Пластиглаз
Шрифт:
Дело было в субботу утром, хватились психолога к обеду в понедельник. Развязаться он за всё это время не сумел и даже говорить смог не сразу. Такой экспириэнс оказался Стиву не по уцелевшим зубам и он спешно отбыл на свою позитивную родину.
Двери с шумом разошлись и Егоров шагнул на платформу.
Темнело.
Воздух здесь был ощутимо гуще, прохладнее, свежее, несмотря на примесь станционных запахов.
Егоров дождался отхода электрички, поставил сумки на край платформы, ловко спрыгнул вниз, подхватил синюю сумку за ремень, закинул на плечо, звякнул пакетом и зашагал по рельсам, чувствуя себя молодым и дерзким.
Остановился на минуту, достал
Теперь уже скоро - за поворотом, минуя сельпо, налево, вдоль нового посёлка, потом через совхозное пастбище, а там и участки.
Удобно, когда от станции - пешком.
На асфальтовом пятачке у сельпо, которое и не сельпо уже давно, а обычный коммерческий магазин, было людно.
Из припаркованной у входа девятки через открытую водительскую дверь рвался на свободу «Владимирский централ».
Сам водитель, здоровенный, бритый наголо парень в поддельном адидасовском костюме, с достоинством грузил в багажник ящики «Бочкарёва». За ним с завистью наблюдали несколько совхозных ханыг, покуривая вонючие сигаретки.
На бетонных блоках, сваленных у магазина неизвестно кем и когда, расположилась местная молодёжь.
Внимательный к мелочам менеджер Егоров отметил, что лёгкие напитки, предпочитаемые подрастающей сменой, год от года крепчают. Этим летом поголовно в почёте девятая «Балтика» и очаковский джин-тоник, мерзкие пойла славных когда-то заводов:
– Женя?..
– кто-то вдруг вопросительно окликнул Егорова по имени, и пока тот пытался припомнить голос и разобрать в полумраке, кто его зовёт, тот же голос радостно и утвердительно завопил: - Женька! Здорово, бля! Не узнаёшь, что ли?
Жизнерадостно дыша свежим перегаром, на Егорова надвинулась улыбающаяся физиономия Лёшки Завражинова, дачного друга детства с соседней улицы, озорника, хулигана, пьяницы и начальника пожарной службы.
Потряхивая остатками светлых кудрей на круглой и крепкой голове, Лёшка, сжимавший в каждой руке по бутылке водки, заграбастал Егорова в объятия и, не выпуская тару из рук, похлопал его по спине.
Поллитровки ощутимо ткнулись в спину Егорова.
– Тише ты, Леха! Полегче, полегче, - Егоров, руки которого тоже были заняты пакетом и «клинским», сжал Завражинова локтями, обозначая объятие.
Высвободившись, сбросил с плеча сумку, переложил бутылку в левую руку, обтёр правую о джинсы и протянул её другу:
– Ну, здорово! Как сам?
Завражинов поставил водку себе под ноги и пожимая руку, улыбнулся во весь прокуренный рот:
– Да лучше всех! Вторую неделю в отпуске. Гуляю потихоньку тут. За добавкой, видишь, пришёл. Маринка только вот: - Завражинов скривился.
– На выходные припрётся, всё настроение портит. Ходит и пиздит всё, пиздит: То не пей, то полей, то вскопай, то сарай: А ну её: Тут твою видел, со спиногрызом: Гуляла с ним у пруда. Ничего, хорош пацан получился, на тебя похож, только бороды нет, - вытаращив глаза и слегка разведя руки, Лёшка захохотал в своей обычной манере, с каким-то нутряным бульканьем.
– Лех, ты это: - Егоров автоматически провёл рукой по бородке.
– Не надо так: спиногрыз: Ну какой он спиногрыз: Он сын мой. Понимаешь - сын! Мы его семь лет с Наташкой ждали, думали, всё, не судьба: Так что не надо, ладно? Ты не обижайся, я тебе как другу, хорошо? Не надо.
– Говно вопрос!
– и не подумал обижаться Завражинов.
