Плата за перевоз

Х-арн очнулся. Стук копыт вспугнул его видения, чему Х-арн был очень рад. Видения эти, как кошмарный сон, преследовали его даже здесь. Зной висел в воздухе, и, казалось, он повис навеки. Ничего не изменилось за это время, что Х-арн пребывал в каком-то другом, дурном, как ему теперь казалось, мире, представления о котором он имел теперь смутные, нереальные и болезненные. Он даже совсем хотел бы искоренить память о нем, но знал, что это невозможно и что за все ему будет предъявлен счет.

Стук копыт, похожий на лошадиный, окончательно вернул Х-арна в реальность. Он увидел возле себя лежащую Лидию, расслабленную, как кошка, и снова мокрую (значит, она успела за это время еще раз выкупаться). К толстячку и его спутнику, все так же задумчиво глядящим на тот берег и утратившим свою веселость, присоединились три женщины, одна из них совсем молодая. Женщины сидели на песке в скорбных позах, обхватив головы руками в ожидании переезда. Стук копыт раздался отчетливее и уже не прекращался. Он доносился с противоположного берега. Потом он стал громче (Х-арн еще не успел подумать изумленно, откуда в таком месте лошади), и на белую, раскаленную зноем дорогу вышел кентавр. Х-арн подумал, что у него галлюцинации и что, может быть, ему и правда не мешает искупаться. Но видение не рассеивалось. Это был настоящий кентавр. Он постоял некоторое время на дороге, как это делают дикие животные, потом подошел к реке, согнул передние ноги, подломившись, стал пить прямо из речки, припав к ней ртом.

— Лидия, — воскликнул Х-арн. — Ты погляди! — Лидия привстала и посмотрела в сторону, куда указывал Х-арн. Она увидела кентавра и радостно вскрикнула:

— Ой, Х-арн, какая прелесть! Это же кентавр. Какая прелесть!

«Нет, — подумал Х-арн, — женщину ничем не удивишь. Эту женщину, — поспешил добавить он. «Прелесть!» Словно мы в зоопарке».

Кентавр тем временем напился, поплескал в лицо водой и, поднявшись, направился к лодочнику. Лодочник к этому времени уже кончил трапезу и стряхивал с голых колен крошки, которые прилипли к телу. Они с кентавром пожали друг другу руки, после чего лодочник сходил в свою дачку и вышел оттуда через минуту уже с огромным мешком, который он нес как куль муки, на загривке. Мешок так же, как маленький поясной, был из кожи и так тяжел, что когда лодочник взвалил его на кентавра, у того слегка подкосились передние ноги. Кентавр обхватил мешок руками, сказал что-то лодочнику. Тот кивнул. И кентавр неторопливой гарцующей походкой удалился в лес. Причем если лодочник нес мешок на загривке, как это делают грузчики, то кентавр, у которого мешок лежал на крупе, придерживал его вывернутыми назад руками, что поразило Х-арна из-за неестественности положения. Но потом уже, когда кентавр ушел, Х-арн понял, что это положение неестественно для людей, а кентавру так, наверное, было удобно.

— А что в мешке, Х-арн? — почему-то заинтригованным шепотом спросила Лидия.

— Не знаю, — Х-арн пожал плечами. — Быть может, деньги.

— Лопатой они прямо гребут. Вот тебе бы, Х-арн.

— И что было бы? — иронично спросил Х-арн.

— Глупый человек. Деньги были бы.

Лодочник столкнул лодку на воду и, лениво помахивая веслом, направился к берегу, где столпились ожидающие. Он греб, стоя в лодке, едва окуная весло в воду, почти не делая никаких усилий для толчка, тем не менее лодка шла ровно, плавно, без рывков, а весло совсем не оставляло брызг. «Мастер!» — подумал Х-арн. И вдруг ему захотелось вскочить в лодку, взять в руки весло и грести вот точно так же, как этот... легко, без усилий, плавно, неторопливо. Не боясь зноя, в одной шкуре на голое тело, таким же могучим, красивым, угрюмым, диким. Воспаленными от зноя глазами сквозь едкие от пота слезы смотрел Х-арн на лодочника и по мере приближения того к берегу чувствовал, что этот человек несет ему что-то новое, неожиданное, суровое. Сердце его болезненно сжалось.

На этот раз Х-арн решил быть более настойчивым. Чутье подсказывало ему, что промедление может оказаться для него роковым. Что, собственно, произошло? Он не понравился лодочнику? Или за лодочником стоит какая-то высшая сила и лодочник — только ее орудие? За ними следят? Их действия направляют? Так ли уж необходимо ему, Х-арну, на тот берег? Стремятся туда люди по своей воле или их влечет чужая воля? Все эти вопросы, рождавшиеся в мозгу Х-арна, тут же и умирали, не получив ответа. Главное — переехать, а там уж все пойму, упрямо подумал Х-арн. И, крикнув «Лидия, пошли», — схватил за руку Лидию и растолкал скопившихся.

— Сейчас наша очередь! — с вызовом сказал он. Ему никто не возразил. Лидия вырвала руку. В пылу азарта Х-арн даже не обратил внимания, что она так и осталась обнаженной.

— Дай одежду-то взять, — сказала она и пошла за своей мешковиной. Лодка с приятным шорохом потерлась о песок и остановилась.

— Вот так! — сказал Х-арн лодочнику, стараясь унять разволновавшееся сердце. — Понял? Сейчас наша очередь. Моя и, — он поискал глазами Лидию, которая подходила с мешковиной в руках, — и ее. Понял? Все. Мы едем.

— Деньги! — коротко сказал лодочник, не глядя на Х-арна.

