Планета FREEkoв. Зарождение

Наконец из-за угла выглянула маленькая церквушка, освещенная парой белых прожекторов. Рэм свернул на узкую дорожку по направлению к церкви. Осмотрелся. Подобрал небольшой камень с дороги и, опустившись на колено, громыхнул им по канализационному люку три раза.

Люк подался вверх и со специфическим скрежетом подался в сторону. Еще раз убедившись, что его никто не видит, Рэм нырнул в открывшуюся нору.

В нос ударил едкий запах нечистот и еще чего-то гнилостного, отвратительного. Так пахла в воспоминаниях Рэма смерть. Когда умер отчим — а случилось это в середине июля — он по православному обычаю должен был стоять в доме три дня. Глупый, негигиеничный обычай вызвал необходимость прибегнуть к помощи бальзамировщика. Рэм, тогда еще Ромка, сидел в кухне, пока мастер своего жутковатого ремесла трудился над телом в соседней комнате, а потом дверь открылась, и бальзамировщик, выглянув наружу, грубовато скомандовал:

— Ну что расселся? Давай ведра вытаскивай...

Он вошел в комнату, и увидел тело отчима, совершенно голое, безвольно распластанное на клеенке на полу. От ямочки между ключицами до паха тянулся грубый шов. Рядом с телом стояли два хозяйственных ведра, в которых плавало нечто, на что Рэм так и не отважился взглянуть. А в комнате тошнотворно пахло смертью...

— Ну что кривишься, привыкай к озону нижнего города, — с белозубой улыбкой съязвил Павел, протягивая руку для приветствия.

Немолодое, опушенное клочковатой бородкой лицо Павла походило на лица спившихся уличных бродяг, и только качественный костюм диггера заставлял повнимательней всмотреться под маленький козырек его шлема с налобным фонариком... И уже по-другому воспринимался шрам на правой щеке, и резкие морщины в уголках губ.

— Здорово, — сказал Рэм, крепко стиснув его холодную тощую руку. — Ты для меня амуницию не забыл?

— Как же, все при себе. Спускайся ниже, там и переоденешься — здесь не развернуться.

— Понял.

— Правила знаешь?

— Какие?

— Все бляди и хуи остаются на поверхности. В системе ругаться нельзя, услышу — брошу нахрен.

Рэм присвистнул.

— Вообще у меня проблем с контролем лексики нет, но с чего вдруг так жестко? — поинтересовался он, следуя за Павлом по железной лестнице вниз.

— Система — тонкий мир, здесь полно своих демонов. А матершина их привлекает.

Рэм фыркнул.

— Кого? Демонов?

Павел обиженно хмыкнул.

— Ну-ну, я посмотрю, какой ты будешь смелый, когда у тебя над головой окажется без малого тысяча метров земли, никакой сети и только шуршащие тени по бетонным стенам вокруг...

— Да не, мужик, я к чужим правилам со всем уважением, просто странно слышать от тебя все эти инструкции про демонов. Ты же, вроде как, стоунистом был?

Павел остановился.

— Ромыч, стоунисты, адвентисты и буддисты — это мы на поверхности. А под землей человек верит в свет и тьму, молится на канализационный люк и боится демонов. Это без вариантов. Ты скоро сам поймешь, о чем я говорю.

Сапоги Павла хлюпнули о вонючую жижу, и он оказался на дне помещения. Рэм последовал за ним. Ботинки погрузились выше щиколоток в нечистоты и моментально промокли.

— На, надевай, — скомандовал Павел, бросив Рэму мешок с диггерским обмундированием.

— Нихрена себе канализация, — удивленно проговорил Рэм, осматриваясь по сторонам. — Посвети-ка по стенам?

Павел покрутил головой, освещая кирпичную кладку и четыре высоких арочных проема.

— Это перекресток курьяновских очистных сооружений, старое место. Дальше все будет проще и хуже. Новая канализация — узкий лабиринт, водопады дерьма, голые стены и никакой эстетики, — тоном экскурсовода сообщил Павел.

Рэм расчехлил непромокаемый комбинезон с сапогами, влез в него, огорченно кашлянул.

— Тесноват немного, ну да ладно.

— Ничего не ладно, расшнуруй немного на плечах и на боку.

— Где?..

— Ко мне подойди, я помогу... Вот так — достаточно? — спросил Павел, поколдовав над спрятанной в потайной шов шнуровкой.

— Вообще отлично, — поблагодарил Рэм, с удовольствием пошевелив плечами.

— Держи каску, поясной фонарь и запасной, спрячь его в нагрудный карман. Второе правило — береги свою мышь.

— А что такое “мышь”? — озадаченно поинтересовался Рэм.

Павел беззвучно рассмеялся.

— Мышь, Ромыч — это грызун такой, серый и с хвостиком...

Он вытащил из кармана пластмассовую коробочку, утыканную крошечными отверстиями.

— На, владей! Ее тоже в нагрудный карман.

Рэм взял коробку в руку — и почувствовал, что внутри кто-то барахтается.

—Там что, реально, живая мыша? Жуть какая.

— Клади во второй нагрудный карман, с сеточкой.

— Она демонов что ли отпугивает? — с сомнением в голосе проговорил Рэм, пытаясь разглядеть зверька сквозь дырочки ее тюрьмы.

— Это твоя страховка на случай неисправности датчика газа. Иногда он почему-то вырубается, и только живая мышь в кармане может стать гарантией того, что можно снять противогаз и пожрать или воды попить. Так что учти: если она перестанет барахтаться — это дурная примета.

Рэм убрал коробку в карман.

— Понял, учту.

— Датчик, кстати, у тебя вшит в левую манжету, видишь? — Павел указал на зелененькую лампочку-индикатор. — Если он покраснеет или вдруг погаснет — надевай противогаз.

С этими словами Павел сунул в руки Рэма небольшой мешок на шнурках.

— Там и намордник, и бутылка воды, и пара шоколадных батареек на всякий случай. Третье правило — в системе шуметь как можно меньше. И последнее, пятое — никогда не спорь с проводником, сразу делай то, что тебе сказано.

Рэм угукнул, кивнул, закинул мешок вместе со своим рюкзаком за спину и поправил налобный фонарь.

— У нас маршрут короткий — всего-то часов на восемь ходьбы, но идти придется через пару глушняков, так что без фокусов.

— А что такое «глушняк»? — спросил Рэм.

— Увидишь, — проворчал Павел, поправил свой рюкзак и направился к одной из арок, жестом призывая Рэма следовать за собой.

Арка вела в широкую трубу. Павел шел впереди, плавно загребая сапогами и почти не издавая плеска. Рэм невольно старался повторить его манеру двигаться по воде, но получалось не очень. Звуки шагов эхом отдавались в бесконечном лабиринте проходов, спусков и поворотов. Они шли все дальше, и с каждой минутой Рэм все сильней ощущал дизориентацию в пространстве. Он уже не понимал, идет ли труба под наклоном вниз, или просто тянется вперед, но сеть исчезла, а какое-то сумеречное, бессознательное беспокойство — появилось.