Плавать с дельфинами

Гости пребывали в сильном возбуждении. Хозяева, напротив, сохраняли удивительное спокойствие. Они вообще стали уже легендарной парой в Бостоне. Многие завидовали Ричарду. У него была жена, очень его любившая, жена, которая ходит вместе с ним смотреть игру «Ред Сокс», знает средние показатели каждого игрока команды и согласна морозной зимой послушно следить за баскетбольными сражениями любимой Ричардом команды «Селтикс». Наконец, в отличие от большинства своих коллег по газетной редакции, Ричард, просыпаясь, мог твердо рассчитывать на хорошо приготовленный завтрак, а возвращаясь с работы, в урочный или неурочный час, на вкусный ужин из трех, как полагается, блюд.

Окружавший Ричарда и Пандору круг знакомых, надо сказать, становился со временем все более европейским. Друзей Пандоры очень удивляло, что душой компании и заводилой оставался Ричард. Дни, недели, месяцы, годы пролетали в карусели круизов, опер, праздничных вечеринок, поездок в Англию к Молли и Филитту. На тридцатишестилетие Пандора подарила Ричарду красный «кадиллак». Она поставила машину на подъездной дорожке, ведущей к дому, подвела мужа к окну и отодвинула занавеску. Как и рассчитывала Пандора, его радость была безгранична. Следующие несколько недель Ричард разъезжал по всему Бостону в красном автомобиле. Видевшие его друзья звонили Пандоре домой и весело шутили по этому поводу. Особенно удавались шутки Гретхен Мюллер.

Гретхен и ее муж Фридрих недавно прибились к кругу знакомых Ричарда и Пандоры. Фридрих был главой одной немецкой банковской корпорации. Вообще-то он немного пугал Пандору. Его лицо имело клиновидную форму. Глаза были водянисто-голубыми, ресницы редкими и короткими. Наконец, он был тощ, похож на военного, а его речь напоминала лай собак. У Пандоры не было причин не любить его, так как держался он всегда очень вежливо, хотя и строго, в некоей жесткой, «прусской», манере. А вот Гретхен Пандоре очень нравилась. В отличие от Гортензии, бывшей одним из, так сказать, неудавшихся творений природы, Гретхен, по ее собственным словам, принадлежала к расе «счастливо спасшихся».

— Мой народ погибал в лагерях, — рассказывала Гретхен, украшая свои слова присвистывающим немецким акцентом. — Мне стыдно быть живой, любить, есть, заниматься любовью! — Это произносилось, в основном, в конце какой-нибудь вечеринки, когда Гретхен, уже достаточно набравшись, думала лишь о том, чтобы захомутать какого-нибудь мужика, затащить его в ближайшую спальню и быстренько трахнуться. — Что пользы в хорошей еде, если за ней не следует хороший секс? — частенько вопрошала она. Правда, чаще всего, Фридрих успевал утащить ее домой до того, как она умудрялась осуществить свои замыслы. Случалось, что и не успевал, и тогда на следующее утро удрученная Гретхен звонила Пандоре, слезно просила прощения и получала отпущение всех своих грехов.

Пандора часто разговаривала с Ричардом о Гретхен.

— Мне она действительно очень нравится. Я даже ею восхищаюсь. Она живет так, как хочет, то есть полной жизнью.

Как-то утром она спросила:

— Дорогой, что ты будешь на завтрак?

Тот повернулся на другой бок.

— Не знаю, выбирай сама.

— Дай подумаю, — улыбнулась Пандора, — бекон с поджаренными помидорами. Угадала?

Ричард зарылся с головой в подушку.

— Как всегда, — согласился он.

Пандора встала, надела шелковый пеньюар и пошла на кухню. Проходя мимо письменного стола мужа, она заметила на самом видном месте толстую пачку счетов, и перебрала их пальцами. Ричард ненавидел заниматься хозяйственными вопросами, но и не хотел допускать к их личным делам какого-нибудь секретаря. Поэтому по счетам всегда приходилось платить Пандоре. Ричард возражал даже против служанки, которая убиралась в доме трижды в неделю.

