Планета грибов

Легковые машины, идущие по встречке, нагружены тяжелой поклажей: обрезки досок, брус, старый холодильник. Не автомобили, а ишаки.

По обочине мелькает щитовая реклама: продажа участков, домов, стройматериалов. Некоторые щиты перекосило. Особенно этот, на синем фоне:

СЕГМЕНТЫ

ПАЛЬЦЫ

НОЖИ

«О господи!..» Скорей бы доехать, вырваться из этого пространства, искаженного, где все шиворот навыворот: ножи – не ножи, пальцы не пальцы, а черт знает что, нормальному человеку не догадаться. Под мостом, перекинутым через овраг, – заросли белых зонтиков. Толстые стебли – высокие, в человеческий рост, – карабкаются по склону. Этим ничего не страшно – ни бури, ни ураганы… Два парня у самой дороги. Скинули рубахи. Один сложил ладони лодочкой. Другой наклоняет пластиковую бутылку, сливает ему на руки. Она не видит лиц.

ЭЛИТНЫЙ КОТТЕДЖНЫЙ ПОСЕЛОК.

ПРОДАЖА ЗЕМЛИ

На щите – улыбчивое семейство: отец, Егор Петрович, мать, Нина Федоровна, их дети, Сергей и Наталья…

«Главный инженер советских душ может спать спокойно. Его дело не пропало. Расплодились и размножились, наполнили землю. – Щиток мигает красным – бензин почти на исходе. Надо заехать на заправку. Лесовоз, ползущий впереди, закрывает обзор. Такое чувство, будто бревна слегка покачиваются. – Плохо закрепили? Не может быть. Они же не идиоты. Если бревна покатятся…»

Поворот на Лемболово обозначен гигантским щитом:

ВАША ДАЧА БЕЗ ВАС ПЛАЧЕТ

Правый глаз снова слезится. Она протягивает руку, жмет на кнопку. Прохладный воздух льется свежей струей. Она вдыхает глубоко, с наслаждением, будто не воздух, обработанный кондиционером, а чистый кислород.

Поворот на Васкелово. Ее дорога прямо. Знак «40».

У забора – скамейка, на скамейке – старик со старухой. Мужик – наверняка их сын – тащит сноп соломы. Спиной, лица не видно. Зачем им солома – в такую-то жару?

Дальше – пост ГАИ.

Тяжело качнувшись на повороте, лесовоз забирает вправо. Прижимается к обочине. Гаишник идет вразвалочку, направляясь к кабине. Водитель открывает дверь, спрыгивает на землю – маленький и тощий. Она думает: кожа да кости. Даже странно, что доверили такую огромную машину. Смотрит в зеркало, подмигивает крашеной блондинке: «Ну? А ты, дурочка, боялась». Девица отворачивается, прячет бессмысленные глазки – делает вид, что ничего не помнит. Щелкнув поворотником, она жмет на педаль. Левая часть дороги свободна. Мгновенно набрав скорость, джип вырывается вперед – с легкостью, как на крыльях, обгоняет тихоходов. Впереди пустая полоса. Знак «Обгон запрещен», но ей и некого, на этом отрезке она – первая.

По сторонам дороги лежат поля, заросшие цветами. Желтые пятна, будто разлили краску. Вдали, за краем поля, – сплошная лесополоса. Похоже, женщина с ребенком – Правда, Васенька? – права: дальше Васкелова это не дотянулось. Граница условна, но она чувствует облегчение. Все-таки вырвалась. Оно – искаженное пространство, которое прикидывается инобытием, – осталось там.

Справа, на выезде с боковой дороги, загорает грузовик, доверху груженный сеном – стог на колесах. Водителя не видно – не иначе пошел отлить.

Вот наконец и заправка. «Петербургская топливная компания». Она оглядывает с сомнением: эти всегда разбодяживают. «Возьму литров десять, до города хватит».

– Здравствуйте. Вам до полного? – парень в спецовке улыбается дежурной улыбкой.

– Десять. Евро. У вас есть кофе?

– Да, – он кивает услужливо, – там, внутри.

«Тоже маленький и тощий… Недоедают они, что ли?»

– Будет мешать – отгоните, – она протягивает ключи.

– Я… это… не умею, – он смотрит растерянно.

«Понабирают подростков…»

– Ну скажите кому-нибудь. Вы же тут не один.

Девица, стоящая за стойкой, тоже улыбается.

Она садится за столик, закрывает глаза, будто несколько шагов отняли последние силы. Под веками деревья – спутанные ветки, упавшие стволы. Это никуда не делось. Словно что-то подступает – необоримое, от которого нет спасения, давит на плечи, сжимает голову.

– Вам чай или кофе?

Она вздрагивает: девица. Не заметила, как подошла.

– Даже не знаю… – слышит свой голос, будто со стороны. – Чай. Таблетку анальгина.

Девица смотрит изумленно:

– Но мы… у нас… Вам плохо? Может быть, скорую?

Она смотрит пустыми глазами.

Девица бежит за стойку, выносит стакан воды.

– Вы оттуда? Знаете, сегодня один мужчина, тоже, с сердцем плохо. Там, говорит, кошмар. Просто ужас. Говорит, есть человеческие жертвы. Там, говорит, озеро. Люди не знали, поехали кататься на лодках, а тут такое! Воду прямо вспучило. Человек десять смыло, а может, и больше. Выловят – скажут…

Она поднимает глаза:

– Тебя как зовут?

– Меня? Настя.

– Красивое имя.

– Ой, – вспыхивает. – Не знаю. Обыкновенное, русское.

– Нет, – она настаивает, – не обыкновенное.

– Ой, – девочка всплескивает руками. – У меня же в сумке «Спазмалгон» – ничего? – бросается к стойке. – Это хорошее. У меня тоже бывает. Знаете, болит голова. Вот. – На ладони две белые таблетки. – Съешьте обе – вмиг полегчает. А хотите, – девочка оглядывается, – я с вами посижу? Пока никого нету.

– Говоришь, вмиг полегчает? – она улыбается с нежностью. Странное чувство.

«Почему – странное? Когда женщина ждет ребенка…»

– Чай-то! – девочка тоже улыбается. – Забыла – из головы вон.

– Не надо. Посижу и поеду. Мне уже лучше. Твои таблетки действуют.

– Вот видите, я же говорила! Хорошие. Анальгин хуже.

Она думает: «Надо что-то… – тянется к сумке: кошелек… – Нет, деньги – неловко. – Ключи, документы. Телефон?.. Телефон – хороший подарок. – Ах, да, – вспомнила. – В машине, на зарядке…»

Девочка стоит, сжимая в руке сумочку, китайскую, из кожзама.

В юности у нее была похожая, только еще хуже.

– У тебя красивая сумочка.

– Красивая?! Ой, ну что вы… Вам правда нравится? Это у нас, в Токсове. Перед вокзалом ларьки.

– Ты живешь в Токсове? – она смотрит на свою сумку, последнюю, купленную к Новому году: ее собственный календарь – ориентир во времени. У женщины, которая ждет ребенка, другие ориентиры.

– Да. А вы – в Петербурге?

Она улыбается: