Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья
Шрифт:
Она нередко заходила ко мне в гости в съемную квартиру на Коровинском шоссе. Но никогда не оставалась. Я удивлялся сам себе, потому что раньше, если девушка мне нравилась, я действовал решительно, а чаще нагло. Но с Ольгой все было по-другому. Мы пили чай. Экспериментируя, смешивали разные сорта. Устраивали жаркие споры на любимые метафизические темы, иногда всерьез ссорились, но сразу мирились. Смотрели на ноутбуке пиратские диски новых фильмов, которые покупали в соседней палатке. Играли в слова и буриме. Обычно я проигрывал, не хватало концентрации внимания. Пуговица на джинсах Ольги занимала меня гораздо больше, чем рифмы. При этом я не действовал, все еще боясь спугнуть ее, интуитивно чувствуя, что она не готова…
Неизвестно, сколько еще времени я играл бы роль ее брата, евнуха или гея, которого не интересуют красивые девушки, но в один из субботних
— Мы ведем себя как дети, — вдруг тихо сказала Ольга.
Она сама расстегнула заветную для меня пуговицу на своих джинсах. И почти не стеснялась своего обнаженного тела, когда я снял с нее все остальное. Это можно было бы принять за опытность в любовных делах, если бы я не знал про нее все. Почти все…
Наконец-то я целовал мочки ее ушей, идеальных спиралей — самых совершенных морских раковин. Изящную шею, упругую и довольно крупную грудь, особенно хорошо сочетающуюся с тонкой талией и женственными бедрами. Вбирая в себя запах и вкус ее тела, прошелся поцелуями по длинным, стройным ногам, до самых ступней. Мы целовали и обнюхивали друг друга, как звери перед случкой, неиствуя и скуля от наслаждения. Забыв о всяких приличиях, с детским любопытством разглядывали и трогали самые интимные места, как если бы не было до этого у каждого сексуального опыта. Я был не первый у нее. Запах! Все-таки земляне выбирают друг друга по запаху, как и звери. В нем — химия и волшебство, не поддающиеся никаким научным объяснениям. Запах Ольги сводил меня с ума. Мне не хотелось думать ни про креатин, ни про эфиросерные кислоты, ни про аммиак, выделяемый человеческими потовыми железами. Ее запах раздражал мои обонятельные рецепторы и давал мозгу команду: это твоя половина. Твоя женщина. Мне казалось, я покинул свое тело, потому что вдруг ощутил, как мы стали единым целым. Мы растворились друг в друге, смешались, как перемешиваются от ветра ароматы цветов или облака, и долго парили на волнах наслаждения. И только когда я вернулся в свое тело, вновь стал различать завитки ее ушей, запах кожи и дыхание.
С постели мы встали только через сутки, в воскресенье вечером. Окончательно обессилевшие, проголодавшиеся, на дрожащих, подкашивающихся ногах.
— Я должна тебе кое-что рассказать, — сказала она, выйдя из душа.
Она рассказала о своей первой и единственной любви. Парень был русским, звали его Петром. Старше Ольги на пять лет. Ей было восемнадцать, когда они стали встречаться. Шла первая чеченская война. Вся его семья выехала в Ставрополье, к родственникам. Он остался, из-за Ольги. Встречались они тайком от всех, в первую очередь от соседей. Только мать Ольги догадывалась об их отношениях. А потом Петра нашли убитым. Кто-то расстрелял его из автомата недалеко от дома, в котором он жил. Это могли сделать и боевики, и федералы, и местные отморозки. Кто убил Петра — так и осталось неизвестным. Ольга тяжело переживала его смерть. Только мать, которая всегда была рядом, помогала ей справляться с горем, стальными тисками сжавшим грудь так, что невозможно было дышать. Благодаря усилиям матери, ее заботе и ласке тиски мало-помалу отпустили свою хватку, и постепенно боль из острой стала тупой, ноющей, пока не превратилась в саднящую рану. Сильно не болит, но и не заживает совсем.
— Ты все еще любишь его? — спросил я.
— Я вспоминаю о нем. Уже реже и не так остро, все как-то притупилось, даже лицо его стало стираться понемногу, а фотографии у меня ни одной не было. Но, думаю, долго буду помнить его. Может, всегда.
— Зачем ты мне это рассказала? — спросил я Ольгу.
— Я считаю, ты должен это знать. Чтобы между нами все было понятно и прозрачно, — ответила она.
— Можно я не буду тебе рассказывать о своих женщинах?
— Слишком большой список? — Ольга улыбнулась. — Ты мужчина, и, наверное, это нормально. Но знай: я собственница. К тому же жутко ревнивая. Никаких других женщин не потерплю. Что было до меня — неважно. Но если тебе впредь захочется сладенького и потянешь руки куда-то в сторону от меня — лучше сразу беги! — она хитро прищурилась: — Расскажи только о серьезных отношениях.
