Пленники чести
Шрифт:
«Милостивейшая моя тётушка и госпожа, Клара Генриховна, и вы, благородные мои родственники, собравшиеся в доме Уилсон Холла, прошу вас, простите мне мой поступок, от которого я был не вправе воздержаться, и выслушайте покорнейшее и честнейшее моё оправдание. Все вы были свидетелями недопонимания, возникшего между мной и господином поручиком, Александром Ивановичем, перед которым я впоследствии чувствовал страшную вину, и всей душою желал искупить оную самыми искренними раскаяньями и извинениями. Терзаемый угрызениями совести, я неустанно молил господина поручика о прощении, однако, движимый чувством глубокой обиды, он не пожелал меня простить. Минувшей ночью он же вызвал меня на откровенный разговор, который я не осмеливаюсь передать во всех деталях, ибо это недостойно чести джентльмена. И я ни в коем случае не могу винить за то моего родственника. Однако вынужден сделать признание, что неуместный тон Александра Ивановича, его гнусные оскорбления в адрес глубоко чтимой мной хозяйки замка, её гостей, а самое отвратительное — её воспитанницы, мадмуазель Натальи Всеволодовны, побудили меня
С глубочайшим почтением,
Карл Феликсович М.»
Пробежав глазами по сточкам несколько раз, черноусый франт вложил письмо в конверт, который не стал запечатывать, с тем, чтобы обнаружив его утром в гостиной, родственники могли быстро его открыть и прочесть, как, быть может, последние слова своего дражайшего племянника и кузена. Письмо было написано так искусно, по мнению Карла Феликсовича, что, каков бы ни был финал страшной игры, подозрения бы его не коснулись. О мёртвых, как известно, никто не отзывается плохо. После этого он принялся перебирать имевшиеся у него бумаги, а так же писать письма друзьям, в которых сообщал о дуэли примерно в таком же свете, как и в том письме, что должны были получить его родственники. Через некоторое время он спокойно заснул на несколько часов, предвкушая полную победу.
Тем временем, Александр Иванович, не ведая о том, что ему, не зависимо от того, победит ли он в поединке, суждено стать жертвой клеветы и обмана, сидел на стуле в своей комнате, охваченный немыслимой тоской, ведь совсем недавно он обрёл смысл жизни, своё счастье, а тут предстояло это всё потерять. Он не боялся того, что меткости не хватит его глазу или предательски дрогнет рука, столь привычная к оружию. Нет, больше всего на свете он боялся остаться в памяти людей, как гордец, убивший собственного родственника на дуэли из-за перебранки. И хотя оскорбления, так упорно наносимые Карлом Феликсовичем, были тяжелы и причиняли страшную душевную боль, всё же Александр Иванович не был убийцей и не желал им стать. Но мысль о смерти леденила его кровь. Одно дело пасть от пули или штыка неприятеля, но смерть в родном доме, так не похожая на добродетельную геройскую кончину, казалась молодому офицеру чудовищной. Он не мог представить себе ужас Натальи, этого нежного и преданного всем сердцем ему существа, при известии о том, что он убит, но ещё больше угнетала его мысль, с каким отвращением воспримет эта чистая дева мысль о том, что он стал убийцей, или хотя бы причинил вред другому существу. В её глазах Александр был ангелом, способным только защищать, но не ранить или, не дай Бог, убивать. Поминутно поручик спрашивал свою совесть, правильно ли он поступил, поддавшись на бесчестные провокации Карла Феликсовича. Снова и снова он возвращался к их разговору, силясь придумать веский аргумент, чтобы избежать поединка, но это уже не имело никакого смысла. Честный человек всегда проиграет подлецу, хотя бы потому, что последний не стеснён никакими правилами. Он думал и не находил никакого решения, верный своему слову до конца, он не посмел бы отказаться от навязанной ему дуэли.
