Племянник гипнотизера
Шрифт:
Услышав Сашкин голос, Циавили разогнулся.
– А-а-а, это вы… Я, мальчики, туфли потерял. Такие сильнейшие туфли были.
Опять полыхнуло. Алик был босой. В руках он держал свои яркие нейлоновые носки. Фуражку донжуан тоже потерял. По голому черепу барабанил ливень, и на нем вскакивали фонтанчики. С бородки, как с коровьего хвоста, лилась вода. И вообще в синем свете молнии Алик был очень похож на решившего прогуляться в ненастную погоду мертвеца.
Туфлям Алик очень обрадовался. Он вытер их о фуфайку и сказал:
– Пойду так.
– А где Рита? – спросил Скиф.
– Не знаю… Где-то
– Расскажи, как все было.
– Значит, так… Решили мы заткнуть трубу…
– Можешь дальше не рассказывать, – перебил его племянник гипнотизера. – Я так и знал, что вы будете затыкать трубу, больше ваша фантазия ни на что не способна. Вы влезли на крышу, крыша, конечно, железная.
– Шиферная.
– Еще хуже. Ваша возня слышна за километр. Он выскочил из дома с ухватом.
– С ружьем.
– Ты спрыгнул и задал стрекача. Он – за тобой. А Рита осталась сидеть на крыше.
– Я специально отвлек на себя внимание.
– Ах ты… отвлек! – Сашка Скиф схватил за шиворот донжуана. Шиворот затрещал. – Ты бросил девушку, спасая шкуру! Как она теперь слезет с крыши?
– Я хотел вернуться. Честное слово. Я туфли потерял, мальчики. Я думал, найду туфли и вернусь.
– Пошли! Она наверняка сидит на крыше. – Скиф зашагал вперед. Мотиков и донжуан поплелись следом.
– Шкуру… – ворчал Циавили. – Я жизнью рисковал. Он запросто мог подстрелить меня, как зайца. Хорошо, я догадался петлять.
Дождь немного поутих, пошел более мелкий и частый. Грозы уже не было, лишь далеко поблескивало и ворчало. Над камышами низко проглянула и тут же скрылась звезда.
– Чего туда идти? Какой дурак будет сидеть на крыше в такую погоду? Она давно уже дома. Спрыгнула – и дома. Сейчас грязь – мягко прыгать. Я, когда прыгал, даже не почувствовал.
– За тобой гнались с ружьем. Это совсем другое дело. Однажды, когда я жил у дядюшки в Душанбе, за мной побежал один загипнотизированный с ножом… Так я… Где его дом?
– Вон, – показал донжуан на высокий дом под шиферной крышей.
Дом был обнесен забором. В двух окнах горел свет. Скифы без труда преодолели забор и очутились в небольшом аккуратном дворике с сараем, журавлем колодца и поленницей дров.
– Рита! Ты здесь? – позвал Скиф громким шепотом.
С крыши текла вода. Из трубы валил вкусно пахнущий дым.
– Может, она за трубой?
Сашка обежал дом кругом. Риты на крыше не было.
– Она там… – вдруг прошептал донжуан, со страхом показывая на окно.
Все повернулись и уставились в ту сторону. В окне был четко виден Ритин профиль. Профиль улыбался. Потом к этому профилю подошел другой профиль, мужской. Протянулась волосатая рука и открыла форточку. Из форточки вырвались звуки фокстрота и игривый голос Клавдии Шульженко сказал:
О любви не говори,О ней все сказано.Сердце, верное любви,Молчать обязано.– Дождь уже проходит.
– Кажется, да.
Форточка захлопнулась. Скифы стояли молча, словно парализованные ударом электрического ската или другой какой морской электрической твари, которая подкралась в потоках дождя.
Первым очнулся Циавили.
– Это
что же такое, мальчики, а? – спросил он плачущим голосом.– В этом-то все и дело. – ответил Скиф медленно, очевидно, обдумывая увиденное. – Пошли домой.
– Куда домой? Как домой? – забеспокоился Циавили. – А как же Рита?
– Риту доставят, не волнуйся. Пошли, пошли, нечего мокнуть.
– Кто доставит? Хочешь бросить товарища в беде? Разве не видишь – он снял ее с крыши и допрашивает.
– В этом-то все и дело, Алик. Нам тут нечего делать, ребята.
– Может, камень в окно бросить? – предложил чемпион.
– Ага… да… камень… Ишь морда… – Алик Циавили нагнулся и стал шарить в поисках камня. Не успели Скиф с Мотиковым ахнуть, как он запустил в окно чем-то тяжелым. Зазвенело стекло. Очевидно, предмет пролетел комнату и разбил лампу, потому что стало темно. Все трое, не сговариваясь, перемахнули через изгородь и, чавкая подошвами, дали стрекача.
Остановились только возле дома бабки Василисы.
– Тупарь, – сказал Скиф, тяжело дыша. – Взять бы тебя за бороду… да повесить сушиться на забор… Какого ты хрена?..
– Сам же… говорил… допечь…
– Камень… в окно… Ты что… питекантроп? Никакой фантазии.
– Я ему еще не так… «О любви не говори…» Это моя невеста… Я ему справку покажу.
– Ладно, один вечер еще ничего не значит, – успокоил Скиф расстроенного донжуана. – Только ты потом держи ее от него подальше. Пошли борщ хлебать, а то переварился, наверно.
В чистой бабкиной горнице сидел Петр Музей и читал вслух Библию. Это было очень непривычное зрелище: милиционер, читающий Библию.
– «И было во дни Амрафела, царя Сеннаарского, Ариоха, царя Елласарского, Кедорлаомера, царя Еламского, и Фидала, царя Гонмского… Пошли они войною против Беры, царя Содомского, против Бирши, царя Гоморрского, Шиназа, царя Адмы, Шемевера, царя Севоимского, и против царя Белы, которая есть Сигор…» – читал отличник, водя расческой по засаленной странице. Бабка Василиса ширяла в печке ухватом. По хате распространялся запах борща с мясом.
– Ишь ты, как складно читаешь, – бабка вытащила из печки большой чугун, в котором клокотало варево. – О, господи! Мокрые какие! Скидывайте все!
Скиф втянул ноздрями воздух.
– Нет, милиционерам все-таки лучше живется, чем пятнадцатисуточникам. Ты чего же это удрал?
– Я не удрал. Я ждал, ждал, а потом дождь пошел. Ну, как получилось? А где Рита?
– Все идет по штатному расписанию, – Скиф принялся снимать мокрую одежду. – Пахнет, как в ресторане «Националь». Ты, бабка, когда-нибудь была в ресторане «Националь?» Нет? Я тоже не был, но говорят, там очень неплохо кормят. Даже бутерброды с икрой дают. Завтра, бабка, мы уезжаем.
– Так быстро?
– В этом-то все и дело. Завтра утром скандал небольшой, бабка, произойдет. Ты уж, пожалуйста, не пугайся. Скандал из-за принципиальных соображений. Нельзя обманывать трудящихся. Если любовь в сентябре, так и показывай ее в сентябре, зачем мозги затуманивать людям? Правильно я говорю?
Бабка махнула рукой.
– Вот балаболка. Внучек у меня такой же был. Как разговорится, прямо радио.
Рита пришла, когда осоловевшие скифы приканчивали чугунок с кашей.