Планета двойников (Гримерка Буратино)
Шрифт:
Шагом с Прохором доехали до моста. Им на встречу вышло четверо: молодой офицер с биноклем, двое в одинаковой чудной пятнистой форме мужчин, лет под сорок, и темнокожий мужик в зеленоватой рубашке с короткими рукавами. Более тёмные прямые брюки и коричневые туфли дополняли облик выходца из Африки. Молодой офицер козырнул.
– Майор Гаранжа, офицер по особым поручениям Генерального штаба Донского края.
– Подъесаул Мелехов, командир Первой повстанческой дивизии. Старший урядник Зыков.
– Ого, целый комдив! Рад знакомству. Пожали руки.
– А это майор Тарапунька,
– Рад знакомству. Григорий Пантелеевич? У Мелехова и Прохора и рты открылись.
– Даа. Тарапунька улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами и промолчал.
– А это наши чехословацкие союзники: подплуковник Ян Свобода и капитан Петер Новак. Чехи козырнули.
– Они из Новой Праги, из 1928-го года сюда попали.
– Не понял!?
– Так, господин комдив, вам бы надо обратиться к есаулу Ястребову, он тут недалеко, в станице Каменской, казачью бригаду будет разворачивать.
– Не понял. Какая Каменская? Мы ж под Вёшками пребывали.
– Вот карта, сами посмотрите. От карты у Мелехова голова разболелась.
– Разыгрываете?
– Нет, у нас такие же карты. Вмешался Ян Свобода.
– Майор правду говорит. Давайте пройдём к машинам. Отправились за таможню, смотреть карты чехословацких офицеров.
– Даа. Мелехову в голову ничего не являлось. Зыков истуканом застыл рядом.
Таможенный начальник в это время достал какую-то коробочку и навёл её на Мелехова.
– Скажите сыр, снимаю. Щёлк. Какой сыр, комдив схватился за шашку.
– Григорий Пантелеевич, я вас сфотографировал. И показал на экранчике снимок "сурового витязя" с ординарцем. Цветной снимок. Мешанина мыслей в голове.
– Прохор, ты, что нибудь понимаешь?
– В сказку мы попали. Прохор от щелчка фотокамеры проснулся.
– Хороша сказка, с войнушками. Махнул в сторону стоящих автомобилей. А нагайку так сжал, что побелели костяшки пальцев. В одном, открытом, сидели четверо в пятнистой форме и спокойно поглядывали по сторонам. Около четырёх грузовых крутилось ещё человек двадцать с оружием.
– Нет, только собираемся воевать. Сюда идёт войско неприятеля, уступающего нам в оружии, но довольно многочисленное. Неделя по времени у нас есть. Совсем спокойно ответил майор.
– Это хорошо, что неделя. Мелехов остыл. Развернулся, дошагал обратно до своих коней и махнул рукой. И к мосту потянулись, поспешая, казаки Громковской сотни. Любопытные и под пулемёты. Первым бегом прибежал сотник. С женой.
– Сотник тебя.... Мелехов не договорил. Ему навстречу шёл, родной брат Пётр.
– Здорово, братушка. Старшего брата заключил в объятия, и даже не удивился его появлению.
– Чуй, Гриша, а у тебя в голове не было слов: "омоложение прошло успешно"? Старший брат смотрел со спокойной ухмылкой.
– Водились, Пётр Пантелеевич. Спокойствие брата и ему передалось.
– Вот тебе и сказка. И стали подходить казаки из его дивизии. Прямо волнами они на таможню накатывали. И они стали спрашивать, как их сюда всех занесло. Мелехов как мог, ответил. Казаки зачесали затылки. Большинству предстоящий недельный отдых пришёлся по нраву. Поглядывая на брата, решился ехать в Каменскую.
– Так сколько
тут до Каменской будет?– спросил у, "ишь ты", майора.
– Десять вёрст от нас будет. Езжайте, за этой "бригадой" мы присмотрим. Накормим и попадалово у них сытным получится. Таможенник улыбнулся. Мелехов хмыкнул.
– Пётр, покомандуй, я к голове нонешнему заскачу. Поспрашай тута ишшо. Бывай. С ним поехали Прохор и Коршунов на коньке местных пограничников. Митрий уже изъяснялся нормально, но редко. Ехали, молча версты две, рассматривая окрестности. Слева была весенняя цветущая степь, а справа начались аккуратно распаханные поля в коробках лесопосадок.
– Ты глянь-ко, Митрий, как складно распахано. Прохор не выдержал трёхминутной молчанки.
– Ага. Коршунов с игнорированием смотрящий на всё и всех, при виде ладных полей оживился. Свернули с асфальта. Глянули на пронёсшуюся по дороге пятнистую машину, спешились, и, оставив коней пастись в лесопосадке, ступили на поле. Прохор опустился на корточки и разрыл землю руками.
– Глянько, пашеничка посажана. Эх, полюшко-поле. Григорий, покусывая травинку, молча слушая начавшийся разговор между Митрием и Прохором, пришёл к выводу, что непонятное можно опустить, а с земляками он тут не пропадёт. В толпе подошедших казаков он рассмотрел и своих хуторян-земляков: Христоню, Якова Подкову, братьев Шамилей, Аникушку. Даже Степана Астахова увидал. Затем все вышли к дороге.
И послышался шум мотора. В сторону Каменской ехала легковая машина. Машина остановилась. Из неё, блеснув загорелыми ляжками, выбралась девушка в светлым платье до колен и туфельках.
– Товарищи, а куда эта дорога ведёт?
– Товарищей выискиваешь? А мы тебя щас плетей! Коршунов сердито скалясь, потянулся за нагайкой.
– Митрий, прекрати! Девушку это не испугало. Уперев руки в бока, незнакомка высказала, куда бы она засунула эту плётку Митьки, и какие были бы результаты. Потом ещё прошлась по "семейке" Коршунова. И всё таким ядрёным матом. Казаки смутились, а Коршунов со всего маха уселся на землю и стал рвать с такой злостью траву и раскидывать её, что все разулыбались.
– Ой, а вы на актёра Петра Глебова похожи, что играл Григория Мелехова в "Тихом Доне"! Тут кино снимают?
– Я не Глебов, я - Григорий Мелехов. А дорога ведёт в Каменскую.
– Мелехов? Какую Каменскую, тут Сальск должен быть. Дальше последовал разговор "немого с глухим".
– Куда мы, дядя Вася, попали? Девушка надула капризно губки. Степенный шофёр потускнел.
– Давай назад в конезавод вернёмся.
– Ага, Марсов, меня съест, что зря съездила.
– А ты его матом, Марсова этого, - Прохор бесхитростно подсказал.
– А у кого я мату училась? У директора Марсова и научилась. А потом любопытная девака уговорила Григория и Прохора поехать "в вашу Каменскую" на их "Ниве".
– А этот хам пусть тут сидит, коней ваших охраняет. Сели в машину, раз, и показалась Каменская. Пассажиры в "Ниве" с удивлением рассматривали станицу, похожую на перевалочный военный пункт.
– Ты смотри половина в давнишней форме, а половина в немецком камуфляже. Комментировал дядя Вася увиденных вояк.
– Это ж, какой тут год?