Планета призраков

Что касается леших и русалок, то даже старики говорят, что они были раньше, но видеть все-таки их не видали, а теперь их нет, и куда девались – не знают.

Царство русалок, как говорят, было в «коноплях», так как за неимением лесов и больших рек в данной местности им водиться было негде, кроме коноплянников; но почему их теперь там нет, никому не известно.

По народному поверью, удавленники и утопленники поступают во власть чертей.

– Жил в одной деревушке парень; за какое, бывало, дело ни возьмется он, все ему одна неудача, и прозвали за то его Васей Бесталанным. Пошел раз Вася искать какой-нибудь работы; к тому придет, к другому, один ответ: «нет, мол, паренек, работы». С досады Вася и говорит: «теперь бы хоть к черту нанялся»; а черт тут, как тут, стоит себе, ухмыляется, хвостиком повертывает и говорит: «наймись, наймись ко мне, дружок!» – «Хорошо, ладно!» отвечает Вася. Ударили по рукам, уговорились, конечно, в цене, и пошел Бесталанный в батраки к черту, а тот заставил его возить воду. Лошадей у черта было много, и чуть ли не каждый день новые; богат был черт: говорил он Васе, что лошадок скупает по ярмаркам и что он держит подряд и на других чертей, ведь не одному же ему нужны лошади, всякий черт любит прокатиться. Хорошо ли, плохо ли жилось нашему Васе, однако проходит год, он и просится у хозяина в побывку домой, повидаться с родными, – а там опять приду к тебе, говорит Вася. Черт отпустил батрака, дал ему денег, все серебра да золота, дал даже лошадку доехать до двора; простились и покатил наш паренек домой. Долго ли, коротко ли, подъезжает наконец парень к своей хатке; выбегает ему навстречу родня, вышли и соседи поглазеть, благо давно не видали Бесталанного; лихо подкатил к своей хате Вася, останавливает лошадь и говорит: «тпру, маточка, уморилась!» Едва выговорил малый: «маточка», как из-под него выскочила родная его мать, да и бежать. Все перепугались не на шутку, а пуще всех Вася; узнал он тогда, что матушка его с полгода назад удавилась, и понял он, что за лошадки были у черта-подрядчика. Так-то Вася Бесталанный и прикатил домой на своей матушке-удавленнице; говорят, что и воду-то он возил на ней. Оробел тогда Вася и к черту на другой год в батраки не пошел.

– «За копейку удавится», говорят про скряг. Или еще: «скряжничество до добра не доведет», «скупой за копейку с колокольни спрыгнет»; «скупой за копейку удавится». Вот рассказ про одного удавленника:

– На большой дороге был богатый постоялый двор; много православных перебывало в нем: кто лошадку покормит, кто чайком побаловаться, а иной заедет просто водочки испить. Хозяин на постоялом дворе был старый-престарый; люди баяли, что ему без году сто лет, и был этот старик страшный скряга, никому не доверял он своего хозяйства, во все и повсюду вникал сам, до всего доходил своим глазом. Сыновья стариковы, а их было у него трое, скорее походили на работников, а не на хозяйских детей; без спросу и указу отцовского они ничего не могли сделать. Как-то остановились на этом дворе одни проезжие, бедные мужички, переночевали, а наутро при расчете не уплатили одной копейки. Знамое дело, копейка хоть и деньга, да не дорого стоит, но для скряги что золотой, что медная копейка – все равно, одинаково он их бережет и лелеет. Так и наш старик долго приставал к проезжим мужикам, чтобы рассчитались сполна, но делать нечего, где же взять копейку, коли ее нет; не лошадь же отпрягать, и то хорошо, что побожились мужики: «ей-богу, мол отдадим, когда назад ворочаться будем». Однако старику не спалось, не елось, все мерещилась ему неотданная копейка, и, не дождавшись обратного проезда мужичков, он взял да и удавился. Дети его хорошо знали, что батюшка их, конечно, не в рай угодил, а потому посоветовались со священником, который и велел им в течение восьми лет ни с кого за постой не брать, а бедных мужиков непременно даром кормить. Послушались они этого совета и ни с кого не берут за постой, а бедных и даром кормят. Вот проходят и восемь лет. Как-то под вечер, в сильную вьюгу, прикатили на тройке богатых лошадей на этот двор двое господ и просятся переночевать, а господа эти, к слову сказать, были никто другой, как черти. Переночевали они, призывают, кто за хозяина, и дают за постой; тот не берет; «ну, возьми хоть лошадку», говорят господа, но и от лошадки отказываются. Делать нечего, уехали. Глядь, а на дворе стоит в хомуте серый жеребец, господский коренник; так и ахнули стариковы сыновья, но все-таки подошли к жеребцу и снимают с него хомут; только что успели снять, ан перед ними вместо жеребца – их отец, который благодарит их, что послушались они совета священника, что теперь он отмолен и избавлен от мучений. Проговорив это, старик тотчас же скрылся.

