Платина и шоколад
Шрифт:
И он начинает злиться. Обнимать Пэнси и внутренне реветь от бешенства на всё это.
Молча выть, раздирая глотку. Так, что сводит дыхание.
А она будто чувствует. И за мгновение до того, как он вынужденно отворачивается:
вдруг. Оглушающе.
Приоткрывает рот и нервно облизывает губы.
Это проносится по телу горячей почти-судорогой. И отворачиваясь, он чувствует, как начинает дрожать.
Нет. Нетнетнет, Малфой.
Он плотно смыкает веки. Почти жмурится. А в сознании — её приоткрытый рот и влажный блеск на губах, оставленный языком. Начерта
Сердце колотится как ненормальное. От одного воспоминания о нём — влажном и тугом языке, мокро скользящем по линии его губ. Несмело проникающему в рот, осторожно касающегося.
Блин.
Пэнси ничего не замечает. Она уже слегка выпившая, ей, собственно, посрать на всё, кроме того, что она прижимается к нему всем своим телом.
И ей посрать, что у неё совершенно не то тело, которое ему нужно.
И в этот раз он зло поворачивает голову куда раньше, чем следовало.
И снова.
Взгляд. Проникает в него почти яростно. Под самую шкуру. Мечется по лицу, и Малфой чувствует его. Прикосновением. Кричащим, отчаянным, жалящим.
"Я так соскучился по тебе".
Оглушительно.
Как она кусает губу. Как она дышит.
Немного наклоняется и легко трётся подбородком о плечо Миллера, слегка касаясь тонкими пальцами его затылка. Глаза не отрываются от Драко. Платье поблёскивает в полутьме.
"Ты такая красивая... блин, ты такая потрясающе красивая".
Он рывком опускает голову, прижимаясь щекой к макушке Паркинсон. А Грейнджер прикрывает веки, открывая рот в беззвучном выдохе, словно это её он сейчас держит в своих руках.
Судорожно сглатывают. Оба, одновременно.
И Малфой резко выдыхает, отворачиваясь.
"Нет.
Хватит".
Он отстраняет от себя Паркинсон.
— Чт... Что?
— Ничего, Пэнс. Иди к Блейзу.
— Но...
Конец фразы Малфой не слышит. Он уже проходит в сторону выхода мимо танцующих пар, едва ли не распихивая их. И что-то толкает его в спину. Кажется, это его собственные удары сердца.
Почти болезненные.
А от этого количества людей он начинает задыхаться.
— Малфой?
Одного взмаха руки хватает, чтобы Забини заткнулся. Просто позже. Прости, друг.
Драко проходит мимо их стола, мимо компашек, набивающих животы и галдящих, перекрикивающих музыку.
Уйти отсюда. Вдохнуть воздух, в котором меньше её.
Всё нормально. Он просто устал от этих громких звуков. А чувство такое, словно кто-то выдрал кусок из его головы. Из его груди. Из него самого. И этот кусок остался там, удержанный её взглядом. Теперь он валяется под ногами танцующих, исходя кровью. И херовой безнадёгой. Смотри, не наступи ненароком.
В зале так душно, что холодный воздух холла почти обжигает лёгкие.
Малфой делает несколько бездумных шагов вперёд и останавливается. Запускает руки в волосы, судорожно выдыхает. Ещё несколько шагов. На лестницу, вверх. В полумрак балкона, нависающего над холлом. Отгороженного широкими каменными перилами.
Оказался в темноте. Стало проще.
Немного легче дышать. А во мраке, как известно, мысли становятся ещё громче. Вливаются вместе с воздухом в носоглотку.
И перед глазами уже вспыхивает она, со своей тонкой спиной и выемкой позвонка. С худыми плечами
и влажными губами.Мерлин, Грейнджер. Выметайся. Выметайся из меня нахуй. Выметайся, пока я могу контролировать это. Еле-еле, но могу.
Это край.
— Херов край... — шёпот невесомый.
Просто выдох.
Он с силой вколачивает кулаки в ближайшую стену. Жмётся лбом к холодному камню. Едва сдерживает желание разбить себе голову.
Рычание отдаётся в затылке. Кожа елозит по неровной поверхности. Выметайся, выметайся, пожалуйста. У меня просто... просто поедет крыша, если ты не остановишь это.
Я превращусь в психа. Окончательно. Я просто... знаешь...
Чёрт.
Малфой дышит через рот. Рвано, пытается выдохнуть её из себя. Пытается сдержать скулёж. Резко разворачивается, запрокидывает голову. Ударяется затылком. Ещё раз, сильнее.
Жмурится.
Неужели ты хочешь этого, сука. Неужели именно этого? Видеть, как я помешаюсь. Соскочу. Хочешь сделать меня тем, кто не отрывает от тебя глаз? Тем, кто пялится тебе вслед? Тем, кто сжимает зубы, чтобы не позвать тебя, когда ты проходишь мимо.
Тем, кто прислушивается к каждому твоему шагу за стеной.
Тем, кто готов сесть и ждать, пока ты наиграешься в эти-свои-сучьи-игры.
И он снова лупит стену. Мерлин, в этом году он только и делает, что разбивает себе руки.
И это не больно. На этот раз даже без крови. Это раздражает. Раздирает раздражением.
Не собирается заканчиваться. Будет жрать изнутри, прогрызать чёртову дыру, разрывая всё, на что напорется, уничтожая, подчиняя. И это... просто рехнуться.
Невозможность взять себя в руки пугает. Дрожь в жилах не успокаивается. Его действительно колотит. Он отталкивается от стены, делает четыре лихорадочных шага, опираясь руками о каменные перила. Опускает голову, вслушиваясь в гремящую внизу музыку. Чувствуя, как лопатки натягивают ткань пиджака.
Это всё было так же пусто, как горящая канитель внутри него. Распухшее, ненормально огромное бессилие, скрывающееся время от времени под раскалёнными яростными волнами. И в эти моменты казалось, что что-то в нём всё ещё наполовину живо.
Что что-то Блейзу удалось спасти. Тогда, в совятне.
И это что-то беспрерывно заходится ужасом.
Даже сейчас.
А Малфой затаил дыхание, стоило гремящей музыке заполнить холл от того, что кто-то на мгновение открыл дверь в Большой зал. Секунда, достаточная для того, чтобы выскользнуть из помещения. Каменный пол прорезала длинная полоска света, дрожащего и избитого мелькающими тенями. Но тут же исчезла — и звуки снова будто из заколоченной коробки.
Только... теперь он здесь не один.
Малфой резко выпрямился. Слегка наклонился и замер, глядя вниз. Замечая медленно проходящую на середину холла фигуру.
И стало совершенно тихо. Это была та тишина, которую приносило только присутствие Грейнджер.
Её наряд блестел в темноте. С этого ракурса было видно открытую спину. Разрез спускался до самой поясницы, дразня, привлекая. И Драко вдруг осознал — на ней нет бюстгальтера.
А гриффиндорка молча стоит там, внизу, и смотрит по сторонам, сжимая перед собой руки. Словно ищет кого-то взглядом. Ткань невесомо стелется у стройных ног. Надо же. Практически освещает тёмный холл.