Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Я уже рассказывал, что рыбу на наших отхожих озерах ловят сравнительно просто. Летом рыбак обходится двумя удочками и десятком жерлиц. Жерлицы, как и живцовые удочки, предназначенные для ловли щук, оснащаются огромными крючками и называются просто крюками. Крюки подвешивают к колам. Нередко даже очень прочный кол может не устоять перед «хозяином» озера. Когда утащенный кол все-таки находят, рыбак после долгих и порой рискованных усилий переваливает через борт лодчонки тяжелое зеленое туловище щуки.

Иногда одного такого трофея хватает, чтобы по дороге домой мешок успел оттянуть плечи. Но рядом с пудовым страшилищем может оказаться еще не один десяток увесистых окуней и тройка — пяток щук помельче. Тогда дневной улов и составит те два пуда, к которым стремится рыбак, вооруженный удочкой и крюками. Но два пуда — это не последний рубеж для человека, который вместе с крючковой снастью держит при себе и сети.

Сетей держат обычно немного, чаще их вяжут сами, сажают на прочный шнур и оснащают берестяными поплавками–трубочками и тяжелыми, увесистыми мешочками, набитыми мелкой галькой. Такие мешочки называются камешками и выполняют роль грузов.

Сети в нашем лесу — это своя собственная история. Само плетение сетей в курной избушке или дома в долгие зимние вечера, название инструмента, искусство изготовления, способы посадки, высота и длина снасти — уже только это может вызвать долгий и интересный разговор, подобный тем лесным историям, которые поведает старик, вяжущий сеть, своему не слишком назойливому собеседнику…

К сожалению, мне нередко приходилось встречать в северных лесных деревнях назойливых людей. Люди, попавшие в лес ненадолго, торопились сразу много узнать, но почему-то забывали, что откровенность к рассказчику приходит только после того, как он проникается уважением к своим слушателям. Назойливые и, как правило, молодые люди почему-то не помнили, что каждый устный рассказ, каждая песня — это прежде всего творчество, а для любого творчества необходимы свои условия. И такими условиями для сказителя или песенника было отсутствие назойливости и спешки.

Я помню, как однажды к древней старушке пришли в дом воспитанные молодые люди. Адрес старушки им указали в сельсовете. У молодых людей были соответствующие бумаги, в которых говорилось, что податели сего имеют право записывать старинные песни. Свою просьбу гости изложили очень деликатно. Казалось, начало хорошему разговору было положено.

Старушка отложила в сторону ухват, села на лавку, поправила платок и, подняв к потолку глаза, запела какую-то простенькую песню. Песню тут же записали, сказали старушке спасибо, извинились, и экспедиция за песнями понеслась дальше. Молодые люди, как всегда, торопились посетить еще много разных мест, — по крайней мере, так было написано в их бумаге. Старушка проводила торопливых гостей, посетовала, что гости отказались выпить чаю, снова вернулась к своей печи, поворошила кочергой угли и, взяв в руки ухват, чтобы немного подвинуть чугунки, вдруг совсем иначе запела только что слышанные мной слова. Слова обернулись по–другому, по–новому, песня ожила, начала создаваться на моих глазах рядом с ухватом, отблесками огня и дымящимися чугунками — ведь это была та самая песня, которая родилась именно у печи и которую можно было петь только с ухватом в руках…

Тогда я очень жалел поспешную экспедицию и с опасением догадывался, что в будущем эта поспешность может обернуться нежелательным образом для тех самых людей, изучать жизнь которых и было поручено молодым ученым… Мог ли такой человек в своей торопливости внимательно отнестись к старику, который на берегу отхожего озера в курной избушке вязал сети для будущего года?

Пожалуй, такое ремесло, как ручное вязание сетей из простой катушечной нитки, перво–наперво могло показаться архаизмом рядом с капроновыми сетями, выпущенными массовым производством. Да, сети можно купить, они стоят недорого, капроновые сети прочны и долговечны, но куда деть те пустые дни отхожего рыбного промысла на таежных озерах, когда ветер запирает пристанище и рыбаку не остается ничего, как вязать? А куда деть долгие зимние вечера пушного промысла и целые недели, когда пурга забивает следы зверя и охотнику приходится смиренно ждать подходящей погоды?

Когда видишь, как старик вяжет по вечерам сеть, вяжет, когда все дела дома уже переделаны, то невольно задумываешься: а не от этих ли сетей и пришел к рыбаку его спокойный, уравновешенный характер, не эти ли самые сети помогают ему с завидным терпением и легким сердцем дождаться той самой «у моря погоды»?

…Сердце человека, умеющего ладить даже с чертями, очень отходчиво, оно скоро простит вам вашу поспешную оплошность, а за внимание, за память и доброе слово житель леса расскажет вам какую-нибудь интересную историю, ну хотя бы о сетях… И тогда щуйки, полки, цевки, камешки, линейки, оборы, хобот, режи, сажени и даже простая одностенная сеть длиной в полтора десятка метров зазвучит для вас музыкой новых открытий.

