Плавать по морю необходимо

Однако любовь зла и иногда толкает на безумные поступки. Вот и я, полетел домой в зимний отпуск через Ленинград, с заходом в Макаровку. Про нее подробностей я не знал, знал только, что находится она на Васильевском острову. Оставил чемодан на Балтийском вокзале (мой поезд отправлялся ночью) и под землей отправился на Васильевский, поговорить. Днем, в метро, курсантов не встретил, что меня как-то насторожило. Был наслышан про строгую дисциплину в училище и правящего там бал начальника ОРСО, некоего военмора Сухорукова, гонявшего курсантов, до 5 курса включительно, строями на занятия и чуть-ли не вальсируя в столовую.

Помогли простые Ленинградские граждане, показали на какой трамвай сесть и на какой Линии выйти. Доехал. Распознал забор, КПП, увидел вбегающих и выбегающих курсантов. Пошел на КПП, чтобы выяснить, правильно-ли я приехал и где сидит начальство, с которым можно поговорить. Подхожу. Из КПП выскакивает дежурный по КПП, курсант 4 курса, и громко мне шипит:

– Слышь, мужик, ты сойди с крыльца, отойди в сторонку.

– Мне только спросить!

– Мужик отойди, а то меня с наряда снимут. Вон идет дежурный офицер! Постой в сторонке, уйдет, тогда подходи.

Отошел, подождал. Ушел дежурный офицер, вышел на крыльцо дежурный по КПП курсант. Но на порог меня не пустил, разговаривали у крыльца. Что, спрашиваю, тут у вас такое, что за режимный объект? Не объект отвечает, тут механики живут и тут их учебные корпуса. А начальство все сидит на Косой линии, но тебя туда тоже не пустят, ты одет не по форме. Спрашиваю, как по форме? И получаю ответ – что называется наповал:

– Посмотри на себя, у тебя на шинели даже ремня нет!

Желание переводиться померкло, посмотрел на себя. Ну да! По последней Одесской моде, кавалеристская шинель, как у Дзержинского, до земли, ремень поверх мы одевали только в наряд, изящно выгнутая фуражка с лакированным «итальянским» козырьком, белый шелковый шарф, шитые из галуна, блестящие нашивки по 2 сантиметра шириной, латунные блестящие буквы ОВИМУ, (производство портного Яши, сидевшего в подвале третьего корпуса экипажа, перешивавшего форму всему училищу), «настояший» клёш и ботинки на платформе. Что твой дембель на вокзале. Это сейчас смешно, а тогда – мода! И прямое посягательство на мою свободу. И строем в столовую ходить. И моря теплого нет.

Пока дошел до трамвая желание перевестись угасло. Совсем пропало, когда ко мне подскочил патруль из трех курсантов, с пятикурсником во главе. Прямо на трамвайной остановке потребовал от меня отчета. Только моя угроза прямого физического воздействия, сопровождаемая словесно, остановила ревнителей порядка. Позже, уже работая, имея в экипаже коллег – штурманов, моего или плюс-минус года выпуска, узнал, что за каждого «разоблаченного» нарушителя, патруль получал награду от Сухорукова, а нарушитель карался по всей строгости. По-моему, это свинство, закладывать своих.

В общем, визит в Ленинград поколебал не только мои светлые чувства о Чудо – Макаровке, но и мою любовь к хорошей девушке на исторической родине. А общение с женатыми однокурсниками отбило напрочь охоту жениться вообще, строго, до окончания училища. Что я и сделал. Но Бог мне за это немножко попенял. Когда созрел, год не могли подать заявление со своей избранницей. Подавали от Одессы до Мурманска – не берут! Требуют у обоих местную прописку.

Курсант! Я вас узнала

Бог сыновей не дал. К воспитанию дочерей меня особо не подпускали, так что все свое воспитательное усердие прикладывал к подчиненной мне части экипажа, а потом и ко всему судовому экипажу. Многим не нравилось, особенно во времена наступления смутного времени гласности и перестройки, когда на общесудовых профсоюзных собраниях пытались ввести моду критиковать старших судовых офицеров, вплоть до капитана и качать народные права.

Пресекал на корню и выкорчевывал любую оппозицию, применяя исключительно легальные, уставные и преимущественно терапевтические (тяжелым трудом) методы воспитания. Советского моряка надо было приучить к предстоящей смене общественной формации в стране. Не устаю повторять, что флот, прежде всего, единоначалие, дисциплина и порядок. Disziplin – uber ailes по-нашему, по-немецки.

