Платон
Шрифт:
Первоеиз них состоит в устранении из жизни рабочих главного источника нравственной порчи — противоположных полюсов богатства и бедности. Богатые ремесленники перестают радеть о своем деле, бедные и сами не в состоянии из-за отсутствия необходимых орудий хорошо работать и не могут хорошо обучать своей работе учеников ( Платон, Государство, IV, 421 D-Е).
Второеусловие состоит в ограничении функций рабочего одним-единственным видом специализированного общественного труда. Это тот его вид, к которому работник наиболее способен по своим природным задаткам, но который определяется не им самим, а предписывается правителями государства.
Третьеусловие —
После всего сказанного нас не удивит, что к самому труду, как таковому, отношение Платона не только безразличное, но скорее даже пренебрежительное. Неизбежность производительного труда для существования и благосостояния общества в целом не делает в глазах Платона этот труд привлекательным или достойным почитания. На душу труд действует принижающим образом. В конце концов он удел тех, у кого способности скудны и для кого нет лучшего выбора. В третьей книге «Государства» есть место, где Платон помещает кузнецов, ремесленников, перевозчиков на весельных судах, а их начальников рядом с «худыми людьми» — пьяницами, бешеными и непристойно ведущими себя ( Платон, Государство, III, 396 А-В). Всем таким людям, по Платону, не только не следует подражать, но и внимания обращать на них не следует (там же, 396 В).
Пренебрегая этими важнейшими особенностями утопии Платона, Пёльман утверждает, будто Платон стремился распространить принцип коммунистического устроения общества также на низший класс своего государства. Из того, что, согласно проекту Платона, правители руководят в государстве всем и направляют все на благо целого, Пёльман делает вывод, будто деятельность правителей распространяется и на весь трудовой распорядок общества. Но это совершенно не так.
Руководство платоновских правителей ограничивается требованием, чтобы каждый разряд работников выполнял только одну, указанную ему свыше отрасль работы. Ни о каком планировании процесса производства у Платона нет и речи. Точно, так же нет речи и ни о каком обобществлении средств производства. То, что Пёльман называет «коммунизмом» Платона, предполагает полное самоустранение обоих высших классов от участия в хозяйственной жизни: члены этих классов всецело заняты, во-первых, вопросами военной защиты господствующих в нем высших классов от восстания низших и государства от внешних врагов; во-вторых, они заняты высшими задачами управления.
В отношении низшего класса платоновского государства нельзя говорить даже о потребительскомкоммунизме. Общие обеды («сисситии») предусматриваются только для высших классов. И если в «Государстве» (в отличие от «Законов») производительным классом являются не рабы, «случайно» возникающие лишь вследствие пленения «варваров» на войне, то происходит это, как правильно объяснил уже в 1860 г. К. Хильденбранд, лишь потому, что в государстве Платона правители не должны иметь собственности, а вовсе не из-за заботы философа о том, чтобы человек не мог стать чужой собственностью (19, стр. 137). «Коммунизм» платоновской утопии — миф антиисторически мыслящего историка.
Но миф этот, кроме того, реакционноеизмышление. Независимо даже от личных политических взглядов Пёльмана, будучи принят, миф о коммунизме Платона, несомненно, может играть только реакционную роль. Его основа — утверждение, будто коммунизм не учение о современной и наиболее прогрессивной форме развития общества, а древнее учение, к тому же опровергнутое жизнью еще в самой античности. «Коммунизм» Платона — и исторически, и политически — не результат исследования, а публицистический миф новейшего антикоммунизма.
При всей крайности утверждений известного немецкого историка древнегреческой философии Эдуарда Целлера, который ошибочно полагал, будто в утопии Платона не видно никакоймысли и никакойзаботы о низшем классе работников производительного труда, в целомсуждения Целлера гораздо ближе к пониманию истинных тенденций «Государства» и «Законов», чем измышления
Пёльмана. И не далек от истины был автор «Греческих мыслителей» Теодор Гомперц, указавший в своем труде, что отношение платоновского класса работников к классу правителей очень похоже на отношение рабов к господам (18, стр. 403).И действительно, тень античного рабовладельческого строя нависла над обоими большими произведениями, в которых Платон изобразил строение своего наилучшего государства. В идеальном государстве Платона не только рабочие напоминают рабов, но и члены двух высших классов не знают полной и истинной свободы. Субъектом свободы и высшего совершенства оказывается у Платона не отдельная личность и даже не отдельный класс, а только все общество, только государство в целом. По верному наблюдению Ф. Ю. Шталя, Платон «приносит в жертву своему государству человека, его счастье, его свободу и даже его моральное совершенство… это государство существует ради самого себя, ради своего внешнего великолепия: что касается гражданина, то его назначение только в том, чтобы способствовать красоте его построения в роли служебного члена». И прав был также Гегель, когда указывал, что в «Государстве» Платона «все стороны, в которых утверждает себя единичность как таковая, растворяются во всеобщем, — все признаются лишь как всеобщие люди» (11, стр. 217).
Сам Платон говорит об этом наияснейшим образом. «Законодатель, — поясняет он, — заботится не о том, чтобы сделать счастливым в городе, т. е. в городе-государстве (в «полисе». — В. А.), особенно один какой-нибудь род, но старается устроить счастье целого города, приводя граждан в согласие с убеждением и необходимостью… и сам поставляет в городе таких людей, не пуская их обращаться, куда кто хочет, но располагая ими применительно к связности города» ( Платон, Государство, VII, 519 Е-А).
Воззрение Платона на государство и на роль в нем личности имеет все черты реакционной социальной утопии. Но в этой утопии есть и положительная черта. С редким реализмом Платон понял характерную для античного полиса связь единичного с целым, зависимость личности от более широкого целого, обусловленность индивида государством. Поняв эту связь, Платон превратил ее в норму задуманного им проекта идеального общественно-политического устройства. Взгляд Платона предвосхищает воззрение Аристотеля, — который характеризовал человека как «животное политическое» или, точнее говоря, государственное. И если Платон заставил свой взгляд служить проекту реакционной утопии, то в самом понимании теснейшей, глубочайшей связи между личностью свободных классов античного общества и государственной его организацией он проявил, как и во многих других вопросах, проницательность и трезвость крупнейшего ума.
VIII. Эстетика Платона и его учение о художественном творчестве
Литературное наследство Платона принадлежит не только истории античной философии и науки, но и истории античной художественной литературы. Философ-ученый неотделим в Платоне от философа-художника, философа-поэта. Философские диалоги Платона принадлежат к лучшим произведениям древнегреческой художественной прозы. Огромно и влияние, оказанное его искусством на последующую литературу — античную и новую.
Причастность Платона искусству художественной литературы сказалась в создании и в доведении до высокого художественного совершенства жанра диалога. Зачатки философского диалога появились, по-видимому, еще до Платона. Были высказаны не лишенные основания предположения, что в форме диалога Демокрит — тоже великий мастер древнегреческой прозы — представил в не дошедшем до нас произведении спор о первенстве между чувствами и разумом. Однако широкое и интенсивное развитие диалогическая форма получила только у Платона. Ряд его диалогов — мастерски написанные сцены, в которых участники философского спора поставлены в ситуации, чрезвычайно рельефно оттеняющие их характеры. Несмотря на то что содержанием диалога всегда является философская беседа часто о весьма отвлеченных предметах, в диалогических сценах нет ничего статичного. Здесь все в движении, в борьбе, в столкновении ума, характера и воли спорящих.