Ходит поверье, что и присланные дети отдаются дьяволу, а если умрет ребенок до совершения над ним святого крещения, то таковой на том свете бывает слепым. Нехорошо, даже опасно ругать и клясть детей; не следует матерям необдуманно произносить на детей: «чтоб тебя черт побрал!» Кроме худа ничего из этого не выйдет.

– Залез вор к богатому мужику во двор и думает украсть жеребца, ждет только, чтобы улегся хозяин с своей семьей. Сидит вор, дожидается и видит: крадется по двору черт и «прямо к нему; не оробел мужик и говорит: „ты зачем, чертушка?“ – „А ты зачем“, спрашивает в свою очередь черт. „Да я, отвечает вор, пришел за жеребцом“. – „А я, говорит черт, пришел за ребенком“. – „Как так?“ – „Да так, матери спать захотелось, а ребенок кричит, мешает; а она, недолго думавши, и бухнула: чтоб тебя черт взял! Мне же это на руку, вот я и пришел“. Взял черт ребенка у сонной бабы и несет по двору, подходит к вору и говорит: „подержи, брат, а я сбегаю в хату и положу что-нибудь на место ребенка, только смотри ничего не говори, если ребенок проснется“. Вор взял, держит, а черт прямо в хату и положил бабе вместо ребенка осиновую чурку. Пока черт возился в хате, а младенец чихнул, вор же на это и сказал: „Здравствуй, ангельская душа!“ Приходит черт, но ребенка взять не может; поругал, поругал вора, да и пошел восвояси. Вор же забился с малюткой на сеновал и баюкает его. Наутро плач в хате: умер у хозяина-богача сын; тогда вор входит в хату, молится Богу, здоровается и говорит: „Не плачьте, ударьте мертвого ребенка о печку три раза – и он оживет“. Внезапное появление человека, совершенно незнакомого, его смелый совет хотя и оздачили плачущих, но все-таки они последовали совету, ударили ребенка три раза в печку – и вдруг появилась осиновая чурка, а вор в это время сбегал на сеновал и принес настоящего, не мертвого, а живого младенца; рассказал, как он хотел украсть жеребца, как увидал черта, и как тот взял ребенка и отдал ему подержать, и как младенец ускользнул из рук черта. Одним словом, вор во всем чистосердечно раскаялся. Обрадованные хозяева отдали даром вору жеребца, угостили его на славу, а там и попрощались. С тех пор шабаш в этой семье говорить на детей: „чтоб вас черт побрал!“ Да и во всей деревне, где произошла эта история, теперь не услышишь приведенного выражения.

Русские былички, бывальщины и сказки о мифологических персонажах Из фольклорных сборников

