Пленница французского маркиза (Книга 1)

Только тут Соня осознала, как отозвалось в петербургском обществе происшествие с нею, а она-то думала, что это лишь достояние их семьи.

– Понятное дело, и семья графа Воронцова наказания виновных требовала, - услышала она голос Григорьевой, едва приходя в себя.

Выходит, не так уж не прав был князь Астахов, стараясь найти сестре жениха и тем самым погасить пламя страстей, бушующее в среде петербургского бомонда. Ведь страсти эти могли навек погубить репутацию самой благопристойной девицы, так что ей и вправду оставалась одна дорога - идти в монастырь!

– Значит.., - голос Сони дрогнул, - вы думаете, маменька об этом знала?

– Как не знать, ежели Шарогородская к ней сразу после дуэли ездила. Тогда ещё и ты не нашлась. То есть, кое-кто думал, что княжна Астахова отсиживается где-то, ждет, пока шум утихнет. В причине дуэли девицу обычно не винят, а тут будто постарался кто, у всех на слуху имя Софьи Астаховой было...

Соня побледнела, почувствовав, что ещё немного, и она упадет в обморок. Ведь не прямо в лоб обвиняя, но все же Григорьева дала понять, что в смерти княгини Астаховой есть вина и её дочери.

– Марфуша!
– услышала она обеспокоенный голос мадам Григорьевой, и вскоре к её лицу поднесли флакон с нюхательной солью.

Над уже лежащей на кушетке Соней склонилось обеспокоенное лицо Аделаиды Феликсовны.

– Деточка, так ты ничего об этом не знала? А я-то, старая курица, раскудахталась. Думала, ты от позора бежишь... Говоришь, во Францию уехать намерилась? Уж не к Луизе ли, гувернантке своей.

– К ней. А как вы догадались?

– Особого ума на это не требуется. Гувернантка у тебя француженка, вон до сих пор вы с нею переписываетесь. К тому же, ещё дед твой Еремей все к французам тянулся. Дружок у него был, помнится, в городе с названием... Дежансон!

Соня от неожиданности вздрогнула. Неужели от этой женщины нельзя ничего скрыть? Между тем, Григорьева улыбнулась впечатлению, которое произвела на свою посетительницу, и скромно заметила:

– У каждого из нас свои секреты, не правда ли, дорогая?.. Как, пришла в себя или ещё полежишь?

– Нет, со мною уже все в порядке, - проговорила сконфуженная Соня, опять садясь к столу.
– Извините меня.

– Ничего, это со всеми бывает, - проговорила Григорьева, протягивая ей чашку со свеженалитым чаем. И продолжила беседу с Соней, будто ничего не случилось.
– Во Францию, говоришь, поехать собралась. А ты хоть понимаешь, дитя мое, как дорого стоит подобная услуга? Найдутся ли у тебя такие деньги?

Деловой тон женщины привел в себя Соню куда быстрее, нежели её участие.

– Найдутся, - кивнула княжна.
– Правда, деньги из того, что у меня есть, ещё нужно получить. Обменять. Продать. В общем, деньги мои пока заключены вот в этом золоте.

Она выложила на стол из сумочки золотой слиток, который звякнул, задев её блюдце.

Григорьева протянула руку и взяла слиток. Подбросила его слегка уже привычным для Сони жестом и сказала:

– Шесть фунтов.

– Точно.

Соня уже ничему не удивлялась.

– Я дам тебе за него полторы тысячи рублей.

Княжна ожидала получить чуть ли не вдвое больше, но она не промолвила ни слова, а только согласно кивнула. Григорьева все же уловила тень разочарования в её глазах и сочла нужным пояснить:

– Слишком большие расходы предстоят. К тому же, не знаю, известно ли тебе, но у меня принцип: дружба дружбой, а денежки врозь. А тебе, при разумных тратах, хватит и на обратный путь, и на месяц-другой проживания во Франции. Или сколько времени ты намерена там быть?

Соня чуть было не сказала: всю оставшуюся жизнь, но вовремя остановилась. В такие подробности посвящать Аделаиду Феликсовну вовсе нет необходимости. Равно, как и город, в который Соня поначалу отправлялась, называть ей не хотелось. Тем более, что о нем Григорьева знала, и могла, наверное, догадаться, что княжну влекут туда вовсе не целебные грязи. Потому она сказала, что в самом деле едет к своей приятельнице Луизе в город Нант.

– Вот видишь, и здесь экономия. Подруга-то, небось, за постой брать не станет. А уж совсем худо придется, небось, к тому времени брат откликнется, не бросит непослушную сестру в беде.

Соня усмехнулась про себя тому, как лихо решала мадам Григорьева её проблемы, не забывая о своих. И за всеми участливыми речами в ней не виделась желания помочь "дочери своей приятельницы" бескорыстно. Что поделаешь, придется Соне привыкать, что и такие люди живут на свете, которые разделяют деньги и сердечные отношения...

– Жениху-то, прости за любопытство, сообщать не будешь?
– спросила её между тем Аделаида Феликсовна.

Этот простой вопрос поставил Соню в тупик. А есть ли теперь у неё жених? Понятное дело, она на Леонида обиделась, но и обстановка, в которой он оказался, возможно, хоть частично его извиняет. Впрочем, это уже Соня подумала несколько отстраненно - до его ли неприятностей теперь ей, загнанной подобно дикому зверю?

Никогда прежде свет так жестко не занимался её персоной, клеймил и брезгливо отстранял от себя, словно она совершила самый смертный грех!

Григорьева поняла её колебания.

– Значит, решила Разумовскому ничего не сообщать?

Софья почувствовала некое раздражение: так дотошно не допрашивала её даже маменька!

– Он тоже мне ничего не сообщил, - сухо проговорила она.

– Да?
– непритворно изумилась Аделаида Феликсовна.
– А мне казалось... Понятное дело, в такой суматохе мало ли что покажется...

Она оборвала себя на середине фразы и помолчала, покачивая головой каким-то своим мыслям. Но спросила Соню о другом.

– Насколько я знаю, ничего страшного с тобой, княжна, не случилось? Свет-то может болтать о чем угодно, но я осмелюсь предположить совсем другой ход событий, - невинно поинтересовалась Аделаида Феликсовна.

– В физическом отношении со мной ничего плохого не произошло, ответила Соня, недоумевая, почему она вообще обсуждает такие деликатные вопросы с посторонним человеком?

Наверное, она оказалась не права. Мадам Григорьевой больше подошла бы стезя настоятельницы женского монастыря. Тогда она смогла бы исповедовать заблудших женщин, которые без колебаний делились с нею своими сокровенными тайнами.

– Понятное дело, твоей репутации, равно как и душе, вред нанесен немалый, - согласилась Григорьева - Но кто из нас не страдает без вины? Ежели бы знала ты, ангел мой, сколько людей на каторгу безо всякой вины попадают! Несут позор, коего не заслужили... Бог терпел и нам велел... Эх, гордыня у вас, молодых, непомерная. Боитесь лишний раз голову склонить. А ну как подумает кто, будто вы недостаточно высоко себя несете! Смирение ли нас унижает?.. Но это я так, по-матерински. У самой дети и своевольничают, и мать не всегда почитают как должно. Не мы ли для вас стараемся, не щадя живота своего, чтобы вам же, детям нашим, легче жилось...