Наши сети не отличаются особой премудростью. Это простая сетка–путанка, вязанная, как правило, из тонкой катушечной нитки. На сеть обычно идет десять катушек ниток пятидесятого, сорокового и реже тридцатого номеров. Вязать такой тонкой ниткой сеть — сложная и искусная работа. Более толстая нитка для нашей рыбы не подходит: вода озер прозрачная, рыба хорошо разбирает в такой воде грубую сеть, да и сама толстая нитка не так ловко подцепит под жабры наткнувшуюся на нее рыбешку. Тонкие сети требуют осторожного обращения, их стараются распустить вслед за лодкой по чистым местам, избегают поднимать в сильный ветер, очень осторожно расправляют в воде и старательно опускают с борта лодки. Борт лодки не должен иметь ни малейшей зазубринки, расщепа или ссадины, за которые при спуске может зацепиться тонкая нитка. Когда все условия выдержаны, сеть уходит в воду, как лента серпантина, и тогда рыбаку остается только слегка подправлять лодку веслом. Сеть обычно оставляют в воде на ночь. Утром из сети выбирают рыбу, выбирают тоже старательно, чтобы не порвать нитки, а потом мокрую снасть растягивают на колах–вешалах. Высушенные сети собирают и связывают. Когда ловля происходит на отхожем озере, высохшие сети ждут человека, ушедшего домой, где-нибудь под густой елкой или под берестяным навесом.

Вот, пожалуй, и вся проза о сетях. Сетями у нас ловят, в основном, весной, когда рыба ходит широкими стаями и когда «хозяин» озера, Чертушка, еще не провел ревизию в своем хозяйстве. К лету Чертушка собирается с мыслями, пересчитывает всех подводных жильцов и устанавливает для них распорядок дня. Этот распорядок предусматривает время кормежки, отдых на глубинах или в зарослях травы, утренние, дневные и вечерние прогулки. К лету Чертушка успевает хорошо познакомиться с сетями и строго наказывает своим подопечным избегать их. Поэтому сети к лету приходится оставлять и браться за удочку…

Многолетние скитания по рекам и озерам с удочкой, казалось, не оставляли сомнений в моем превосходстве над местными удильщиками, которые из всех достижений современного рыболовного спорта приняли для себя лишь синтетическую леску и хорошие крючки. Но даже о крючках в лесу нередко приходилось поспорить… Я часто встречал стариков, которые наотрез отказывались пользоваться крючками промышленного изготовления, но попадались мне и молодые рыбаки, предпочитавшие оснащать жерлицы самодельными крючками. Эти крючки выделывались грамотной рукой из хорошей проволоки и с успехом соперничали с лучшими образцами самых популярных фирм. Но синтетическая леска принималась безоговорочно. Синтетическая леска просто оказалась намного лучше льняного крученого шнура. Но и тут лесные академики не обошлись без дополнительных усовершенствований, которые и вызывали у меня по меньшей мере недоумение.

Профессиональные знания искушенного удильщика восстали во мне против варварского обращения с леской миллиметровой толщины. Эта леска ценилась в лесу на вес золота и с большим успехом применялась для ведения дорожки… Дорожка была еще одной крючковой снастью, которую знали на наших озерах, но в отличие от удочек и жерлиц, которые требовали постоянной насадки, дорожка обходилась кусочком самоварной меди или старым серебряным рублем. Спорить о преимуществах того или иного металла, той или иной формы блесны не приходилось: каждая блесна была настоящим произведением искусства и, как всякое произведение искусства, могла быть истолкована до конца только самим мастером. Мастеров насчитывалось немало, и каждый мастер с завидным успехом промышлял только своей блесной.

Блесна прикреплялась к металлическому поводку, а поводок — к шнуру средней длины. Шнур, в свою очередь, или обматывался вокруг колена рыбака, или попросту зажимался зубами. После удачного броска щуки за блесной шнур дорожки либо со свистом выскальзывал у тебя изо рта, либо отчаянно дергал ногу, что и должно было оповещать рыбака о поклевке. Я с удовольствием перенял этот способ сигнализации, но наотрез отказался использовать чудовищный шнур.

Шнур изготавливался из двух, а то и из трех кусков миллиметровой лески. Правильно скрутить шнур мог не каждый рыбак, и тогда опять приходилось обращаться к какому-нибудь старику. Старик, поднаторевший в кручении льняной снасти, ловко обращался с синтетическим заменителем, и не проходило и двух часов, как просителю возвращалась готовая продукция, выполненная из материала заказчика. Наблюдая «модернизацию» и без того совершенной лески, я не мог не возмущаться. Я продолжал вслух считать старика варваром и ловить щук только на «фирменную» снасть.