Домовой

Домовой, домовик, дедушка, старик, постен или постень, также лизун, когда живет в подполье с мышами, – а в Сибири суседко, – принимает разные виды; но обыкновенно это плотный, не очень рослый мужичок, который ходит в коротком смуром зипуне, а по праздникам и в синем кафтане с алым поясом. Летом также в одной рубахе; но всегда босиком и без шапки, вероятно потому, что мороза не боится и притом всюду дома. У него порядочная седая борода, волосы острижены в скобку, но довольно косматы и частию застилают лицо. Домовой весь оброс мягким пушком, даже подошвы и ладони; но лицо около глаз и носа нагое. Косматые подошвы выказываются иногда зимой, по следу, подле конюшни; а что ладони у домового также в шерсти, то это знает всякий, кого дедушка гладил ночью по лицу: рука его шерстит, а ногти длинные, холодные. Домовой по ночам иногда щиплется, отчего остаются синяки, которые однако обыкновенно не болят; он делает это тогда только, когда человек спит глубоким сном. Это поверье весьма естественно объясняется тем, что люди иногда, в работе или хозяйстве, незаметно зашибаются, забывают потом об этом, и, увидев через день или более синяк, удивляются ему и приписывают его домовому. Иные, впрочем, если могут опамятоваться, спрашивают домового, когда он щиплется: любя или не любя? к добру или к худу? и удостаиваются ответа, а именно: домовой плачет или смеется; гладит мохнатой рукой, или продолжает зло щипаться; выбранит или скажет ласковое слово. Но домовой говорит очень редко; он гладит мохнатой рукой к богатству, теплой к добру вообще, холодной или шершавой, как щетка, к худу. Иногда домовой просто толкает ночью, будит, если хочет уведомить о чем хозяина, и на вопрос: что доброго? предвещает теми же знаками, добро или худо. Случается слышать, как люди хвалятся, что домовой погладил их такой мягкой ручкой, как собольим мехом. Он вообще не злой человек, а больше причудливый проказник: кого полюбит, или чей дом полюбит, тому служит, ровно в кабалу к нему пошел; а уж кого невзлюбит, так выживет и, чего доброго, со свету сживет. Услуга его бывает такая, что он чистит, метет, скребет и прибирает по ночам в доме, где что случится; особенно он охоч до лошадей: чистит их скребницей, гладит, холит, заплетает гривы и хвосты, подстригает уши и щетки; иногда он сядет ночью на коня и задает конец, другой по селу. Случается, что кучер или стремянный сердятся на домового, когда барин бранит их за то, что лошадь ездой или побежкой испорчена; они уверяют тогда, что домовой наездил так лошадь, и не хуже цыгана сбил рысь на иноходь или в три ноги. Если же лошадь ему не полюбится, то он обижает ее: не дает есть, ухватит за уши, да и мотает голову; лошадь бьется всю ночь, топчет и храпит; он свивает гриву в колтун и, хоть день за день расчесывай, он ночью опять собьет хуже прежнего, лучше не тронь. Это поверье основано на том, что у лошади, особенно коли она на плохом корму и не в холе, действительно иногда образуется колтун, который остригать опасно, а расчесать невозможно. Если домовой сядет на лошадь, которую не любит, то приведет ее к утру всю в мыле, и вскоре лошадь спадет с тела. Такая лошадь пришлась не по двору, и ее непременно должно сбыть. Если же очень осерчает, так перешибет у нее зад, либо протащит ее бедную в подворотню, вертит и мотает ее в стойле, забьет под ясли, даже иногда закинет ее в ясли кверху ногами. Нередко он ставит ее и в стойло занузданную, и иному барину самому удавалось это видеть, если рано пойдет на конюшню, когда еще кучер, после ночной погулки, не успел проспаться и опохмелиться. Ясно, что все поверья эти принадлежат именно к числу мошеннических и служат в пользу кучеров. Так напр., кучер требовал однажды от барина, чтобы непременно обменять лошадь на другую, у знакомого барышника, уверяя, что эту лошадь держать нельзя, ее домовой невзлюбил и изведет. Когда же барин, несмотря на все явные доводы и попытки кучера, не согласился, а кучеру не хотелось потерять обещанные могарычи, то лошадь точно, наконец, взбесилась вовсе, не вынесши мук домового, и околела. Кучер насыпал ей несколько дроби в ухо; а как у лошади ушной проход устроен таким изворотом, что дробь эта не может высыпаться обратно, то бедное животное и должно было пасть жертвою злобы мнимого домового. Домовой любит особенно вороных и серых лошадей, а чаще всего обижает соловых и буланых.

