Платина и шоколад

Как тогда. Четыре месяца назад. В галерее Малфой-Мэнора.

У стены, где через день займет место портрет казненного в Визенгамоте Люциуса.

Мама.Обливиэйт.

Она смотрит на него. В упор.

Не Нарцисса — Грейнджер. Но слишком похоже было выражение её лица.

Этот взгляд. Проклинающий. Умоляющий. Перепуганный до полусмерти. И Драко захлёбывался в этих эмоциях, выплёскивающихся из… невероятно родных… так близко. До жути.

Слишком похоже. Слишком так, как тогда.

И слёзы, безостановочный поток осязаемого ужаса прямо из распахнутых глаз. Его хотелось убрать, стереть со щёк. Но он ничего не может сделать. Он такой беспомощный и лишь держит… держит плечи.

Так, как и сейчас.

“ ...— Драко, отпусти меня!”

Малфой зажмурился, сжимая зубы.

Нет.

Нет, нельзя. Не надо, я не хочу. Я не хочу опять это.

Уберите.

“ — Так нужно…”

Кому нужно? Нет, не мне. Не дам, не позволю. Только не она.

Не её.

Не сейчас. Никогда. Никогда, слышите?

К кому он обращался? Ни к кому. Ко всем. Они не отнимут её снова.

“ ...— Драко…”

— Драко… — и спрятанное под спутанными волосами лицо уткнулось в его грудь.

Руки выпустили её плечи. Зарылись в эту сбитую гриву, прижимая к себе, обнимая, глуша рыдания. И те действительно стихали.

Он даже не заметил, как начал трястись вместе с ней, почти синхронно, переживая ужас, который преследовал его каждую ночь. Каждую херову ночь он просыпался. И за мгновение до того, как глаза открывались, под веками вспыхивал взгляд Нарциссы.

Он упустил.

Он не удержал.

Он удержит её. В этот раз всё будет иначе. Ему это необходимо.

Ногти царапнули его по спине, но вот дрожащие — просто ледяные — пальцы коснулись кожи, чуть отпрянули, и уже робкая мокрая ладонь всей поверхностью прошлась вверх по его хребту, цепляясь, вжимаясь подушечками.

— Всё хорошо, Грейнджер. Никто тебя не тронет, клянусь, — обещание соскользнуло с его губ за секунду до того, как мозг его осмыслил. Прочувствовал. Проанализировал.

Опять анализ. Грёбаный анализ.

Да. Всё так. Никто её больше не тронет. Никто не посмеет.

— Никто тебя не тронет.

Что он говорит…

Снова.

Она смотрит. Просто смотрит. Молча. Слышит — это было видно по глазам. По замершему дыханию. А потом веки прикрылись, и она легко прижалась лбом к его подбородку. Рука сама спустилась вниз, подхватила гриффиндорку под трясущиеся колени. Вторая ладонь крепче прижала девушку к груди. И через мгновение полумрак его спальни скрыл испуганный взгляд от его глаз.

Он и сам не осознавал.

Ты несёшь её к себе, Драко. Опасная территория, время бить тревогу.

Он мысленно отмахнулся от прогнившего насквозь голоса, истинно малфоевского, с фирменными нотками Люциуса в тоне, хрипевшего где-то в затылке. Позже он поразмыслит над этим. У него ещё будет время.

Но не тогда, когда ноги подводят его к постели. Руки опускают Грейнджер на простыню.

Вытянувшись рядом со всхлипывающей девушкой, Малфой тут же привлёк её к себе, пресекая разом все попытки вырваться, встать и уйти. Умчаться в темноту своей комнаты, из которой она так судорожно бежала. Кинулась прямо к нему. И неважно, что толкнуло её к этому. Пусть даже это был ужас перед собственной смертью.

Но она пришла.

Будто его объятия были самым надёжным местом во всём этом убогом мире.

И чёрт его знает, сколько времени прошло, когда тонкие плечи прекратили вздрагивать. Несколько минут, или час, или вся грёбаная ночь, потому что он не засекал, просто смотрел в темноту. Думал о том, что произошло там, в ванной, только что.

Имело ли право это произойти.

Потому что сейчас огромные — самые огромные на свете — глаза вглядывались в его лицо.

Ждали.

— Спи, — пальцы осторожно принялись распутывать сбившиеся в колтун кудри. Он не сумел удержаться. Её волосы так бесили. Они ему нравились. Вынос мозга. — Я здесь, просто спи.

Он был в ужасе от того, что говорил. Что за слова срывались с губ.

В охуительном ужасе от всего происходящего.

И от осознания, что всё так, как и должно быть. То самое “правильно”. Как? Как, мать её, этоможно назвать правильным?

Но другого определения у Малфоя не находилось. Всё на своих местах. Она возле него. В его объятиях. Её голова покоится на его подушке.

И где-то внутри внезапно рождается новое, такое нужное слово.

Покой.

— Драко, — тихо, как он вообще услышал — не голос, лишь движение губ — непонятно.

— Что?

Ненависть, где ты? Где твой приторный яд? Внутри было пусто. Умиротворённая тишина.

— Мне холодно.

Ей холодно. И этот почти незначительный факт перевернул разом весь устоявшийся, стабильный, ледяной мир слизеринца.

Наверное, поэтому.

Да. Именно поэтому Малфой развернул её спиной к себе, одновременно натягивая на них обоих одеяло, сбитое к ногам. Прислонился горячей грудью. Укрыл. И грел своим телом окоченевшую гриффиндорку.

Где она умудрилась так замёрзнуть?

Тут же вспомнил ледяные капли воды на своей груди и животе. Дурочка. Маленькая дурочка.

И вот тут — стоп. Притормози, Малфой.

Что это было, Малфой? Нежность, Малфой?

Откуда эта грёбаная забота? Очнись, приятель. Ты обнимаешь грязнокровку!

Драко закрыл глаза. Господи, пусть он просто заткнётся сейчас.

Пошёл на хер.

Идеальный ответ последней попытке внутреннего голоса вразумить бестолкового хозяина.

Маленькая ладошка нашарила его запястье и, секунду поколебавшись, потянула на себя, заставила обхватить талию гриффиндорки под одеялом. Подтвердила “правильность” мыслей.

Вот так просто — раз, и всё. И она ещё ближе. Боже, как у неё всё было просто.

Драко против воли задержал дыхание, застывая с вытянутой поперёк неё рукой.

Он никогда не спал с девушкой.

Ни разу за всю свою сраную жизнь.

Даже с Пэнси.

А тут…

Уголки губ внезапно дрогнули в улыбке, когда она слабо повозилась рядом с ним, устраиваясь поудобнее.