– Замётано!
У Лёхи было двое дочек-школьниц, жена-следователь и тёща по имени Эльза Генриховна, из бывших.
«Главное, - жаловался как-то Лёха Егорову, - не выпить ни хрена из-за этих баб. Ну ладно, жена с этой, Адольфовной: С ними всё ясно. Так они и старшую, Ленку, подучили. Приду уставший, нет чтоб помочь раздеться - сидят, морды воротят. И Ленка тут как тут, в пижаме, из детской выходит - опять, папа, водку свою пил? Нет, ты прикинь! А тут было как-то: Оставили меня, значит, с младшей сидеть, сами в садик Ленку устраивать пошли: Ну, я их выпроводил, погуляйте там, говорю, не спешите. Светка спит, считай, один дома почти. Я на кухню, из-за холодильника, там у меня нычка в стене, настоечку достал, бутербродик там забацал, наливаю сто пятьдесят, только поднёс - орёт Светка из детской. Ну, я к ней, бутылочку там с молоком, соску-хуёску, покачал. Уснула. Я на кухню - выдыхается ведь. Только стакан тронул - орёт опять. Ничего, думаю, подождёшь. А вот, прикинь, не пьётся как-то, под вопли детские. Думаю, чего кайф портить, угомоню её, да и расслаблюсь. Час угоманивал, а там и эти вернулись. А на столе в кухне - стаканчик нетронутый, и в пузыре больше половины было: Всё в раковину вылили, бляди: И не поверили, что не пил, хоть и дышал им. Говорят, зажевал чем-то. Вот так-то, брат».
– Слушай, - Завражинов хлопнул Егорва по плечу, - а давай щас прямо ко мне, на полчасика, а? А чего, посидим чуток, закусь есть дома. К своим-то успеешь ещё.
– Не, Лёш, Наташка ждёт. И Антону подарок везу, формочки купил. Куличи лепить будем.
– Щас прямо?
– искренне удивился Завражинов и даже огляделся по сторонам. Затем посмотрел на небо: - Поздновато будет. Спит твой наследник уже. А Натке позвони, скажи, ко мне зашёл, ненадолго. Есть мобильник? Или мой возьми, на вот...
– Да есть у меня: Ну, не знаю, Лёх:
–Жека, ну пойдём посидим, а то одичал я тут уже. И моя при тебе пиздеть меньше будет:
– Так считаешь?
– усмехнулся Егоров, допивая пиво. Кивнул на пакет: - Будешь? Нагрелось, правда, слегка.
– Не-е, - помотал головой Завражинов, - я от пива сплю плохо. Давай у меня, под салатик, по беленькой дёрнем.
Водку пить Егорову совсем не хотелось.
– Лёх, давай так. Я сейчас возьму пивка ещё немного, для себя, ну и ты если захочешь: Заскочим к тебе, но на полчаса всего, а то ждут ведь меня. А завтра вечерком тогда посидим уже по-нормальному. Идёт такой вариант?
– Давай, дуй за пивом, я тебя на воздухе подожду. Да сумку-то оставь, я же здесь:
***
:По дороге к дачам, Завражинов, нёся пакеты с водкой и пивом, без умолку жаловался на жену и тёщу. Егоров слушал в пол-уха, всё больше и больше сожалея, что согласился на посиделку, но утешал себя тем, что быстро слиняет.
Под ногами приятно шуршала щебёнка.
В прошлом году дорога была простая, просёлочная, а тут жильцы с новых дач, богатенькие буратины, скинулись на насыпную.
Сами новые дачи тянулись справа, светлыми пятнами трёхэтажных теремов выделяясь на фоне притулившейся за ними рощицы.
С другой стороны дороги разбегалось во все стороны пастбище, с роспуском совхоза запущенное и заросшее. Поговаривали, что и тут будут ставить участки.
Длинными чёрными мазками запрыгали, изламываясь, в свете ударивших в спину лучей фар их собственные тени. Приятели сместились вправо и пошли один за другим по обочине. Через минуту их нагнала знакомая «девятка».