Домовой вообще хозяйничает исключительно по ночам; а где бывает днем, это неизвестно. Иногда он забавляется, как всякий знает, вскочив сонному коленями на грудь и, принявшись, ни с того, ни с сего, душить человека; у других народов есть для этого припадка название алец, кошемар, а у нас нет другого, как домовой душил. Он впрочем, всегда отпускает душу на покаяние и никогда не душит насмерть. При этом домовой иногда бранится чисто по-русски, без зазрения совести; голос его грубый, суровый и глухой, как будто раздается вдруг с разных сторон. Когда он душит, то отогнать его можно только такою же русскою бранью; – кто может в это время произнести ее, того он сей же час покидает, и это верно: если в сем припадке удушья сможешь заговорить, бранное или небранное, то всегда опомнишься и можешь встать. Иные и в это время также спрашивают: к добру или к худу? и дедушка завывает глухо: кху-у-ду! Вообще, он более знается с мужчинами, но иногда проказит и с бабами, особенно если они крикливы и бестолковы. Расхаживая по дому, он шаркает, топает, стучит, гремит, хлопает дверьми, бросает, чем попало, со страшным стуком; но никогда не попадает в человека; он иногда подымает где-нибудь такую возню, что хоть беги без оглядки. Это бывает только ночью, в подполье, в клети, сенях, чулане, в порожней половине, или на чердаке; иногда он стаскивает и сваливает ворохом все, что попадется. Перед смертью хозяина, он садится иногда на его место, работает его работу, надевает его шапку; поэтому, вообще, увидать домового в шапке – самый дурной знак. Перебираясь в новый дом, должно, перекрестившись в красном углу, оборотиться к дверям и сказать: «хозяин домовой, пойдем со мной в дом». Коли ему полюбится житье, то станет жить смирно и ходить около лошадей; а нет, так станет проказить. Голоса его почти никогда не услышишь, разве выбранит кого-нибудь, или зааукает на дворе, либо станет дразнить лошадей, заржав по-кониному. Следы проказ его нередко видны и днем: например, посуда вся очутится за ночь в поганом ушате, сковородники сняты с древка и надеты на рога ухвата, а утварь сиделая, столы, скамьи, стулья переломаны, либо свалены все в одну кучу. Замечательно, что домовой не любит зеркала; иные даже полагают, что его можно выкурить этим средством из такой комнаты, где он много проказит. Но он положительно не терпит сорок, даже мертвых, почему и полезно подвешивать на конюшне убитую сороку. В каких он сношениях с козлом, неизвестно; но козел на конюшне также удаляет или задабривает домового. В этом поверье нет однако же связи с тем, что козел служит ведьме; по крайней мере никто не видал, чтобы домовой ездил на козле. Иные объясняют поверье это так: лошади потеют и болеют, если в конюшне водится ласочка, которая в свою очередь будто не любит козла и от него уходит.

В иных местах никто не произнесет имени домового, и от этого обычая не поминать или не называть того, чего боишься, как напр. лихорадку, – домовой получил столько иносказательных кличек, а том числе почетное звание дедушки. В некоторых местах дают ему свойство оборотня и говорят, что он катится иногда комом снега, клочком сена, или бежит собакой.

Для робких домовой бывает всюду, где только ночью что-нибудь скрипнет или стукнет; потому что и домовой, как все духи, видения и привидения, ходит только в ночи, и особенно пред светом; но, кажется, что домовой не стесняется первым криком петуха, как большая часть прочих духов и видений. Для недогадливых и невежд, домовой служит объяснением разных непонятных явлений, оканчивая докучливые спросы и толки. А сколько раз плуты пользовались и будут пользоваться покровительством домового! Кучера, под именем его, катаются всю ночь напролет и заганивают лошадей, или воруют и продают овес, уверяя, что домовой замылил лошадь или не дает ей есть; а чтобы выжить постылого постояльца или соседа, плутоватый хозяин не раз уже ночи три или четыре напролет возился на чердаке в сенях и конюшне и достигал иногда цели своей. Нередко впрочем и случайные обстоятельства поддерживают суеверие о домовом. Во время последней польской войны, наш эскадрон стоял в известном замке, в Пулаве, и домовой стал выживать незваных постояльцев: в продолжение всей ночи в замке, особенно в комнате, занятой нашими офицерами, подымался такой страшный стук, что нельзя было уснуть; а между тем самые тщательные разыскания ничего не могли открыть, нельзя было даже определить с точностью, где, в каком углу или месте домовой возится, – хотя стук был слышен каждому. Плутоватый кастелян пожимал плечами и уверял, что это всегда бывает в отсутствие хозяина, которого домовой любит и уважает, и при нем ведет себя благочинно. Случайно открылось, однако же, что домовой иногда и без хозяина успокаивался и что это именно случалось тогда, когда лошади не ночевали на конюшне. Сделали несколько опытов, и дело объяснилось: конюшня была через двор; не менее того, однако же, в одной из комнат замка пришлась как-то акустическая точка, относительно этой конюшни, и топот лошадей раздавался в ней так звучно, что казалось, будто стук этот выходит из подполья или из стен. Открытие это кастеляну было очень не по вкусу.