Все стали рыться в карманах. Х-арн тоже. Дрожащими руками он не мог найти монету, его пронзил ужас: неужели потерял?! Наконец монета нашлась.

— Вот! — вытащил ее Х-арн и повертел перед носом у лодочника. Тот отстранил его руку и приказал:

— В лодку!

— Лидия! — крикнул Х-арн. От волнения он весь засуетился, словно ловил и никак не мог поймать такси.

— Не кричи, здесь я.

Толпа молча расступилась, пропустив Лидию вперед. Она вошла, так и не накинув свою мешковину, не обращая ни на кого внимания, с загадочной усмешкой на губах. Шла красивая сорокалетняя нерожавшая женщина, в меру похудевшая, сохранившая рост и формы, что выделяло ее среди всех присутствующих особ едва различимого пола. Тугие груди вздрагивали при каждом шаге. Лодочник длинным взглядом прошелся по Лидии, но по лицу его нельзя было сказать, какое впечатление произвела на него Лидина красота. Тем не менее Лидия вглядывалась в его лицо. Ей важно было узнать, увидел ее лодочник или не увидел. Лидия подошла и стала плечом к плечу с Х-арном.

— А, ты здесь, — удовлетворенно сказал Х-арн и приготовился войти в лодку. Легким нажимом руки лодочник оттеснил Х-арна так, что, если бы толстячок, бывший собеседник Х-арна по женскому вопросу, не поддержал его, он упал бы.

— Насилие! — шепотом сказал Х-арн, чувствуя, что губы его покрылись шелухой. Он рванулся из рук толстячка и встретился взглядом со взглядом лодочника. В том взгляде не было никакого зла и никакой личной ненависти или неприязни. Была только непреклонная решимость не пускать Х-арна в лодку. Х-арн облизнул растрескавшиеся губы.

— Деньги, — снова сказал лодочник, видимо, не любивший какого бы то ни было рода заминок. Все уже приготовили деньги и, обходя упрямо стоявшего у носа лодки Х-арна, стали взбираться в лодку. Х-арн подавленно стоял, потупив в землю глаза. Он все равно ничего не видел, потому что взгляд его размывали слезы. Лидия стояла рядом, держа в руках свою мешковину, явно не намереваясь ее надевать. Казалось, после купания она стала еще золотистее от загара, спокойнее и выше. Она стояла прямо перед лодочником с насмешливой улыбкой. Грубый поступок лодочника только увеличил в ней дерзость, и она сказала, вызывающе глядя на перевозчика:

— Слушай, таксист. А если я не дам тебе рубля, за так провезешь?

— За какой так? — чуть дрогнув губами, спросил лодочник и еще раз лениво и плавно, как греб, обошел взглядом золотистую Лидию.

— За ТАКОЙ, — ответила Лидия, внимательно следя за его взглядом.

— Лидия! — сорвавшимся голосом прошептал Х-арн. — Немедленно перестань, ты нас погубишь.

— Ну так что?

— Поглядим, — сказал тот после недолгого молчания.

— Не нагляделся, что ли? — улыбнувшись, спросила Лидия.

Х-арн смотрел на угрюмое, заросшее черными колечками лицо лодочника, и ноги его мелко дрожали. Эта Лидия его погубит. Или спасет. И вдруг каменное, невозмутимое лицо лодочника дрогнуло, словно слова, сказанные Лидией, вошли в его кровь и изменили ее состав. Губы, все время сжатые (казалось, их не разжать даже лезвием ножа), отлепились одна от другой, и черная трещина между ними изменила свою линию. Впервые за все время лодочник улыбнулся. Это была самая настоящая улыбка, и сотворена она была Лидией. Что предвещает улыбка этого дикого жреца? Что обещает она Х-арну: успех или?.. Лидия захлопала в ладоши и закружилась на месте в каком-то первобытном танце.

— Тра-т-та! Ля-ля-ля! Оп-ля! Чух чах ча-ча-ча! — кричала она, размахивая руками. — Это сделала я, я добилась своего. Он теперь нас повезет. Х-арн, скажи спасибо мне! — Лодочник довольно внимательно смотрел на пляшущую вакхическую Лидию, а Х-арн смотрел на лодочника, и его распирала злость. Неужели он перевезен будет только благодаря чарам женского тела? Неужели ему снова придется платить Лидией. И снова в который раз он будет обязан женщине за право на существование. Женщине. Лидии. Этой, вылизанной удачей самке, только потому, что судьба вылепила ее формы более привлекательными для глаз, нежели у других женщин. Снова быть обязанным ей. Чтобы при каждом удобном случае она, сощурив ехидно глаза, ставшая сразу похожей на тещу, оскорбительно-елейным, преувеличенно-спокойным голосом повторяла: «Х-арн, милый, не надо спорить. Вспомни...» О, этот садистский тон, когда тобой овладевает бешенство и хочется исхлестать ее по щекам, потому что в этом «вспомни» всегда слышен запах ее тела. Это ревность, Х-арн? Это бессилие перед женщиной, Х-арн? Это любовь, да, Х-арн? «Не знаю, не знаю, не знаю, что это, — гневно думал (если только в гневе можно думать) Х-арн. — Но мне абсолютно наплевать на ее победы. Пусть побеждает для самой себя. А с меня хватит. Иначе я ее прикончу. Или он (Х-арн посмотрел на лодочника, лодочник смотрел на пляшущую Лидию), да... или он меня прикончит. Или я все-таки перееду на тот берег сам. И катись все к чертовой матери». — И, воспользовавшись тем, что внимание лодочника было отвлечено Лидией, он забрался в лодку.