Я ответил ей, что серьезные чувства у меня были только в три года по отношению к молоденькой воспитательнице в детском
саду, Наталье Юрьевне. Мне всегда было любопытно, что у нее под халатом, и нравилось, когда она усаживала меня на горшок и укладывала спать. Засыпая, я представлял, как раздеваю ее и заставляю есть манную кашу. А еще в пятом классе я влюбился в одноклассницу Ирку Сысоеву настолько, что даже в школу какое-то время ходил с удовольствием. Ирка была на две головы выше и весила раза в два больше, но сердцу не прикажешь.— Хватит, я серьезно! — хохотала Ольга.
А я вдруг осознал, что серьезного-то у меня до встречи с Ольгой ничего и не было.
В понедельник я приехал к Мансуру и сказал, что Ольга будет жить у меня. Мансур минуту подумал и согласился. Он не стал требовать жениться на ней и вообще не ставил никаких условий. Только попросил быть внимательнее к его дочери.
— Очень тяжело исправить непоправимое, — сказал Мансур, когда я уходил. — Я виноват перед Ольгой и ее матерью. Всегда буду заботиться об Ольге как отец, но никогда не смогу заменить ей мать.
…Ольга что-то тревожно и неразборчиво вскрикнула во сне, наверное, приснился кошмар. Рядом с подушкой у стены лежит ее плюшевый медведь, которого она привезла из Грозного. Память о беззаботном детстве. Я погладил Ольгу по голове, поцеловал в висок. Она затихла и снова уткнулась в плечо. Мне совсем не спится, сон никак не идет. Такое часто бывает перед дорогой. Особенно если уезжаешь далеко и надолго. Поправляю соскользнувшее со спины Ольги одеяло. Не хочу, чтобы она просыпалась. Пусть хорошо выспится перед самолетом. На часах — третий час ночи. Смотрю в серый квадрат окна, за которым ничего не разобрать, даже времени года.
…Вскоре после того, как мы с Ольгой стали жить вместе, в нашем дворе появились пришельцы. Они возникли как-то вдруг, разбудив сонный московский двор громкой лезгинкой. Музыка орала из тонированной «девятки», рядом с которой, прямо на детской площадке, пятеро джигитов жарили шашлык. Разумеется, из баранины. Пришельцы были с Кавказа.
Открылось все просто. Пятиэтажки нашего и нескольких соседних дворов подлежат сносу. Вместо старых квартир москвичи получают новые. Освободившиеся квартиры еще не снесенных домов и занимали гости с Кавказа, выбивая дверные замки, а где-то проламывая стены, чтобы добраться до цели. Было их очень много — несколько десятков. Точнее сказать невозможно, так как находились пришельцы в постоянной ротации: одни приезжали, другие куда-то уезжали, и непонятно, кто живет во дворе постоянно, а кто приехал в гости к землякам. Вели себя нагло, по-хозяйски. Такого поведения я не встречал ни в Чечне, ни в Дагестане. Словно это были какие-то другие люди, инопланетяне, не знающие и не уважающие наших традиций. А попусту — плюющие на них.
Во дворе начались стычки. Из-за припаркованных машин, белья, которое женщины пришельцев развешивали сушиться на детской площадке, обругивая и запугивая возражающих коренных. Тех мужчин, которые пытались делать замечания, пришельцы жестоко избивали.
Отделение милиции находилось в соседнем дворе. Оттуда приходили милиционеры. Проверяли у кавказцев регистрации и уходили. Регистрации были в порядке. Было совершенно очевидно, что милиции оккупанты не боятся. Они хвастались: «Менты получают от нас бабки, и нечего ходить к ним стучать».
Жильцы перестали гулять с детьми во дворе. Казалось, это никакой не московский двор, а какого-нибудь дагестанского или чеченского городка.
Пришельцев становилось все больше. Коренные въезжали в новые дома без ремонта, бросая старые квартиры, из которых пришельцы-мародеры вывозили брошенную в бегстве мебель и домашнюю утварь. Некоторые из тех, кто вынужден был мириться с новыми «соседями», возвращаясь с работы, заставали заселившихся в свои квартиры «инопланетян». Проникнув внутрь, те занимали жилплощадь, указывая хозяевам на дверь. Те даже не всегда шли в милицию. Это было бесполезно. К тому же многие брезговали возвращаться в квартиры, где человек двадцать чужаков уже приняли душ, сходили в туалет и пометили своими сальными железами всю мебель, включая кровати. Коренные забирали документы и дожидались заселения в новостройки у родственников или знакомых. Часто пришельцы просто грабили квартиры. Выносили мебель и ценности, пока хозяева трудились на заводах и в офисах. В «свободное» время чужаки развлекались, отстреливая крыс прямо во дворе из пневматических пистолетов. Москвичи перестали выходить на улицу, карауля жилье и имущество, опасаясь за свою жизнь и здоровье. Они забаррикадировались в собственных квартирах.