В народе есть поверье о том, как и где домового можно увидеть глазами, если непременно захотеть: должно выскать (скатать) такую свечу, которой бы стало, чтобы с нею простоять в страстную пятницу у страстей, а в субботу и в воскресенье у заутрени; тогда между заутрени и обедни, в светлое воскресенье, зажечь свечу эту и идти с нею домой, прямо в хлев или коровник: там увидишь дедушку, который сидит, притаившись в углу, и не смеет тронуться с места. Тут можно с ним и поговорить.

Знахарь и знахарка

Знахарь и знахарка – есть ныне самое обыкновенное название для таких людей, кои слизывают от глазу, снимают всякую порчу, угадывают о пропажах и проч. Колдун, колдунья, ведун и ведунья встречаются реже, и должны уже непременно знаться с нечистой силой, тогда как знахарь, согласно поверью, может ходить во страхе Божиим и прибегать к помощи креста и молитвы. Волхв означает то же, что колдун, но слово это в народе не употребительно; даже о колдуне или колдунье слышно уже более в сказках; кудесники и доки местами тоже известны, более на севере, и означают почти то же, что колдун. Ворожея, ворожка относится собственно к гаданию разными способами, не заключает в себе условие чернокнижия, но и не исключает его положительно, почему и говорится: я не колдун, да отгадчик – то есть, знаясь с бесом, умею отгадывать. Кроме общеизвестных способов гадания на картах, на кофейной гуще, на руке, на воску, или на вылитом в воде яйце, или топленом свинце, на бобах – отчего родилась поговорка: беду на бобах развести, – есть также гадания по священным книгам, суеверие, выходящее ныне уже из употребления. Гадают также, повесив на веревочку решето и псалтырь, причем то или другое должно перевернуться, если назовут имя виновного.

Несколько лет тому назад, один кучер, подозревавший товарища своего, деньщика, в воровстве, потребовал, чтобы этот шел с ним к ворожее, жившей у триумфальных ворот, по Петергофской дороге. Пришли, ворожея еще спала; кучер просидел с деньщиком за воротами около часу, потом пошел справиться, не пора ли? Говорят: можно. Он возвращается, зовет товарища – но его нет, и нет по сей день. Струсив ворожеи, при нечистой совести, он бежал и пропал без вести. Для такой же острастки кладут на столе заряженное ружье и велят всем целовать его в дуло, уверяя, что оно вора убьет. Кто боится этого и виноват, тот признается, или, по крайности, откажется, под каким-нибудь предлогом, от целования ружья.

Святочные гаданья, представляющие более игры – также нередко принимаются в прямом значении, и суеверные им верят: строят из лучин над чашкой воды мостик и ставят его под кровать – суженый приснится и поведет по мосту; кладут гребень под подушку, суженый-ряженый почешется и оставит волосок; ставят два прибора, в бане, девушка садится о полуночи, и суженый является ужинать; ставят зеркало и две свечи, девушка сидит перед ним и должна увидеть суженого; бросают башмачок за ворота, куда ляжет носком, туда идти девушке; кормят курицу счетным зерном, насыпают пepед каждым гостем овес, пускают петуха, и к кому он подойдет, тому идти замуж или жениться; накрывают приборы, по числу гостей, и подкладывают разные вещи – что кому придется; девушка выходит за ворота и спрашивает имя первого прохожего – так будут звать жениха ее; подслушивают под окнами – и из этого выводят заключения; выливают олово, свинец, воск и проч.

