Плавучий театр

Блисс Чепин встал, машинально скомкав салфетку. Однако, несмотря на то что он был сильно пьян, видно было, что он из всех сил старается вести себя, как подобает светскому человеку.

— Миссис... гм... миссис Равенель... я... гм... я очень рад познакомиться с вами. Помнится, я видел вас как-то в ложе... в те-те-те... это слово почему-то никак не давалось ему, — ...в те-театре. Я Чепин. Блисс Чепин. Зовите меня просто Блисс. Все зовут меня так. Да!

Он твердо решил довести до конца роль любезного хозяина и стал указывать изящным, хоть и не совсем уверенным движением на каждого из присутствующих поочередно.

— Это Тантина... Фифи... Герти... Виолетта... Бланш... Миньона... Очаровательные создания!.. Да... Очаровательные!.. Перейдем, однако, к представителям сильного пола. Джорджи Скифф... Том Хеггерти... Маленький Билли... Мы так и называем его — Маленький Билли... Очаровательный юноша, не правда ли?.. Дей Лансинг... Джерри Дарлинг[2]... это его настоящее имя... Честное слово. Можете себе представить, как он должен нравиться женщинам. Леди и джентльмены! Перед вами миссис Гайлорд Равенель, супруга знаменитого эксперта по части фараона! Молодчику повезло и тут! Не сердитесь, сударыня!.. Я люблю говорить правду в глаза... Уж таков мой обычай. Завтра я женюсь. Прощай, веселая жизнь!

Раздались аплодисменты. Послышался звук настраиваемых мандолин и банджо.

— Миссис Равенель должна произнести ответную речь! — воскликнул болтливый молодой человек. — Миссис Равенель должна произнести ответную речь! Просим!

И все — Фифи, Виолетта, Билли, Герти, Джерри — все хором подхватили:

— Просим! Просим!

— Мы должны ехать домой, — начал Равенель. — К сожалению...

— Садись! Заткните ему глотку! Хитрец Гай! Замолчи!

Равенель повернулся к Магнолии.

— Поедем домой, — сказал он.

Он положил руку на ее плечо. Она подняла голову и посмотрела на него. Глаза ее были печальны, но она продолжала улыбаться.

— Нет. Мне хочется остаться, Гай.

— Мы ждем ответной речи! — кричали Тантина, Миньона, Дей, стуча вилками и ножами по тарелкам.

Магнолия невольно прижала руки к груди. Сердце ее сильно билось, но лицо было так спокойно, что никто не заметил этого.

— Я... я не умею говорить речей, — начала она тихо.

— Просим! Просим!

Она взглянула на Равенеля. Ей стало немножко жаль его.

— Но если кто-нибудь из вас даст мне банджо, я с удовольствием спою песенку.

Полдюжины банджо тотчас же было протянуто ей.

— Магнолия!

— Сядь, дорогой Гай! Не пытайся отговаривать меня. Я очень рада доставить удовольствие твоим друзьям.

Улыбка по-прежнему играла на ее губах.

— Я спою вам одну песенку, которой меня научили негры. Я была тогда еще совсем ребенком и жила в плавучем театре, на реке Миссисипи.

Склонившись над банджо, она стала тихонько перебирать струны. Потом медленно откинула назад голову и начала ногой отбивать такт, длинные ресницы опустились. Она едва заметно раскачивалась — точь-в-точь как раскачивался когда-то черный Джо.

— Песенка называется «Как глубока была эта река!». Содержания в ней нет никакого. Негры поют ее обычно в то время...

Магнолия оборвала свое объяснение и начала петь:

«Как глубока...»

Когда она кончила, раздалось несколько вежливых аплодисментов.

— Замечательно трогательно! — заявила, громко сморкаясь, та из дам, которую Чепин назвал Виолеттой.

Мистер Том Хеггерти счел нужным высказать свое мнение.

— Вы сказали, что это негритянская песня. Может быть, это действительно негритянская песня. Не смею спорить. Но таких негритянских песен я не слышал. А слышал я их очень много. «Отдай назад мои дары», «Однажды в жаркую погоду», «Освободи меня» и кучу других.

— Спойте что-нибудь еще! Только не такое печальное! Ведь, ей-Богу, можно было подумать, что это не ресторан, а молитвенное собрание. Виолетта и то уже задумалась о своих грехах.

Уступая их просьбам, Магнолия спела другую песню — «Господь даст всем своим детям крылья».

В то время как она пела, ее веселые слушатели качали головами и топали ногами в такт песне.

Господь даст всем своим детям крылья.

Надену крылья я и полечу на небо.

На Божье небо, небо, небо, небо...

Эта песня встретила больше сочувствия. Мистер Том Хеггерти начал размахивать руками, делая вид, что собирается улететь «на небо, небо, небо». Прямодушная Бланш отказалась участвовать в общем хоре одобрения.

— Если вы хотите знать мое мнение, — сказала она, надувшись, — то я нахожу, что все эти песенки — гадость.

— Я тоже предпочла бы что-нибудь веселенькое, — заметила девица, которую называли Фифи. — Вы не знаете романса «Женись поскорее на ней»? Я слышала его в исполнении Мэй Айрвин. Замечательный романс.

— Нет, — ответила Магнолия. — Я знаю только те песни, которые я спела вам.

Она встала.

— Ну, нам пора.

Взгляд ее больших темных глаз остановился на красном лице жениха.

— От души желаю вам счастья.

— За здоровье Равенелей! За здоровье Гайлорда Равенеля! За ваше, миссис Равенель!

Она с улыбкой подняла бокал. Равенель нахмурился. Он густо покраснел и — во второй раз за этот день — вытер своим тончайшим носовым платком лоб и шею.

Они вышли на крыльцо. Компания Блисса Чепина вышла на веранду, чтобы проводить их. Магнолия легко вскочила в высокий шарабан.

Наступали сумерки. Воздух сильно посвежел, как, впрочем, это всегда бывает к осени в окрестностях озера Мичиган. Вздрогнув, Магнолия зябко закуталась в маленькую модную накидку. Под аккомпанемент банджо и мандолины стоящие на веранде запели песню, которую только что пела Магнолия. Огни ресторана ярко освещали веселые лица. Жалобно и нежно звучали женские и мужские голоса. Пели все — и Джерри, и Герти, и маленький Билли.

Магнолия махала рукою веселой компании до тех пор, пока ресторан не скрылся за поворотом.

Молчание длилось добрых полчаса. Когда Равенель заговорил, голос его прозвучал очень смиренно:

— Ты, должно быть, сердишься на меня, Нолли?

Магнолия едва слышала его слова. Она думала: «Какой глупой девочкой была я до сих пор! Так нельзя. Я зрелая замужняя женщина. Должно быть, мама слишком долго держала меня в ежовых рукавицах. Вот я и сорвалась с цепи. Пора заняться Ким. Я была безумна. „Не говори глупостей, дорогая", — дважды сказал мне Гай. Он был прав. Я вела себя...»