— А почему я должна постоянно убирать за тобой разбросанные вещи, Ричард? — спорила с ним Пандора. При этом ей не нравились проскальзывавшие в собственном голосе жесткие интонации. — Неужели тебе трудно самому дойти и бросить их в корзину для грязного белья?

— Перестань ворчать, — отвечал Ричард. При этом его брови поднимались, а голос становился резче.

Иногда Пандора жаловалась Гретхен.

— Ха! Да выбрось его одежду в камин, — предлагала та, — пусть горит. Это будет ему урок!

— Вовсе нет, — возражала Пандора. — Он просто съездит куда-нибудь на своей красной машине и по кредитным карточкам купит себе еще кучу вещей. Есть женщины, любящие шляться по магазинам, но Ричард переплюнет их всех.

К этому времени Гретхен, Фридрих, Пандора и Ричард уже превратились в неразлучную четверку. Гретхен постоянно смешила Ричарда своими забавными грубоватыми историями и непредсказуемыми выходками. Пандора и Фридрих, напротив, предпочитали беседовать о музыке и художественных галереях. Пандора очень заинтересовалась немецкой поэзией. Фридрих предложил ей приходить на регулярные встречи любителей этой поэзии, проходившие по четвергам вечером. Ричард не возражал. И Пандора стала с удовольствием посещать их, возвращаясь домой румяная и счастливая от звуков птичьих песен, раздающихся на равнинах далекой Германии.

Пандора провела вместе с Ричардом десять счастливых лет. У них были общие музыкальные пристрастия: Моцарт, джаз, опера. Они легко путешествовали на пару, и жизнь казалась великолепным, отражающим множество цветов золотым шаром, подвешенным над их головами. Пандоре хотелось, чтобы эти волшебные годы продолжались вечно, как веселые пикники, на которые они частенько ездили, захватив с собой кучу вкусностей в корзине, предназначенной для таких случаев.

Однако Пандора замечала, что с годами Ричард понемногу меняется по отношению к ней. Все чаще он бывал груб и пренебрежителен. Женщина стремилась этого не видеть, списывая все на временное плохое настроение, на работу, беспокоящую ее мужа. Кроме того, он стал очень ревнив. Поэтому Пандора нарочито держалась в тени, давая возможность Ричарду, как всегда, рассказывать свои бесконечные истории. Порой она не выдерживала и, видя выражение скуки на многих лицах, вмешивалась, пытаясь как-то спасти мужа. Но Ричард этого не замечал, он был слеп к реакции окружающих. Даже когда они оставались вдвоем, Ричард продолжал монологи, интересные и посвященные только ему самому. Их поток днем и ночью захлестывал Пандору. Муж замолкал лишь тогда, когда начинал смотреть телевизор.

Происходящее Пандора могла назвать лишь одним словом — эрозия.Она понимала, что раздражает и злит Ричарда. Но понимала также и то, что сама считает Ричарда глуповатым и инфантильным. От их прошлого, бывшего когда-то для них раем любви и смеха, с общими приключениями, а иногда и сопереживаниями, мало что осталось. В самом центре этого рая образовалась пустыня, и пески принялись расползаться оттуда во все стороны.

Все началось с постели, где два тела уже не совпадали своими контурами, где друг к другу поворачивались спинами, а подушки использовали как преграду на пути другого. Завтраки перестали быть общим событием, а ужины проходили в тишине или атмосфере взаимной озлобленности. Пандора страдала, укрываясь от источника этих страданий в мире искусства и музыки.

Ричард теперь все меньше бывал дома. Гортензия, всегда готовая посочувствовать Пандоре в беде, говорила, что это обычный кризис человека, прожившего полжизни. Ричард стал все чаще заводить разговоры о том, что ему надо бросить нынешнюю работу и уехать куда-нибудь, чтобы засесть писать книгу.

Пандора лишь пожимала плечами. «Если он действительно этого хочет, пусть будет так», — говорила она себе, не подозревая ни на секунду, что Ричард хочет куда-то ехать писать книгу вовсе не с ней, а с Гретхен…