Ему было страшно, как бывало всегда перед атакой, но на этот раз страх его был каким-то особенным, в нём примешивалось благородное переживание за судьбу близкого и родного человека. Александр мысленно представил себе, какой была бы его жизнь, если бы он оставил службу и поселился с Натальей в маленькой усадьбе, окружённой благоухающими садами, в той местности, где нет ни тревог, ни скорбей, и все соседи приятны и приветливы. Он видел перед собой это робкое счастье, настолько хрупкое, что любой порыв ветра мог унести его, и за это счастье поручику теперь хотелось биться, хоть с целой армией, за него готов он был отдать свою земную жизнь и свою душу, только ради него, ради этого будущего он был готов жить. Но биться с врагом дело одно, а с родственником — совсем другое.
Молодой офицер присел к маленькому столику, стоявшему у окна и начал писать прощальное письмо для той, которой мог больше не увидеть никогда.
«Милая моя, дорогая и любимая Наталья Всеволодовна, быть может, это последнее письмо, которое я напишу вам, но знайте, я пошёл на это не из пустого тщеславия и не из чувства необузданной гордыни. Сегодня на рассвете мне назначена дуэль, и я обязан принять этот вызов. Пусть в вашем добром сердце найдётся частичка сострадания для несчастного заложника чести. Поверьте, я не хотел этой дуэли и приложил все силы к тому, чтобы её не произошло. Я поступаю так лишь ради того, чтобы защитить вашу честь и сохранить нашу любовь. Знайте, вы стали для меня всем, вы превратились в смысл моей жизни, и я навсегда останусь вашим верным слугой, и другой такой как вы в моей жизни не никогда будет. Простите же меня, простите за то, что не смог оправдать ваших надежд и мечтаний.
Вечно вам преданный, и нежно любящий вас,
Александр.
P.S. Умоляю вас, сожгите это письмо, как только его прочтёте. Бросьте в огонь без жалости и душевных терзаний, я не хочу, чтобы хоть что-то могло послужить компрометирующим вас материалом. Исполните мою просьбу в знак ваших прежних чувств ко мне. Прощайте, мой самый милый и добрый друг».
Аккуратно сложив письмо в конверт, поручик старательно запечатал своё последнее послание любимой и положил перед собой. Долго он сидел так, глядя на белый конверт с огненно-красной сургучной печатью. Воспоминания о счастливой юности, о бравой армейской жизни, о сладостных моментах, проведённых им в стенах старого замка, и мечты о прекрасном будущем не давали покоя его сознанию. Всё же, ему удалось на какое-то время забыться тяжёлым, тревожным сном. Благородная душа не может успокоиться, она томится и страдает, даже когда правда на её стороне.
Вскоре Александр очнулся от своего тягостного сна весь покрытый холодным потом. Но о дуэли он уже не думал, какое-то непонятное предчувствие сдавливало ему сердце. За окном было ещё темно, лишь край далёкого горизонта казался чуть светлее, чем беспросветный мрак небес. Поспешно одевшись, поручик покинул свою комнату, оставив дверь открытой. Бесшумно он подошёл к комнате Натальи Всеволодовны, тихо спавшей в своей постели, не подозревая об опасности, угрожавшей её возлюбленному. Сердце молодого человека невольно сжалось при мысли о том, что почувствует эта хрупкая девушка, узнав о дуэли. Минута сомнений, и Александр просунул конверт под дверь спальни своей возлюбленной. Но и потом он ещё стоял у этой двери, вспоминая образ Натальи, её тёмные волосы, нежную бледность её прелестного лица, её нежные розовые губы и светлые, блестящие, глубокие, как горные озёра, глаза. Не было для него никого роднее на свете, и он проклинал судьбу за то, что не может проститься с любимой, не потревожив её священного сна, но и так же прекрасно он знал, что Наталья скорей согласилась бы умереть сама, чем допустить возможность его гибели. Но вот жестокое слово «пора» прозвучало в его голове подобно погребальному колоколу, и он оставил дверь комнаты любимой, направившись по пустынным коридорам к парадным дверям замка.