Дисциплине и порядку пытались научить нас военно-морские офицеры, командиры учебных рот морского училища, за пять с половиной лет нашего обучения. Неорганизованную анархическую массу, преимущественно вчерашних школьников, (ребят после армии было немного) необходимо было выстроить, выдрессировать, приучить к самодисциплине.

Для этих целей в училище существовал ОРСО – организационно-строевой отдел, институт командиров рот из действующих военно-морских офицеров в ранге не ниже капитан-лейтенанта. Не берусь рассуждать, кто шел служить в гражданские морские училища, не осведомлен, но службу они правили, как им было предписано, а мы, по своей дурости, сопротивлялись, как могли.

С первого по пятый курс мы все, более-менее исправно, исполняли обязанности «несения дежурно-вахтенной службы в жилых и учебных корпусах и на территории училища», выражаясь казенным языком. Первый и второй курсы дежурили на камбузе, стояли дневальными на всех проходных и входах в учебные корпуса, ну и круглосуточная вахта в помещениях своих рот.

Не буду утомлять вас перечислением существовавших повинностей, но нахождение «в наряде» подразумевало твое отсутствие на лекциях и практических занятиях, а если нахватал нарядов «вне очереди», то на занятия попадал вообще через день. По этой причине у наиболее свободолюбивых курсантов хромала успеваемость, а на наши возмущенные выступления – «как так можно учиться» следовал неизменный ответ – «выживает сильнейший». Сильнейший и выживал. Из 380 человек набранных на поток в 1971 году закончили училище 170.

Но не будем о грустном, Бурса давно позади, а в памяти остались только самые лучшие воспоминания. Например, суточное дежурство Дежурным по КПП экипажа (жилых корпусов, которые стоят в двух трамвайных остановках от учебных). В придачу давались три второкурсника для исполнения обязанностей дневальных. Служба не самая тяжелая в будние дни, но беспокойная ночью, в выходные, когда не очень трезвые старшекурсники могут попытаться свалить стоящие по обеим сторонам ворот якоря Холла по 2.5 тонны весом каждый. Рассказывали, что, бывало, валили и утаскивали один к самым рельсам проходящего мимо 15-го трамвая и привязывали его к задней колбасе трамвая, который уже не мог сдвинуться с места. Сам не видел, только слышал рассказы, но сомневаюсь, потому что трамваи по ночам не ходили. Но такой якорь можно просто завалить вдвоем, точнее его шток, что мы и проделывали пару раз с дружком Мишкой, будучи в игривом субботнем настроении. За такое упущение по службе весь наряд по КПП получал еще по 4 наряда «вне очереди». Поэтому штурмана валяли якоря механикам, а механики штурманам.

Концерт, концерт по заявкам и цирк, все в одном флаконе, начинался с полудня, когда роты начинали возвращаться на обед из учебных корпусов.

Открывались настежь ворота и строй за строем, «в колонну по четыре» младшие курсы, ровными рядами заходили на территорию. Старшекурсники, ссыпались с трамвая, сбивались самостоятельно в нестройную толпу за углом и, изображая строй, устремлялись через ворота прямиком в столовую.

Обычно, дежурный по экипажу, офицер, стоял в глубине двора (чтоб не портить себе аппетит и настроение перед обедом) и надзирал за процессом, как бы со стороны, но мог применить административный ресурс к отдельной личности, пытающейся через ворота, без строя проникнуть на территорию. Проходная, на время прохождения строев, запиралась для курсантов.

К этому волнующему моменту возвращения, по обеим сторонам проходной, ежедневно, собирались желающие увидеть своих друзей, потенциальных зятьев, женихов, таинственных любовников, случайных знакомых, должников и прочая, и прочая. Речь в данном случае идет о желании встретиться с теми курсантами, которые по какой-то своей причине не желали более встреч с перечисленными выше родственниками и интересантами.

Узнавшие искомое лицо в строю начинали перекрикиваться и переругиваться с узнанным, с перечислением семейных тайн и старых обид. Все это на повышенных тонах и громко, пока рота или сборный строй не скроется за поворотом. Стоя на крыльце КПП, как на трибуне, дежурный по КПП, созерцает представление.