Планета повелителя зверей

– Станешь пасти фравнов? – продолжил норби.

– Нет. Нет земли, нет стада…

– Тогда будь охотником. Убей лихого летуна, убей йориса, продай шкуры.

– Я чужой, – отказался повелитель зверей; пришлось замедлить движения, чтобы выразить мысли посложнее. – Норби охотятся на своей земле, а чужаки там не охотятся.

Закон об охоте был одним из немногих, что неукоснительно соблюдались в разрозненном арзорском государстве. В Центре демобилизации и в космопорте землянина неоднократно предупреждали, что права норби строго охраняются. Погонщики могут убивать йорисов или других хищников только при угрозе нападения на стадо. Но любая живность, обитающая в горах или в угодьях аборигенов, была неприкосновенной для колонистов.

Горгол возразил:

– Ты воин с птичьим тотемом, народ Кротага с птичьим тотемом. Ты охотиться на земле Кротага – никто не скажет «нет».

В глубине души шевельнулось слабое чувство, которого Сторм не испытывал с того самого дня, как вернулся с опасного задания (три месяца в тылу врага!) и узнал, что дома больше нет. Он беспокойно заерзал на седельной подушке. Дождь нервно фыркнул, будто тоже ощутил, как болезненно сжалось сердце седока. Скрытое повязкой лицо землянина застыло в твердой, бесстрастной маске: повелитель зверей изо всех сил боролся с волнением, вызванным опрометчивым предложением Горгола.

– Что-то вы припозднились, – произнес Бистер хриплым от пыли голосом, раздражающим не столько слух, сколько и без того оголенные нервы Сторма. – Много же в этот раз насобирали. А козел-то этот рогатый небось аккурат туда привел, где сам скотину и припрятал!

Новое, глубокое чувство в душе Хостина с возмущением откликнулось на выпад недруга. Бистер все так же ему не нравился, но землянин больше не собирался безропотно принимать его как нечто неизбежное. Сторму представился удобный случай отбрить язвительного погонщика, однако бывший диверсант не знал, что глаза, обычно непроницаемые, теперь выдавали его с головой. А Колл Бистер оказался на удивление наблюдательным.

Поселенец стянул повязку и выпалил:

– Или думаешь, у козлов не хватит мозгов провернуть такое?

Повелитель зверей внимательно смотрел, как Бистер нарочито небрежно помахивает правой рукой: на мощном запястье болтался кнут с необычайно длинным двойным ремнем из шкуры йориса.

– Мы бы не нашли столько лошадей, если бы люди Кротага не помогали нам. – Хостин расслабленно сидел на коне и даже не прикасался к оружию на поясе, хотя в воздухе, вместе с песком и пылью, витало предчувствие опасности.

Мимо проскакал последний отбившийся от табуна жеребец, и Бистер взметнул кнут; возможно, он намеревался подхлестнуть усталого годовичка, но Сторму в это верилось слабо. Он резко сдавил бока Дождя, тот рванул вперед – подставил ногу и принял на себя хлесткий удар плетью, загородив Горгола.

Ни к этому, ни к тому, что последовало далее, Бистер оказался явно не готов. Хостин заранее продумал тактику боя: тщательно рассчитанный ответный выпад буквально снес здоровяка с лошади – рука с кнутом на время онемела до самого локтя. Издав нечленораздельный яростный вопль, Бистер привстал и снова был сбит с ног ребром ладони – этому особому удару землянин обучился еще в бытность диверсантом.

К удивлению повелителя зверей, Бистер решил не продолжать драку. Он поднялся, красный, злой, отдышался и проговорил со злостью:

– Мы с тобой еще не закончили! Говорят, будто спецназовцев учат убивать голыми руками. Ну ладно, погоди, вот приедем в Кроссинг – тогда и посмотрим, что ты скажешь, когда я наведу на тебя станнер! Так что я еще поквитаюсь и с тобой, и с дружком твоим козлорогим тоже!

Сторм был в замешательстве: этот человек всегда казался ему таким сдержанным; самонадеянная наглость никак не вязалась с образом арзорского погонщика. Возможно, конечно, угроза его была пустым бахвальством. Хостин глядел в побагровевшее лицо Бистера, который уставился на него своими темными глазами, и думал, что в чем-то крепко просчитался. Колл Бистер ни капельки не боялся, был поразительно уверен в себе и от всей души ненавидел землянина. Почему тогда он отказался драться?

Бистер взгромоздился на коня. Сторм решил отступить – до поры до времени, пока не разберется, в чем дело, и посмотреть, что арзорец предпримет дальше.

– Помни, мы еще не закончили, – процедил Бистер и натянул повязку на квадратный подбородок.

Повелитель зверей пожал плечами; за Коллом нужен глаз да глаз, но знать это ему необязательно.

– Езжай своей дорогой, а я поеду своей, – отозвался Сторм. – Я не ищу неприятностей.

Бистер пустил коня легким галопом и скрылся. Горгол, глядя вслед удаляющемуся арзорцу, приблизился к Сторму и с недоуменным видом спросил на языке жестов:

– Он напал, но не дрался – почему?

– Сам не понимаю, – вздохнул Хостин и, запинаясь, показал на пальцах: – Не знаю. Но он не любит норби. – Землянин решил на всякий случай предупредить юношу.

– Понятно. Думает, мы воруем лошадей, а потом отыскиваем для Ларкина. Хороший трюк – для нитра, дикого племени с Пиков. Не для людей Кротага. Дали слово – держим.

– Кто спрятал коней, тот и прислал йориса, – заметил Сторм.

– Это правда. Может, разбойники. В горах много разбойников. Не норби, но грабят на земле норби. Норби дерутся – и убивают!

Горгол поскакал за отставшими от табуна лошадьми. Хостин, чуть медленнее, последовал за ним. У землянина были свои причины приехать на Арзор, и он совершенно не хотел тратить время на чужие дрязги. Помочь Ларкину отыскать сбежавших скакунов – это одно, но совсем другое – влезать в конфликт с Бистером или участвовать в разборках между поселенцами и норби.

Вечером наконец разразилась гроза: ливень сопровождался страшным громом. Яростные потоки вскоре сменились затяжным обильным дождем; теперь людям Ларкина было не до склок.

Сурра, недовольно ворча, юркнула под брезентовый навес фургона, где уже прятались сурикаты. Кошка наотрез отказалась вылезать наружу в такую слякоть, и даже Баку забралась в укрытие. Члены его команды не привыкли к бесконечной сырости; они откровенно ненавидели эту погоду, как, впрочем, и сам Сторм; ему частенько приходилось, по щиколотку увязнув в грязи, присыпать травой и ветками размытую дорогу. Но хуже всего была переправа через вздутую реку: мало радости, сидя верхом на коне, переводить табун сквозь бурлящие воды, ориентируясь лишь на сваи, которыми норби обозначили брод.

К концу второго дождливого дня землянин убедился, что они ни мили не преодолели бы без помощи туземцев. Крепкие беспородные лошади норби легко справлялись с непролазной топью, тогда как чужеземные скакуны постоянно вязли и застревали. К тому же аборигены не выказывали никаких признаков усталости, бросаясь прикрывать наполненные грязью ямы охапками валежника или мотками каната.

На третий день небо потихоньку прояснилось; поговаривали, что до города оставалось совсем немного, – все с облегчением восприняли это известие.