Планета матери моей. Трилогия

Наконец, нас вызвали. Пока мы шли по длинной ковровой дорожке, начальник даже не смотрел в нашу сторону. Лишь когда мы очутились перед его столом, вежливо приподнялся и жестом показал, куда сесть.

В дверях застыл седоволосый капитан, член комиссии по дорожным происшествиям. Начальник и ему велел присесть.

Дадашзаде коротко обратился ко мне:

— Расскажите все по порядку сами. — Кинул иронический взгляд на капитана: — Узнаете, надеюсь?

Тот искательно улыбнулся:

— Как же! Вы писали о…

— Не меня, а этого человека?

Капитан нахмурился, слегка пожал плечами.

— Вглядитесь хорошенько. Шофер машины «АЗМ 19—27». Вы с ним знакомы?

Капитан осторожно отозвался:

— У меня такая профессия, чтобы знать шоферов.

— Особенно, если по две недели держите у себя его удостоверение без всяких оснований!

— Ах, он с той банды-базы… — вырвалось у капитана. — Виноват. Но у них нарушитель на нарушителе. И машины их годятся только на металлолом. Вечная морока. Абсолютно недисциплинированны. — Он вдруг спохватился и выпалил, глядя на своего начальника: — Что надо — исполним!

Икрамов немедленно накинулся на него:

— Как вы можете всех стричь под одну гребенку? Умейте отличить честного водителя от прощелыги. Наша автобаза видится вам в перевернутом виде; где вспыхнет — туда и руку суете! А вам известны наши передовики?

Капитан раздраженно переступил с ноги на ногу.

— Я не профсоюзный деятель, чтобы изучать Доску почета.

Начальник счел нужным вмешаться:

— Доска почета ни при чем, капитан.

Икрамов спешил добить противника:

— Сомневаюсь, были ли вы пионером, комсомольцем? Не понимать значения профсоюзов! Они — школа коммунизма, слыхали об этом? При помощи профсоюза наша база скоро выйдем из прорыва, перестанет именоваться «бандой»…

Зная неуемность Икрамова, я торопливо вставил, перебивая его:

— Если я виноват, товарищ начальник, готов загладить вину хорошей работой. Но мне ведь не дают работать! Разве это путь к исправлению ошибки? Позорят человека тогда, когда хотят его окончательно погубить.

В противоположность нашей горячности Дадашзаде хладнокровно раскрыл блокнот.

— Если разрешите, один вопрос товарищу капитану. — И, сверля того глазами, раздельно произнес: — На какой дороге произошло означенное нарушение?

— Это имеет отношение к делу? — буркнул нехотя тот.

— Прошу ответить.

— Вы, кажется, защищаете нарушителя?

— Не нарушителя, а право. Итак?

— На повороте Беюк Гая.

— Отлично. Товарищ начальник, подскажите, какие участки входят в компетенцию капитана? Ага, благодарю. Поворот Беюк Гая не значится?

— Я ведь не границу другой страны перешел…

— В данном случае речь идет о границе нравственной. Пожалуйста, ответьте внятно: почему вы, оставив свой участок, стали наводить порядки на чужом?

Капитан с мольбой обратил выпученные глаза к начальнику. Но тот и пальцем не пошевелил, чтобы выпутать его из силков.

— Имею право на преследование преступника…

Икрамов величественно поднял руку:

— Какого преступника? Перед вами, если сумеете это доказать, нарушитель дорожных правил, и только.

— Ваш инспектор, товарищ капитан, — сказал Дадашзаде, — настиг водителя и составил акт, который должен был передать в соответствующий участок дорожной инспекции, не так ли? Был этот акт передан по назначению?

Капитан молчал.

— На повороте, где Вагабзаде был задержан, в кабине у него, заметьте, никто не находился. И никаких нарушений дорожных правил он перед этим не совершил. Двоих сослуживцев, по просьбе дирекции автобазы, Вагабзаде подвез всего несколько километров, до завода. Они спешили на работу. Соответствующие разъяснения были даны на месте инспектору. А вы, товарищ капитан, приняли их во внимание или предпочли запутать Вагабзаде?

Капитан снова не ответил.

Несколько помедлив, начальник хмуро сказал ему:

— Можете идти.

Капитан медлил, хотел узнать окончательное решение своего начальника, бывшего боевого офицера. Ожидать снисхождение не имело смысла. Однако существует честь мундира…

Голос начальника грянул как гром с небес:

— Очевидно, вашему инспектору стали тяжелы милицейские погоны?

Капитан с опаской искоса взглянул на свои собственные, но тотчас выпрямился и щелкнул каблуками.

— Верните документы товарищу Вагабзаде. Оштрафуйте его, согласно тарифу, за нарушение правила. Возьмите письменное объяснение происшедшего у дорожного инспектора Газиева. Особенно, почему он оказался на чужом участке? Представьте полный письменный отчет инцидента. Все. — И, пока от порога неслось «Есть, товарищ полковник!», обернулся ко мне: — Благодарю, товарищ водитель!

Я не понял и растерялся.

— Добиваться справедливости в большом и малом — наша общая обязанность, — сказал он. — Вы исполнили свой долг. Спасибо.

Когда мы вышли на улицу, снова задувал северный ветер — хазри. Подняв воротник, Дадашзаде пообещал:

— Я с вами непременно повидаюсь еще, Замин. На днях приеду на базу. Поступлю по совету товарища Икрамова. Раз вы меня разыскали, так и я вас найду!

Хазри подхватил нас своими могучими крыльями и разнес в разные стороны. А может, мы сами заторопились? У меня под ногами подпрыгивала земля. Я был счастлив и полон раскаяния: как я мог усомниться в конечной справедливости? Проклинать всех подряд, если человек в милицейской фуражке? Впасть в апатию настолько, чтобы даже не попытаться защитить себя? А каков молодец этот полковник! «Добиваться справедливости — общая обязанность!» Тысячу раз прав! Дадашзаде тоже настоящий боец, умеет бороться. Рядом с ними я казался самому себе безвольным и мягкотелым. Нет, дальше этого терпеть нельзя. Хватит плыть по течению. Вокруг достаточно зла, на которое стоит ополчиться. Враги не идут на нас в атаку в полный рост, а подползают тихой сапой. Снайперским глазом высматривают первую оплошку, чтобы сразить наповал. А если ты сам отсиживаешься в яме, лишь бы не попасть врагу на глаза… Уверенный, что завтра снова сяду за руль, я добрался до дому и, сраженный усталостью предыдущих дней, крепко заснул.

Сколько прошло времени, не знаю. В мое забытье просочились негромкие женские голоса. Не подымая век, я прислушался сквозь дремоту.

— Из десятерых джигитов выбрала. Приворожил, видно. Все в нем было ладно, все по сердцу.

— Вы до сих пор любите мужа?

— Почему же его не любить? Он меня ничем не обидел. Ах, детка, семейная жизнь — это совсем не то, что ухажерство! Вот ты говоришь «любовь»? А я не умею найти слово, знаю только, что без мужа жизнь мне не в жизнь. Был в армии, я все те годы промучилась, словно пустота какая-то внутри образовалась. Недаром говорят: дом без хозяина что мельница без воды.