план побега

кефир ##.## А

презервативы ##.## А

к оплате ###.##

9321 ОПР3 01 АТ 00134233

обслуживает: оператор 5

12-10-## 20:05

– -------------------------------------

Первый ребенок. Новая и молодая жена (очень удачная покупка, на сэкономленные деньги, я купил ей недорогую машину) продает направление, где в песочнице дети между собой продают и покупают игрушки

– Давай купим ребенка, – продает она мне.

– А что мы будем ему продавать, – не покупаю я. – Реклама детей очень дорога.

– Но они такие хорошенькие, – опять продает она.

– Конечно, ты когда-нибудь покупала товар с плохой рекламой? – не покупаю я с улыбкой.

– Он будет продавать нам слова «папа» и «мама», улыбки и слюни на наших щеках. Во мне природное желание распродавать порции своего тепла и ласки.

– Я их охотно куплю у тебя.

Она покупает мои губы, я продаю ей свой язык. Я:

– А также они будут продавать бессонные ночи, испачканные пеленки, слезы и крики.

– Но мы купим памперсы, полиэтиленовые слюнявчики и кляпы. И у нас будет 9 месяцев выгодной экономии на презервативах. Акт купли-продажи без предохранения очень приятный.

Купил-продал. Купил-продал. Новые номера квартиры. Купил-продал. Новые размеры мебели. Купил-продал. Новые цены развлечений. Купил-продал. Купил-продал. Новые номера автомобилей. Купил-продал. Купил-продал. Новая питьевая вода. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. У меня все новое. Только я старый. Купил-продал. Щелчок.

– Спасибо за покупку, – приветливый голос оператора жизни. – Вот ваш гроб и земельный участок под него.

– Нет! Вот мой счет в банке. Моя платиновая кредитная карточка. Почетный членский билет клуба «Не купил, так продал». У меня льготы и привилегии. Я куплю молодость. Я мало купил-продал за свою жизнь, чтобы сейчас покупать смерть.

Но оператор уже с другим клиентом, а в моем животе нож грабителя покупает мои последние секунды. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк... До красной таблички на стеклянных глазах «Технический перерыв на смерть».

Все мои новые вещи и мои люди, купленные при жизни распродаются другим. В моей могиле вместо костей будет свернутый ленточным паразитом длинный фискальный чек.

Итого: ################

Всего: ################

отсос

Я – труп с выпотрошенными карманами и вывернутыми потрохами. 36 ножевых ранений и вырванный кошелек с заработанными на жизнь финансами отобрали каждый градус моего тепла, вернув в вечную мерзлоту. Я – ненужная, но опасная улика, сброшенная в канализацию и пока что я тут чужеземец. Медленное течение нечистот несет мой уже необитаемый айсберг подземными реками. Вопреки опасениям встретили меня тут приветливо и гостеприимно. Это единственное место как я убедился чуть позже, где незнакомцам всегда без опаски доверяют. Мой надорванный живот заботливо залечивают щупальца испражнений, и он срастается широкими келоидными рубцами фекалий, а в вены проникает холодная моча, разнося млечным путем тромбы мусора и полумесяцы срезанных ногтей. Они врастают в мою пустоту, наполняя изнутри.

Первое время я очень комплексовал и стеснялся своего низкого происхождения, и завидовал даже рвоте. Мне казалось, что я был не достоин этой невыгодной для них дружбы и бесконкурентной доброты. Ведь большинство из здешних обитателей пришли сюда добровольно, совершив дерзкий бунт. И ни какой запор не мог удержать их свободолюбивые души взаперти, и рано или поздно, они прорывали блокаду и удирали, отважно ныряя в бездонную бездну болезненно чистых прорубей, и воздух наполняла праздничная пальба, отдающая ароматом салютного газа и букетами полевых освежителей. А потом мне объяснили, что здесь нет эталонов. Слышишь, здесь нет эталонов: ни эталонов килограммов, ни эталонов сантиметров, ни эталонов силы, ни эталонов чувств, ни эталонов «я»…

Мы дышим как молодое вино и перетекаем подземными трахеями. Призраки сновидений и ночных кошмаров, смытые мочалкой в утреннем душе водят ангельские хороводы над нами. Сегодня королева бала – хрупкая девочка с распушенными волосами и она, не открывая рта, ведет рассказ от первого лица хозяина сна.

…я в незнакомом здании. Я здесь никогда не был, но ощущаю слепую уверенность, что это моя первая школа. Я испытываю тревожную необходимость найти первую учительницу. Но я не знаю, как ее зовут и сомневаюсь, что когда-нибудь знал. Брожу пустыми коридорами. Заглядываю в спортивный зал. Старшеклассники, которые выше меня в несколько раз под потолком раскачиваются, передвигаясь по рукоходу. Я пригибаюсь, чтобы они ногами не зацепились об мою голову. Замечаю на стенке странный знак, такой же не замысловатый, как и японский флаг. Посреди зала на картонной коробке два маленьких мальчика отрабатывают бросок через плечо и о чем-то спорят.

