняемую.

Но когда леди Маргарет увели, он, желая успокоить свою совесть, подверг Фрея Луиса допросу с пристрастием. В конце учиненного им допроса помощник прокурора с упреком заметил, что в руках председательствующего обвинитель, похоже, превратился в обвиняемого.

– Допрос доносчика не только законен, но и желателен, особенно если помимо доноса нет других показаний, как в данном случае, – возразил Фрей Хуан.

– Мы располагаем свидетельскими показаниями, – заметил помощник прокурора. – Обвиняемая подтвердила, что дон Педро действительно говорил ей слова, цитируемые доносчиком. Есть и факты, которые дон Педро не станет отрицать.

– И к тому же она признала свою ересь, – добавил Фрей Луис в пылу праведного гнева, – а еретичка способна на все.

– Даже если она способна на все, – последовал спокойный ответ, – мы не можем обвинить еретичку во всех смертных грехах, помимо ереси, если не располагаем достаточными доказательствами.

– А не лучше ли сразу отдать ее палачу для дознания, чтобы разрешить ваши сомнения, Фрей Хуан? – предложил помощник прокурора.

– Провести дознание, правильно! – с чувством подхватил Фрей Луис. – Надо пыткой сломить ее злонамеренное упрямство. Таким образом вы получите признание, необходимое для того, чтобы вынести приговор.

Фрей Хуан сразу посуровел, из его глаз исчезло выражение участия и грусти.

– Чтобы разрешить мои сомнения? – повторил он, хмуро поглядев на помощника прокурора. – Стало быть, я занял судейское место, чтобы разрешить свои сомнения? Что значит спокойствие моей души или душевные терзания по сравнению со служением Вере? В конце концов мы узнаем правду, как бы долго нам ни пришлось ее искать. Но мы ее найдем во славу Господа, а не для разрешения моих, либо чьих-то еще сомнений.

Фрей Хуан резко поднялся. Помощник прокурора обескураженно молчал. Фрей Луис хотел снова начать разговор, но ему строго напомнили, что он не член суда, и ему положено высказываться только в качестве свидетеля.

В наступившей тишине Фрей Хуан взял протокол у нотариуса и внимательно его прочел.

– Генеральный инквизитор потребовал копии, пусть отошлют ему вечером.

Особый интерес, который проявлял к этому делу Генеральный инквизитор Кастилии Гаспар де Кирога, кардинал-архиепископ Толедо, объясняется тем, что дон Педро де Мендоса и Луна, как нам известно, приходился ему племянником. Он был единственным сыном сестры архиепископа, и тот любил его, как сына; монашеский сан не позволял ему иметь своего собственного. Этот факт, широко известный в Испании, вселил страх в инквизиторов Толедо, и они решили передать дело дона Педро в Толедо под надзор самого Генерального инквизитора.

Кардинал пребывал в глубоком унынии. Каков бы ни был исход дела, какую бы часть вины ни удалось переложить на козла отпущения, ясно было одно: дон Педро совершил тягчайшее преступление. Трибунал сочтет, что грехопадения не произошло бы, не соверши дон Педро того или иного поступка, за которые должен понести наказание. И трибунал, в свое время без колебания налагавший тяжкую епитимью на принцев крови, несомненно потребует сурового наказания для его племянника. Словом, пойдут толки, что кардинал злоупотребил властью и священным саном, чтобы уберечь своего родственника от справедливой кары. Генеральному инквизитору и без того чинили немало помех: король весьма ревниво относился к любой узурпации власти в своих владениях. Папа навряд ли одобрял то рвение, что Святая инквизиция проявила в Испании, иезуиты тоже не упускали случая выразить протест по поводу вмешательства в их дела и даже преследований, коим их подвергла инквизиция.

Да и сам дон Педро не облегчал задачи, стоявшей перед Генеральным инквизитором, ни своим поведением перед трибуналом, ни в личных беседах, когда дядя вызывал его из тюрьмы.

Он с презрением рассмеялся, узнав, что Маргарет предъявили обвинение в колдовстве, и категорически отказался от возможности воспользоваться лазейкой, предоставленной ему подобным обвинением. Свои нынешние невзгоды дон Педро считал естественной и заслуженной карой, которую он сам на себя навлек. Он заявил, что примет наказание с мужеством и надлежащим смирением, если будет уверен, что его собственное злодейство и безрассудный фанатизм судей не усугубят положение Маргарет, страшную опасность, угрожающую ей и еще не вполне ею осознанную. В личных беседах с дядей и, что несоизмеримо хуже – перед инквизиторами, назначенными кардиналом для следствия во главе с Фреем Хуаном де Арренсуэло, он упорно утверждал: вся история с колдовством сфабрикована, чтоб смягчить его вину за последствия, ввиду его собственного высокого положения и родственных связей с Генеральным инквизитором. Дон Педро в вызывающей форме заверил судей, что леди Маргарет не воздействовала на него колдовскими чарами, хоть ее красота, добродетель и очарование способны околдовать любого. Если эти свойства расценивать как колдовские чары, то половину девушек во всем мире надо сразу сжечь на костре, ибо каждая из них когда-нибудь очаровывала того или иного мужчину.

То, что дон Педро во всем обвинял самого себя, ни единым словом не опорочив еретичку, причину своих бед, было самоубийственно. Любые попытки убедить дона Педро, что и его слова, и поведение – лишнее доказательство действия колдовских чар, все еще разжигающих кровь, лишь повергали его в ярость и усиливали грубые выпады. Он обзывал инквизиторов болванами, глупыми ослами, упрямыми мулами, а однажды, ничтоже сумняшеся, заявил, что они сами одержимы дьяволами, ибо с адским усердием губят все вокруг и, руководствуясь только им известной целью, превращают правду в ложь.