Гадания гороскопические, со времени познания истинной планетной системы и течения миров, сами собой потеряли всякую цену. Не отвергая связи между землею с ее жителями и между планетами, луной и солнцем, – невозможно, однако же, допустить какую-либо зависимость собственно судьбы или участи каждого из людей от взаимного стояния или сосложения земли нашей и других небесных тел. Тут нельзя найти и тени смысла.

Обо всех поименованных нами выше лицах, ворожеях и колдунах, ходит столько чудес по белу свету, что они всякому известны. Если какая-нибудь Ленорман могла дурачить в нынешнем веке весь Париж, в течение десятков лет, и оставить после себя огромное состояние, то нет ничего мудреного, что крестьяне наши, а иногда, может быть, и какое-либо иное сословие, наклевываются на эту же удочку. Иногда обман чрезвычайно прост и не менее того для тех, до кого относится, навсегда остается загадкой. Офицер, будучи на съемке, заступился за хозяина своего, у которого ночью были украдены деньги. Весьма основательное подозрение падало на Карпа, которого, однако ж, нельзя было уличить и заставить сознаться. Офицер собрал мужиков в одну избу, объявив им, что у него есть волшебная стрелка, которая во всякой толпе отыщет вора и прямо на него укажет. Заставив всех мужиков наперед перекреститься, сложить шапки в кучу и повернуться по солнцу, он расставил их в избе, как ему нужно было, каждого порознь, вынул и раскрыл с разными околичностями компас свой, развертел пальцем стрелку, и потом дал ей свободу; со страхом и ожиданием мужики глядели на волшебную стрелку, которая, к бесконечному изумлению их, указала прямо на Карпа, поставленного, как само собою разумеется, на север. Карп едва не обмер, пал в ноги и повинился. Надобно, впрочем, сознаться, что из посвятивших себя этому промыслу людей, попадаются люди необыкновенные по способностям своим, и что некоторые, действуя иногда чисто наугад, по темному, безотчетному чутью или чувству, нередко угадывают истину. Бесспорно, что ложь и обман гораздо чаще ими руководят; но сила воли, навык обращать все внимание свое на один предмет, сосредотачивать напряженные духовные силы по одному направлению, может быть и способность смекать, соображать и заключать мгновенно, бессознательно, как бы по вдохновению – возвышают людей этих временно над толпою и дают им средство угадывать и знать более обыкновенного. Впрочем, не говоря здесь об уловках, коими хитрые знахари, ворожеи и другие всезнайки пользуются, – выспрашивая осторожно, окольными вопросами о том, о чем нужно гадать, узнавая о том же через лазутчиков своих, или посторонних людей, – знахари всех наименований иногда еще пользуются известными им по преданию тайными средствами, снадобьями и зельями разного рода, и тем производят мнимые чудеса. Примеры этому встретятся ниже, где, по случаю разных тайных поверьев, кой-что будет объяснено. Колдуны употребляют, так говорят, сушеное волчье сердце, или медвежье мясо или сало, чтобы испортить поезд молодых на свадьбах; лошади, весьма естественно, боятся этого духа и потому артачатся, не идут; тогда все кланяются знахарю, дарят его, зовут на свадьбу, потчуют – и он исправляет беду, не знаю какими средствами; но смешно и досадно видеть, с какою глупою важностью такой знахарь сидит в подобном случае, не ломая шапки, на первом месте свадебного стола. Одного такого знахаря умный гость прекрасно наказал за наглость и бесстыдство его. Поспорив с ним, он вызвался, по предложению знахаря, выпить ковш наговорной воды, и, исполнив это при всех, сказал: ну теперь ты выпей моей водицы, из того же ковша и ведра. Знахарю нельзя было отказаться, так как он слишком много наперед того хвастал и хвалился, что ему никто ничего не может сделать. Гость зачерпнул в ковш воды и, отошедши в темный угол нашептывать, бросил в ковш порядочную щепоть табаку. Несчастный знахарь провалялся в самом жалком положении всю ночь на соломе, к общему удовольствию поезжан, и свадьба была отпразднована как нельзя лучше.