Но вот уже заря бледной полоской скользнула по восточному фасаду, уныло осветив заснувший сад и каменную кладку, увитую жилистыми стеблями дикого винограда. Окна Анны Юрьевны выходили как раз на эту сторону, и свет, проникший через щёлку между шторами, упал на хорошенькое личико молодой девушки. Когда Анна открыла глаза, первым, о ком она подумала, был её брат. Обычно Виктор по утрам будил свою сестру, мешая ей досматривать приятные сны негромким стуком в дверь, и теперь Анне захотелось ему отомстить. Не смотря на то, что было ещё очень рано, девушка оделась и вышла из комнаты. Правда, к детской озорливости в этот раз примешивалось чувство безотчётного волнения, но Анна не знала, к чему его приписать. Этот мрачный замок, который отныне принадлежал её опекунше, навевал на неё страха не меньше, чем сама Клара Генриховна, поэтому она и не удивлялась, что многие в этом месте вели себя странно.
Выйдя из своей комнаты, она подошла к спальне брата и легонько постучала в дверь. Не последовало никакого ответа, и она постучала сильнее, но и на этот раз в комнате царила тишина. Несколько минут девушка простояла у двери своего брата, то и дело стуча в неё, но никто не отзывался, и Анна Юрьевна в страхе и отчаянье бросилась бежать по коридору, надеясь встретить Виктора или кого-то из слуг, кто смог бы ей помочь. Анне казалось, что с Виктором приключилось несчастье, и он лежит в беспамятстве в своей комнате, не в силах откликнуться на её стук. Но замок словно вымер, никто не показывался на пути молодой девушки, и это ещё сильнее пугало её. Наконец, она заметила открытую дверь малой гостиной, надеясь встретить хоть одну живую душу, Анна бросилась к ней, но едва она переступила порог, как испуганно вскрикнув, замерла на месте. На мягком старинном диване лежал её брат с белой повязкой на голове. На лбу с левой стороны виднелось крупное красное пятно. От неожиданности Анна не знала, следует ли ей звать на помощь, с минуту она стояла в нерешительности, словно не веря своим глазам, но смятение, столь внезапно охватившее её, столь же быстро её покинуло, и девушка бросилась к своему брату, опасаясь самого страшного. Виктор тяжело дышал, на щеках его играл нездоровый румянец, у юноши был сильный жар. Анна обхватила голову брата и прижала к себе. Ещё никогда она не боялась так за его жизнь. Слёзы текли по её горячим щекам, скатываясь на окровавленную повязку Виктора. Эти объятия и рыданья привели Виктора в чувства, и он со страхом вгляделся в лицо сестры.
— Всё прошло, всё хорошо теперь, братик, всё хорошо, — приговаривала Анна сквозь слёзы, стараясь успокоить и Виктора и саму себя.
— Они уже стрелялись? — словно сквозь сон проговорил Виктор.
— Никто не стрелял, всё хорошо, ты жив, ты поправишься, — продолжала успокаивать его Анна, не понимая значения слов брата.
— Нет, нет, — проговорил Виктор, приходя в чувства. — Александр Иванович и Карл Феликсович пошли стреляться! Там, в дальнем конце парка, где лужайка! Там много места, они там! Они ведь ещё не стрелялись? Их надо остановить!
— Карл Феликсович? — удивлённо переспросила Анна, всё ещё не понимая значения его слов. — Но это невозможно!
— Скорее, нужен доктор, слуги… — прошептал Виктор, теряя силы.
Анна, не в силах постигнуть смысла слов, произнесённых братом, выбежала из комнаты. Она поняла лишь то, что Виктору срочно нужен был доктор. Девушка бежала по коридору, словно во сне, не понимая, что с ней, лишь в голове крутилась мысль о том, что ей нужно, во что бы то ни стало, разыскать доктора. К несчастью, она не знала, в какой из комнат замка ночевал Модест Сергеевич, она мчалась по коридору, ожидая встретить его на своём пути. Внезапно она столкнулась с Натальей Всеволодовной, державшей в руке лист бумаги. К своему ужасу девушка заметила, что Наталья была вся в слезах. Дрожащими руками она схватилась за руку Анна Юрьевны и умоляющим голосом прошептала: