Пленник (Чужая вина)

– Вы были пьяны? – Женевьева поморщилась.

Ее самодовольная уверенность в своей правоте крайне разозлила его. Какое право она имеет судить? Эта чопорная старая дева в сером платье безмятежно живет в своем целомудренном и скучном комфорте, так что же она знает о жизни и ее мучениях, о том, как жестокость жизни разъедает душу мужчины, пока он не поймет, что больше не в силах это выносить, если не подкрепит себя выпивкой?

– Очень пьян, – выпалил он. – Но я и раньше не раз напивался, мисс Макфейл, и, насколько мне известно, воздерживался от убийств.

– Констебль Драммонд сказал, что вы повздорили с хозяином таверны и вас вышвырнули на улицу.

– Это правда.

– И еще он сказал… – Она умолкла, не решаясь продолжать.

Хейдон взглянул на нее вопросительно:

– Да, слушаю.

– Он сказал, что человек, которого вы убили, был избит до неузнаваемости. – К горлу поступила тошнота, и Женевьева, запинаясь, пробормотала: – Они сказали, что вы проломили ему череп.

Лицо Хейдона исказилось от ярости и словно окаменело; сейчас он стал поистине страшен. В этот момент Женевьева вполне могла поверить, что такой человек способен на убийство.

Едва сдерживаясь, Хейдон сквозь зубы процедил:

– Гнусная ложь.

Она смотрела на него, до боли стиснув руки, и ей отчаянно хотелось ему верить. В конце концов, он ведь спас Джека от жестокой порки, за что был нещадно избит. И еще: ее новый подопечный, который на всех смотрел с подозрением, любил лорда Редмонда и доверял ему – доверял настолько, что помог обрести свободу, хотя мальчик при этом сам очень рисковал. Но сейчас, когда этого человека захлестнула ярость, Женевьева не могла его не бояться. Более того, инстинкт предупреждал: если его спровоцировать, если по-настоящему разозлить, он станет чрезвычайно опасен, даже раненый и больной.

– Мисс Макфейл, я заколол того человека его собственным ножом. Ножом, которым он хотел проткнуть меня. Во время драки я несколько раз ударил его в лицо. Я также избил остальных троих. Убив их приятеля, я выдернул нож и направил на них. Они убежали, но я подозревал, что это еще не все, я слышал приближавшиеся голоса и не хотел, чтобы меня схватили. Именно поэтому я бросил нож и постарался как можно быстрее покинуть это место.

– Но если вы только защищались, то зачем убежали? Почему не обратились в полицию?

– Потому что я по опыту знаю: полиция всегда ищет самый простой ответ. В Инверари я почти никого не знал. К тому же был пьян и убил человека. Нападавшие же скрылись, и я не смог бы описать, как они выглядели, – было слишком темно. И естественно, не было свидетелей нападения. Думаю, вы согласитесь, ситуация была для меня крайне неблагоприятной. В тот момент мне больше всего хотелось найти себе комнату, повалиться на кровать и крепко уснуть. Наверное, в состоянии опьянения я вообразил, что у меня будет достаточно времени, чтобы утром пойти к властям и объяснить, что произошло. Судя по тому, как все для меня обернулось, едва ли вы станете отрицать, что я имел все основания для беспокойства, – закончил он с язвительной усмешкой.

Воцарилось тягостное молчание.

– Конечно, вы не обязаны мне верить, – сказал он наконец.

– Я вас совсем не знаю, и я…

– Это не важно, – перебил он. – Не сомневаюсь: если бы вы меня знали, то думали бы обо мне еще хуже.

Не в силах вынести его взгляда, она отвернулась к окну.

Хейдон же со вздохом закрыл глаза. Немного помолчав, пробормотал:

– Простите меня, пожалуйста. Я не хотел подвергать вас риску. Я думал, что проведу ночь-другую в вашем каретном сарае, а потом уйду. Вы бы и не узнали, что я здесь был.

– Но тогда вас нашел бы констебль Драммонд, – сказала Женевьева. – Они сейчас обыскивают все амбары и каретные сараи.

– О Господи… – Прижав ладони к сломанным ребрам, он другой рукой откинул одеяло. – Если они решат обыскивать дома и найдут меня здесь, вам предъявят обвинение. Подозреваю, вам нелегко будет объяснить, как я оказался в вашей постели.

Стиснув зубы от боли, Хейдон поднялся на ноги абсолютно голый. Женевьева вытаращила на него глаза. Она привыкла считать, что знакома с мужской анатомией, поскольку ее с детства воспитывали в любви к искусству. Но, помимо знакомства с произведениями живописи и скульптуры, ее опыт ограничивался общением с ангелоподобными мальчиками, ее подопечными. Хотя минувшей ночью, когда она ухаживала за лордом Редмондом, у нее была прекрасная возможность расширить свои познания, она старательно не смотрела туда. Но теперь, когда ей была представлена пугающая мощь его мужских достоинств, она не могла отвести от него глаз.

Хейдон же был так взволнован, что не обращал на нее внимания.

– Вы не знаете, где моя одежда? – пробормотал он.

Вспомнив о приличиях, Женевьева ахнула и отвернулась, тщетно пытаясь выбросить из памяти то, что увидела. А Хейдон смотрел на нее с удивлением; он не понимал, что с ней происходит. Наконец сообразив, что стоит перед женщиной совершенно голый, он в смущении пробормотал:

– Ох, простите, я не подумал… – Сдернув с кровати плед, он обмотал его вокруг бедер. – Поверьте, я не хотел… пугать.

Его смущение было совершенно искренним, это производило впечатление. Казалось, маркиз больше беспокоился из-за того, что напугал ее своей наготой, чем из-за убийства, которое совершил. Женевьева была удивлена и тронута его смущением. Что ж, по крайней мере лорд Редмонд хоть в чем-то настоящий джентльмен.

– Мисс Макфейл, я уже в приличном виде. Можете повернуться, если хотите.

По правде говоря, ей хотелось бы немного помедлить, чтобы окончательно прийти в себя, – она чувствовала, как горят у нее щеки. Но нельзя же стоять, уткнувшись в стену, после того как ей предложили повернуться… Он ведь может подумать, что она смешная педантка, а она вовсе не такая.

Женевьева постаралась придать лицу выражение невозмутимости и повернулась.

Он стоял, тяжело привалившись к столбику кровати и прижимая к животу плед.

Лившиеся в окно лучи солнца играли на его великолепной мускулатуре, подчеркивая каждую впадинку, каждую выпуклость. Казалось, все его тело, пусть даже покрытое синяками и ссадинами, излучало первобытную силу и красоту. Сейчас он напоминал средневекового воина – свирепого и необузданного. В это мгновение Женевьева вдруг поняла, что ей хочется протянуть к нему руки и положить их на его могучие плечи, хочется провести ладонью по его плечам и почувствовать, как в груди пульсирует горячая кровь воина.

Ужаснувшись своим мыслям, она отвела взгляд.

– Одежда… – пробормотал Хейдон; было видно, что он с трудом держится на ногах. – Мне нужна моя одежда.

– Оливер ее сжег, – прошептала Женевьева. – Мы не могли рисковать, поэтому решили ее уничтожить.

– Тогда мне нужна любая другая.

Пытаясь устоять на ногах, он уткнулся лбом в кроватный столбик; лицо его исказилось от боли. Женевьева чувствовала, что не может смотреть, как он мучается. Всю ночь она ухаживала за ним, и сейчас… Он слишком слаб и серьезно болен, возможно, он не выдержит такого напряжения.