Пламя возмездия

– Тогда отдашь ему пакет и смотаешься оттуда.

– И это все? – спросил Пэдди Шэй. – Он изо всех сил старался не выдать своего облегчения и даже восторга.

У него живот свело с тех самых пор, как совет решил направить его в Лондон. Пэдди подумал, что ему предстояла проверка на лояльность, иначе говоря, он думал, что ему собирались поручить вытворить в этом Лондоне такое, за что его эти англичане, самое лучшее, могли упечь в тюрьму лет на десять или на виселицу. И, если бы Шэй знал, как ему улизнуть от этих людей, он бы, не задумываясь, улизнул. Но не мог решиться и приехал сюда. А здесь, оказывается, все дело было только в том, чтобы выполнить какое-то детское поручение. Если говорить по совести, то лучше было бы, если и этого детского поручения не было, но ничего не поделаешь. Хорошо еще, что основное поручалось этому мальчишке.

– И это все? – переспросил он.

– Да, все. Сначала была задумка поручить вам еще кое-что, но, – Келли пожал плечами – все вышло не так, как ожидалось.

Шэй поблагодарил судьбу за ее милосердие. Но червь сомнения продолжал грызть его – ничего легкого на свете не бывает. Он не верил в чудеса.

– А что там такое в этом пакете? – он показал на посылку. – Что мы должны привезти в Дублин?

– Лучше тебе об этом не знать и не расспрашивать, – тихо ответил Келли. – По-моему, ты уже за эти двадцать лет, что в фениях ходишь, научился понимать, что к чему.

– Но…

– Да не выводи ты меня из себя своими «но», Пэдди Шэй. – Келли отошел от стола и поставил пустую кружку на полку. – Вот этот пакет. Возьми его, и чтобы все было сделано так, как я сказал. И больше вам знать ничего не надо, ребята.

Шэй принял у него из рук пакет. Ничего особенного, обыкновенный пакет, только поменьше того, который этот же Фергус Келли пару недель назад оставил в Дублине для того англичанина. И так же как и первый, этот конверт был туго перевязан бечевкой и запечатан красным сургучом. Ему ни в жизнь не открыть его, потому как на сургуче был оттиснут рисунок, который Шэй никогда не сумел бы потом подделать.

Келли застегнул пуговицы своего длиннющего плаща и снова натянул на голову капюшон, что придало ему сходство с каким-то монахом.

– Доброй ночи вам, ребята, и счастливого пути.

Марта Клэнси стояла у дверей комнаты, выходившей в прихожую, когда этот хромой вышел из кухни.

– Хорошо, что вы здесь, – сказал Фергус Келли и вложил ей в ладонь что-то.

Разжав ладонь, она обнаружила, что это была бумажка в пять фунтов. Марта ее сразу узнала, хотя никогда таких денег не держала в руках.

– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица! Что я буду с ними делать? Такие деньги!

– Это вам за вашу большую помощь нашему делу, – сказал Фергус. – Нашему совету хорошо известно, что вам стоит принимать у себя стольких людей. И пусть у вас хоть что-то будет.

– Что-то? И это вы называете «что-то»?! За всю жизнь я сразу столько денег и в глаза не видела. – Она пыталась всучить ему деньги обратно. – Нет, этого не может быть. Это, должно быть, какая-то ошибка. Как, скажите на милость, этот ваш совет может выложить мне сразу столько денег, сколько мой Джо и за два месяца не заработает, и всего лишь за то, что я стараюсь поступать, как подобает настоящей ирландке?

– А что, вы разве хоть раз отказали нашим людям в пристанище за все эти два года? – не уступал Келли. – Это лишь небольшая помощь. Возьмите это и используйте по назначению. А мне теперь самое время отправляться, и, если вы проводите меня, буду вам очень благодарен.

Она достала ключ из кармана фартука и отперла входную дверь, так и не разжимая кулака с купюрой.

– Вот и дождь перестал, – пробормотал Келли, выйдя на улицу. – Это хорошая примета, надо думать.

А на другой стороне улицы некто, надежно укрывшись, тоже возблагодарил судьбу, и не только по поводу прекратившегося дождя.

Сан-Хуан

10 часов вечера

Недалеко от одних из многих ворот, прорезавших крепостную стену, окружавшую город с семнадцатого столетия, находилась небольшая улочка под названием Каллехон де лас Монхас, или переулок Монахинь. Эта улица, как и многие в Сан-Хуане, круто взбиралась на один из холмов города и представляла собой длинную прерывистую лестницу. Монахинь, которым эта улица обязана своим названием, давно и след простыл, а на ней располагалась одна дверь, украшенная хоть и грубоватым, но красочным изображением петуха. Толкнув эту дверь, Майкл оказался в таверне Эль Галло. Здесь было шумно и дымно, полно народу и, как это водилось у пуэрториканцев, все наперебой говорили. В углу сидели двое мужчин, один из которых бренчал на гитаре, а другой сопровождал его игру на пуэрториканских маракасах с хитрым названием, которое Майкл не раз слышал, но никак не мог запомнить. Было видно, что эти двое играли скорее для себя, нежели для гомонившей в таверне публики.

Майкла мало интересовала музыка. Он облокотился на стойку и заказал ромовый пунш. Бармен подал ему стакан напитка, принял деньги, но не спешил отходить.

– Вы кого-нибудь ищете, сеньор?

– Может быть, – непринужденно ответил Кэррен. – Все зависит от того, здесь ли этот человек.

– Здесь много всяких забавных людей, сеньор. А самые забавные, скорее всего, вон там, стоит вам лишь по лестнице спуститься. – Он кивнул в сторону узенькой лестницы, едва заметной из-за стоявших одна на другой корзин с непременной сушеной рыбой – любимым лакомством островитян.

– Спасибо. Пойду, взгляну на них.

Майкл, забрав свой пунш, направился к лестнице.

Запах рыбы был невыносим, у него в животе раздалось протестующее урчанье, и он, стараясь не дышать, проскочил мимо этих зловонных корзин и стал спускаться по лестнице. Спустившись, он понял, что находится в узком длинном подвале, освещенном мерцающим светом нескольких свечей, воткнутых в подсвечники, прилаженные к шершавым стенам.

– Сюда, мистер Кэррен, – обратился к нему голос по-английски. – Я жду вас.

Старик сидел на перевернутой бочке из-под вина. Ноги его не доставали до пола. Майкл подошел ближе, подняв стакан с пуншем, приветствовал его.

– Добрый вечер, сеньор Роза. За ваше здоровье. Я и не знал, что вы говорите по-английски.

– И я выпью за ваше здоровье, мистер Кэррен. – Роза поднял свой стакан в ответ на тост Майкла. – Ах, этот мой английский! – Да, говорю. Иногда люблю, знаете ли, похвастаться тем, что когда-то… – Он не договорил. – Ладно, прошлое есть прошлое, его не вернешь. А мы приговорены к тому, чтобы жить в настоящем.

– Философы именно это и утверждают. Нам все-таки лучше говорить по-испански.

– Я больше не хочу при помощи английского языка разыгрывать из себя тщеславного старика. Как здоровье вашей матушки? – уже по-испански поинтересовался Роза.

– Насколько я могу знать, все в порядке. Впрочем, я уехал из Ирландии несколько недель назад и с тех пор ее не видел.

– Сложное время мы все переживаем, – тихо сказал старик, – плохо, если семьи в разлуке. Но ведь иногда без этого не обойтись, как вы считаете?