План побега

– Я изучаю экономику, - объяснил Камполонго.

Срываясь на крик - стариков ничем не прошибешь, ибо они ничего уже не ждут, а к тому же страдают глухотой, - Линч прокомментировал:

– Спасайся, кто может.

– Почему?
– спросил Альварес.

– То есть как это почему? Вы - аргентинец и задаете такой вопрос? Да если бы Адам Смит увидел эту уйму докторов экономических наук, он бы в гробу перевернулся. Послушаем новости?

Старик настроил радио. Программа новостей уже началась. Зазвучал хорошо поставленный голос:

– ...обширные миграции, сравнимые лишь с катастрофическими переселениями времен войны.

Будто по ассоциации, вслед за словом "война" зазвучал бодрый, раскатистый марш. Старик обеими руками вцепился в колесико настройки. Напрасно: по всем каналам передавался тот же самый марш.

– Без ума они от этой "Пальмовой улицы", - заметил Линч.

Альварес пробормотал вслух:

– Образованный старик. Для меня так все марши одинаковы.

– Опять революция, - мрачно предрек Камполонго.
– Уж эти военные...

Мадам Медор вставила саркастическим тоном:

– Вот уж лучше нам было бы под большевиками.
– Покрутив головой, пожав плечами, она отвернулась от нахала, в раздражении топнула ножкой, повернула надменный лик под пирамидами и башнями пышных накладок к другим постояльцам, скрыла ярость под светской улыбкой и объявила: - Если желаете, можете идти к столу.

Все подчинились. За столом возник общий разговор. От политики, всех перессорившей, перешли к теперешнему положению в стране, теме примиряющей.

– Кто у нас работает?

– Все, кто может, воруют.

– Пример подают те, кто наверху: хапуги все до единого.

Хотя разница во взглядах была налицо, каждый великодушно скрывал ее, братался со всеми, рассказывал анекдоты, всячески подчеркивал несостоятельность экономики страны.

– Не думайте, что где-то лучше, - заметил Мартин.

– Да и в Африке, наверное, дела обстоят так же, - согласилась сеньора де Бианки Вионнет.

Альварес вздохнул: разговор наскучил ему. Все это он знал назубок, словно либретто, которое сам написал. Он заранее знал, что будет дальше: кто-то задаст риторический вопрос о курсе нашей валюты, кто-то расскажет анекдот о жадности, о том, как вообще скверно обстоят дела. Потом наперебой загалдят, будто мы теряем мужество, "желание биться", как поется о злодее в известном танго.

– Представьте себе, - зашептал Альварес старику на ухо, - я мог бы повторить всю эту литанию слово в слово.

Старик было начал:

– В наши годы...

– Постучите по дереву, - прервал его Альварес.

– В наши годы, - продолжал старик, - кто же не обогатил свою память разговорами с водителями такси и другими случайными собеседниками?

– Мне хочется рассказать вам, что я чувствовал на пляже.

– Ну так смелее.

– Я как раз рассказываю сеньору Линчу, - начал Альварес, повысив голос, - что сегодня утром, на пляже...

Он рассказал, как вдруг испугался, словно предчувствуя пиратский набег или что-то еще более ужасное. Закончил он так:

– Эта навязчивая идея совершенно испортила мне утро.

– Вы боялись удара в спину?
– осведомился Мартин.

– Почти что так, - отозвался Альварес.
– Или набега с моря.

– Так чего же конкретно вы все-таки боялись?
– спросила Бланчета.
– Что вылезет чудище и сожрет вас? Мне на пляже тоже мерещатся всякие невероятные вещи.

Вмешалась хозяйка:

– Чудище, да; но, может, рукотворное, - как вы полагаете, сеньор Камполонго? Тот вскинулся:

– Я? А я-то тут при чем?

– Вот именно, - согласилась хозяйка.
– Этот вопрос я и задаю себе. Чем занимается сеньор Камполонго вечерами на берегу? Или, если хотите, куда он смотрит? Лучше сказать: кто смотрит на него? Встав лицом к морю, он занимается шведской гимнастикой. Притворившись шведом, подает тайные знаки. Меч-рыбе, сеньор Камполонго? Подводной лодке?

– Может быть, - высказалась де Бианки Вионетт, - сеньор Альварес, сам того не зная, увидел подводную лодку и разволновался. Такое бывает.

– Почему не предположить нечто еще более странное?
– спросил в свою очередь Линч.
– Знаете теорию Данна? Всю жизнь я только и делаю, что рассказываю ее. Прошлое, настоящее и будущее существует одновременно...

– Или я чего-то недопонял, - заявил Камполонго, - или тут нету никакой связи.

– А может, и есть, - тряхнул головой Линч, - потому что времена порой стыкуются. Люди незаурядные, ясновидящие проницают и прошлое, и будущее. Заметьте: если не существует будущего, невозможны пророчества. Как можно видеть то, чего нет?

Камполонго вопросил:

– Так вы считаете сеньора Альвареса пророком?

– Никоим образом, - скривился Линч.
– Самые обычные, заурядные люди ощущают стыки времен, когда сходятся необходимые условия, понятно вам? Почему бы сеньору Альваресу не прозреть этим утром высадку флибустьера Добсена?

– Чепуха, - отрезала хозяйка.
– Добсену сейчас было бы сто пятьдесят лет, в таком возрасте никто не может ниоткуда приплыть.

Линч продолжал, словно не слышал ее слов:

– Разве цвет лица сеньора Альвареса не говорит вам о том, что он слишком долго пробыл на солнце? Вот в чем суть вопроса! Солнечный удар, заразная болезнь, лихорадка, по мнению людей знающих, открывают путь таким чрезвычайным видениям...

– Зачем предполагать столь пошлые вещи?
– спросила сеньора де Бианки Вионетт.
– Представьте на минуту, каким грубым был тогдашний флибустьер.

– Неотесанный мужчина по-своему интересен, - заявила мадам Медор.

– Вернитесь в сегодняшний день, сеньор Линч, - попросила Бланчета. Современность мне нравится больше. А сейчас все говорят о летающих тарелках.

– В самом деле, - поддержал ее Мартин.
– Передовая молодежь организует кружки для наблюдения за летающими тарелками. Такой кружок есть в Кларомеко. Его казначей - мой приятель.

Выпятив грудь, гордо подняв голову, мадам Медор возвестила:

– Если и Терранова у вас состоит в приятелях, прощай казна этих дурней из Кларомеко.

Ночью Альварес спал тяжелым сном, словно был отравлен. Утром, желая глотнуть свежего воздуха, распахнул настежь окно. И тут же закрыл, ибо в первый же момент, на пустой желудок, запах, доносящийся с улицы, показался ему тошнотворным. Не лучше был и вкус кофе с молоком; даже в сладости меда чувствовался серный привкус. Он позавтракал сухими галетами. Как мог, постарался отделаться от немочки, которой прямо-таки не терпелось поговорить. В зеркале, что висело в коридоре, разглядел свое меланхолическое отражение: мужчина зрелых лет, в выцветшей круглой шляпе, в пляжных брюках, - и сказал сам себе с раздражением: "Спета твоя песенка". Спускаясь по лестнице, почувствовал, что задыхается, и на всякий случай потянулся рукой к перилам. Внизу стояла мадам Медор.