– Мужчина вам помочь, – доносится голос из-за моей спины.

Я разворачиваюсь. Толстая женщина в очках, подмышкой папка.

– Я здесь раньше учился, я ищу свою первую учительницу.

– Давайте, я вас проведу в учительскую, там и разберемся.

Учительская. На столах кассовые аппараты. Учителя выбивают чеки и разговаривают по телефонам. На меня никто не обращает внимания или не замечают. Звонок, крик, топот ног. Значит с урока. Я выхожу в коридор. Я чувствую, что сам должен найти первую учительницу. Дети выбегают из классов, и, размахивая портфелями, спускаются вниз по лестнице. Среди них странная девочка, мы незнакомы, но я знаю ее. Да, я видел ее в школьном фотоальбоме своей матери. Да, это она и есть, только в детстве. Девочка-мать становиться на перила и прыгает вниз, в полете заваливается на спину и плашмя падает на ступеньки, встает и также механично повторяет предыдущие действия этаж за этажом. Но ни у кого кроме меня это не вызывает удивления. Я тоже хочу научиться так прыгать, и бегу за ней, чтобы спросить секрет, пока она падает и поднимается. Третий этаж. Второй этаж. Первый этаж. Подвальное помещение. Мы одни в небольшой комнате. Она стоит и смотрит на меня. За ее спиной двери лифта. Но вместо кнопки вызова – панель выбора этажа. Эти двери ведут не в лифт, а из лифта. Мне страшно, я уверен – там только смерть. Я разворачиваюсь и убегаю вверх по лестнице. Снизу не отстает топот преследующих шагов. Оборачиваюсь. Девочка бежит за мной и улыбается. Вместо зубов из ее десен торчат детские пальчики с обгрызенными, грязными ногтями. Пальцы шевелятся, раздвигают ее губы, играются с языком и манят меня. Ужас, отвращение и интерес сбивают меня с пути и вот я уже бегу не от страха, а за ним. И теперь девочка убегает от меня, а ее лицо прикрыто белой пластиковой маской отвратительной старости, вместо носа торчит пучок жухлой травы. Я все быстрей бегу в сторону усиления страха и испытываю все большую радость и спокойствие. И вот мы опять в той комнате с выходом из лифта. Девочка, отворачиваясь от меня, прячет в ладони свое лицо. Я силой разворачиваю ее к себе, убираю руки. Пучок травы оказывается пучком высохших волокон человеческой ткани, и я узнаю в пластиковой маске – посмертную маску моей первой учительницы с проломанным носом. Дзинь. И за моей спиной створки лифта расходятся в разные стороны. Я закрываю глаза. Я умираю. Я открываю глаза. Я просыпаюсь, разбуженный собственным плачем…

И так день ото дня мы плывем подземными венами и сейчас над нами замер город, он спит – страдающий от бешенства, измученный световыми пытками неизлечимо больной. Пока мы, изгнанные сюда, оттого что познали тайну гармонии и целостности человека, пройдя сквозь него, впитав его желудочный сок, стук сердца и кислую горечь желчи. Ненавидимые оттого что натерли геморрои их пустым надеждам и пропахали незаживающими эрозиями ложные желания. Проклятые за то, что с одинаковой страстью нежили их губы и заставляли распускаться бутоны анусов.

Мы течем, излучая тепло гниений, которого они боятся больше чем радиации, и осуществляем древнюю пропаганду – ухаем и булькаем из динамиков унитазов, раковин, ванных, душевых кабин, писюаров, бидэ: «Мы с тобой одной крови. Мы с тобой одной крови».

Небо со скрежетом разворачивается над нами – канализационный люк медленно отодвигается в сторону сильными руками. Сверху сыплются крошки верхнего мира, и летят непогашенные окурки. Четыре ассенизатора в резиновых доспехах не торопливо, без тошноты и угрызений, вводят в люк резиновую кишку как кюретку во влагалище, начиная обратный отсчет жизни.

10.

Опускают сквозь дырку в небе широкий шланг, и, отсасывая нежный, полупрозрачный эмбрион из утробы истекающей святой похотью, что поначалу спутала аборт с поцелуем любовника. Откачивают, словно лишенное красоты и отвратительное говно, надеясь насильно вознести наши подземные души к их испачканным раем небесам. Но мы…

9.

…бежим.

8.

Мы помним первый урок, наше первое домашнее задание, наше первое движение в жизни – «в сторону страха».

7.

В сторону матрицы обнуленных возможностей, туда, где все циклы прерваны перевернутым водопадом, что плюет в небо хрустящими каплями детского смеха, и сухо потрескивает от подброшенных связок прохладного ветра. Туда, где вокруг дождя, что прозрачным нарывом вырывается из бетонной поры, влюбленные пары нежно расстаются с нагретыми лавочками, расплачиваясь золотыми рыбками с отражающимися облаками, чтобы вернулись другие и вырезали на еще теплом от ягодиц месте перочинными ножиками свои богохульные клятвы, переливающиеся кляксами иероглифов невозможного.