Планета чудовищ

«Ворон» лежал под нами, поломанный и страшный. Если честно, мне совершенно не хотелось к нему спускаться. Мне кажется, и Барков то же чувствовал. Поэтому и не спешил вниз.

– Я никогда не слышал историю про «Ворона», – сказал я.

– Есть одна легенда, – начал Барков. – Когда корабли еще по морю ходили, был такой корабль, «Летучий Голландец». Корабль проклятых. В общем, та легенда про зло. «Ворон» – это зло. Когда сытое, оно спокойное, а вот когда хочет есть…

Я не очень хорошо понимал, что такое зло, и спросил:

– Что такое зло?

– Это концентрированные идиоты! – ответила Груша.

– В той легенде…

– Хватит на сегодня легенд! – Груша с презрением плюнула на камень. – Хватит. Почему мальчишки все такие дураки? Корабль как корабль, ничего страшного в нем нет. Просто потерпел крушение, и все. Кстати, я тоже ничего про «Ворон» не слышала. И про планету Призрак. Хм, львиная голова, после которой все пельменями давились… Планета для ссылки привидений, возвращение не предусмотрено… Когда Петюня рассказывал, я чуть сама не подавилась. От хохота. Вы что, из кружка собирателей фольклора? Вам не надоело? Да я сейчас возьму и сама схожу туда. Найду передатчик, вызову помощь…

– Никто не против того, чтобы осмотреть корабль, – сказал Барков. – Только не стоит спешить…

– Ну, вы не спешите, а я поспешу. Мне еще надо сегодня орешков Тимоне припасти, наш тушканчик очень любит орешки…

Наглая Груша скорчила мне рожицу, поднялась от костра и поковыляла вниз.

– Там скалы, надо осторожнее…

Груша не послушалась. Она вообще никогда никого не слушала. Она была сама по себе. А я был лодырем.

– За ней! – Барков устремился за Грушей.

Мне тоже пришлось пойти.

Мы спускались к «Ворону». На сей раз я шагал первым, Груша за мной. Барков замыкал, потом обогнал нас. Колючка перемещался сбоку. Иногда катом, иногда по-кроличьи прыгая, иногда по-утиному переваливаясь на своих длинных лапах.

Метров за сто до «Ворона» Барков остановился. Осмотрелся, поднял небольшой камень, размахнулся, швырнул. Камень описал дугу, попал куда-то в район шлюза.

Брякнуло так, словно корабль был построен не из сверхпрочного сплава, а из жести. Какой-то зловещий получился звук.

– Что такое? – насторожилась Груша.

– Камень стукнул, – пояснил я.

– Как-то он странно стукнул…

– Стукнул и стукнул. Как он, по-твоему, должен был стукнуть?

– Звук получился такой, как будто в корабле пустота, и там нет ничего. Он не настоящий словно…

– Груша, хватит болтать! – резко оборвал я.

– Груша?! – остановилась Груша. – Какая я тебе Груша?!

– Да ладно, Груша, – отмахнулся я. – Как мне тебя прикажешь называть? Аполлинария Сергеевна?

– Я не Груша! – Она ткнула мне в грудь кулаком.

Я схватил ее за руку, дернул, повел вправо. Груша попыталась перевести корпус влево, я дернул в ту же сторону, Груша потеряла равновесие и упала.

– Ты Груша! – рявкнул я. – И не надо спорить. У нас впереди много дел, и пока я буду называть тебя Аполлинарией, нас всех могут сто пятьдесят раз убить. Поэтому ты и есть Груша. И все!

Она вдруг вроде как успокоилась. Груша, магистр многочисленных наук, пилот, гляциолог, девушка-кунсткамера, девушка-экскаватор, была растеряна и подавлена. Вроде бы. Такой она мне нравилась больше.

– Идем к кораблю! – прошипел я. – Скоро уже темно будет!

Мы дружно уставились в начавшие синеть тучи, после чего продолжили спускаться к «Ворону».

И чем ближе мы подходили к кораблю, тем неприятнее он мне казался. Углы заострялись, становились видны разломы в корпусе и трещины, из распоротого брюха натекла болотного цвета жижа, да так и застыла. «Ворон» был похож на старинный парусный корабль, выброшенный на берег, сгнивший и страшный. Или на кита, который сам выбросился, по своей глупости. Поломанный, искореженный, он еще напоминал скомканную проволоку.

А больше всего «Ворон» не нравился Колючке. Чем ближе к кораблю, тем придавленнее смотрелся наш дикобраз. Иголки прилипли к туловищу, глаза опять спрятались куда-то внутрь лба, а уши чуть ли не в рулончики свернулись. Колючка трясся, а потом и вовсе остановился.

– Ты чего? – спросила Груша. – Чего ты боишься, маленький?

– Он чует, что не все тут чисто, – объяснил я.

– Не бойся, я же с тобой буду… – не услышала меня Груша.

Но сколько ни ругалась Груша, сколько ни подталкивала вперед недоенота, идти дальше Колючка не хотел. И даже Барков не смог сдвинуть его с места, хотя применял самые что ни на есть чувствительные методы. В частности, он брал Колючку за ноздри и тащил, хватал за уши и тащил, за хвост тоже тащил, и даже, несмотря на протесты Груши, пинал иногда Колючку под круглый зад.

Колючка был непоколебим. Он растопырил все свои колючки, расставил все лапы и упирался, упирался, упирался. В конце концов Баркову надоело с ним бороться, и он плюнул. В прямом и переносном смысле слова.

– Сиди здесь, – приказал он.

Колючка свернулся в клубок, ощетинился шипами и принялся сидеть. А мы приблизились к кораблю.

– И где тут шлюз? – осведомилась Груша. – Или у мистических кораблей не бывает шлюзов?

– Ты же пилот, – снова напомнил я. – Ты должна знать.

– Этому кораблю двести лет, – ответила Груша. – Я не знаю, где у него люк.

– Можно пролезть в щель, – сказал Барков. – Тут много щелей, некоторые достаточно крупные.

– Я что, таракан, чтобы лезть в щель? – возмутилась Груша. – Сами лезьте в щель…

– Понимаешь, – по возможности убедительно заговорил я, – вход через шлюз может быть очень опасен…

– Я не насекомое! – топнула ногой Груша.

Барков пожал плечами и направился к самой крупной щели. Я за ним. Груша немножко побурчала и побрела за нами.

Однако, когда мы приблизились непосредственно к щели, то обнаружили, что она – не совсем щель.

– Ого! – покачал головой я. – Вот это да…

Дыры в борту корабля были прорезаны. Или пробиты, проплавлены мощными энергетическими импульсами. Я потрогал пальцем. Край отверстия был гладким, почти полированным.

– Чем, интересно, можно так продырявить корабль? – Груша тоже потрогала отверстие.

– Его расстреляли, – вдруг объявил Барков. – То есть пробовали расстрелять. Из плазменных пушек или еще из чего…