План битвы
Шрифт:
— Простите, — с улыбкой говорю я и развожу руками.
Он в духе итальянского мафиози чуть хлопает меня по щеке и бросает Айгюль:
— Пойдём, моя красавица. Об остальных делах днём с ним поговоришь.
Они уходят, а я остаюсь посреди этой восточной роскоши. Золотых инкрустаций нет, но на маленький дворец бухарских эмиров вполне похоже. Я разыскиваю душ и встаю под прохладные струи. Как прекрасны достижения цивилизации! Вода, мыло, кондиционер. В таких-то условиях можно и в Ташкенте прекрасно себя чувствовать.
После душа я вхожу в огромную спальню с кроватью под балдахином
Но не успеваю я сделать и пары шагов, как она распахивается и на пороге появляется Айгюль. Она врубает свет и, замерев, рассматривает меня, с восторгом и блеском в глазах, обещающим много прекрасных моментов. Кроме сна, конечно же.
— Ждёшь? — мурлычет она.
Конечно милая, только и делаю, что жду… Я улыбаюсь самой очаровательной своей улыбкой. Как Леонардо Ди Каприо на том меме, где он протягивает креманку с шампанским, из «Великого Гэтсби», кажется.
— Ты почему молчишь? — притворно строжится она. — Не ждёшь?
— Иди сюда, — отвечаю я, протягивая к ней руку. — Разве не видишь, что я уже заждался? Я же весь у тебя на виду, как на ладони.
— Вижу, — прыскает она от смеха и бросается ко мне, на ходу расстёгивая платье.
Рано утром, то есть буквально через пару часов, она выпархивает от меня и исчезает в душной ташкентской мгле. Но лишь для того, чтобы через час зайти за мной облачённой в шёлковый брючный костюм цвета хаки, соблазнительно подчёркивающий все лучшие части её тела. Восхитительного тела, надо сказать.
Девушка она немелкая, одного роста со мной, а если на каблуках, то и повыше, но кость у неё тонкая, кожа нежная, губы сладкие и всё такое прочее.
— Нравится костюм? — спрашивает она и крутится передо мной, как маленькая девочка, переступая ногами в открытых босоножках.
— Очень нравится, — сознаюсь я. — Тебе идёт. Узбекский?
— Шутишь?
Она распахивает глаза и прекращает крутиться. Французский, разве сразу не видно?
— Видно, — подтверждаю я. — Видно, что вещь шикарная, но я подумал, что самое прекрасное в ней то, что она надета на тебя.
Айгюль сначала пытается понять, что это я сказал, а потом заливается звонким смехом. Кто бы мог подумать, что эта суровая воительница может быть просто девчонкой.
— Одевайся, вот держи. Пока твои вещи не вернули, я тебе кое-что подобрала на свой вкус.
Она подаёт мне свёрток, из которого я достаю чистое бельё, белые хлопковые брюки, голубую рубашку поло от Лакост и замшевые мокасины «гоммино» от Тодс.
— Ого! — удивляюсь я, примеряя обновки. — Мы с тобой будто на лазурку собрались.
— Куда?
— Ну, Сен-Тропе, Канны, Антиб, куда-нибудь туда.
— Не сегодня, — мотает она головой. — Может быть, когда-нибудь потом.
— Как ты так сумела? Всё сидит просто идеально.
На это она ничего не отвечает, а лишь улыбается с видом победителя.
Мы идём в столовую,
где строгая горничная подаёт нам завтрак. Омлет, лепёшки, яйца, сладости, кофе. После завтрака выходим из дома и садимся в машину, сегодня это красный мерседес SLC, если не ошибаюсь, двухместное спортивное купе.— Прокатимся немного с шиком, — предлагает она.
— Не слишком ли мы будем внимание на себя обращать? — хмыкаю я.
— Сначала будем, потому что я этого хочу, а потом пересядем.
Мы забираемся в машину, и она рвёт с места, оглашая округу визгом покрышек. Говорят, по тому, как мужчина ведёт машину можно судить, каков он в постели. О женщине — можно, сто процентов.
— Слушай, Айгюль, — говорю я, когда мы выезжаем из дворцового комплекса Ферика. — Почему такая чудесная девушка, как ты и до сих пор не замужем? Сколько тебе лет?
Она хмурится. Вопрос про замужество не слишком приятный, судя по всему.
— Когда жених подходящий найдётся, тогда и выйду.
— Это типа меня кто-то? — уточняю я.
— Вряд ли, — грустно улыбается она. — Мне сейчас двадцать три и скоро уже моя «свобода» закончится. И так, говорят, в девках засиделась. Я-то не слишком тороплюсь, но родственники просто замучили. Уже давно бы выдали, но дядя пока не может найти подходящего жениха. Нужен не слишком старый, с богатыми родителями и связями. Такой, чтобы не просто хороший парень, а чтобы усилил позиции нашего рода.
— А если он тебе не понравится? — интересуюсь я.
— Какая разница? Это никого интересовать не будет. На кого дядя покажет, тот и будет моим мужем. Даже урод или извращенец, главное, чтобы нашему общему делу была польза.
— Это только у вас в семье такие законы?
— Нет, конечно. У нас в республике вообще часто родители решают подобные вопросы. Несмотря на советскую власть, традиции мы чтим.
Она невесело улыбается.
— Так может… Может, тебя украсть? Спасти от пережитков прошлого?
— Тоже мне, спасатель, — фыркает она. — Нос не дорос ещё.
— А нос в этом деле не главное, — улыбаюсь я. — Причём здесь нос вообще? Главное, что другие части доросли.
— Что?
Она заливается смехом.
— Балбес, — смеётся Айгюль.
За рулём спортивного мерседеса она выглядит очень эффектно, как буржуинка на аристократическом курорте.
— А гаремы у вас всё ещё существуют? — спрашиваю я.
Не такой уж и праздный этот вопрос, кстати. Мне самому уже впору о гареме задуматься…
— Официально нет, конечно, но, думаю, всякое случается.
— А если тебя дядя в гарем пристроит, ты тоже покорно выполнишь его волю?
— Не пристроит, он хочет породниться с какой-нибудь семьёй, имеющей большой авторитет в партии, причём на союзном уровне. Я должна сиять в Москве, понимаешь? Поступлю в аспирантуру МГИМО, сделаю карьеру, буду семье помогать и муж тоже. Будет защищать и приумножать, в общем.
— Так я, как раз…
— Ты не подходишь, — качает она головой. — Удачливый выскочка. Сначала добейся большого положения и тогда уже посмотрим. То есть по дядиной логике, в случае твоего успеха, только твои дети или даже внуки будут достойны породниться с моей семьёй.