Пленники Раздора

— Тебе не страшно?

Тамир помолчал, а потом ответил:

— Нет. Чего мне бояться?

Собеседница пожала плечами и предположила:

— Например, что навий в теле твоём поселился.

Колдун грустно улыбнулся:

— Экая досада…

Лесана не нашлась, что ответить. Она знала, иногда человек достигает того мига, когда ему ничто не страшно, потому что терять уже нечего. Утрата жизни — ерунда в сравнении с утратой самого себя. Но её спутник, похоже, был рад раствориться в Иворе без остатка.

— Почему? — девушка тронула мужчину за локоть. — Почему тебе все равно? Ты ведь молод, здоров. Жить и жить…

Она беспомощно замолчала, потому что понимала, насколько глупо звучат её слова. Глупо и неискренне. Ну, по сути — ради чего ему жить? Чтобы отчитывать покойников? Потрошить трупы? День за днем, вернее, ночь за ночью. С ума сойти, радость.

— Мне впервые спокойно, Лесана, — ответил он. — Вот тут, — Тамир легонько постучал ладонью по груди, — тишина будто. Нет боли. Ничего нет. Так хорошо…

Обережница потрясенно замолчала.

…С этого их разговора прошло чуть больше суток, когда навстречу обозу с лесной тропинки выехал мужчина верхом на гнедой кобылке. Незнакомец так радостно замахал торговому поезду руками, что Лесана, напрягшаяся уже, и на всякий случай изготовившаяся к схватке, слегка расслабилась.

— Стойте! Стойте! — незнакомец направил лошадь вперед. — Целитель есть при обозе?

Девушка, наконец, смогла разглядеть его — средних лет, в волосах и бороде — седина. Одет добротно, да и кобылка ухоженная, лоснящаяся, только уставшая, дышит тяжело — бока крутые так и раздуваются.

— Ты чьих будешь? — удивилась обережница. — Откуда тут взялся?

— Из Дальних Враг я. Щуром кличут. На большак на удачу вышел, надеялся обоз какой перехватить…

— Зачем тебе, Щур, обоз? — спросила девушка, незаметно оглядываясь.

Лес был спокоен — пели птицы, ветер гулял в кронах и между деревьев не мелькали звериные тени. Вроде не засидка, но кто знает?

Спиной Лесана почувствовала, как Тамир, ехавший в возке, тоже подобрался.

Впрочем, Щур не заметил настороженности обережников, он торопливо рассказывал:

— Беда у нас. Детская ржа пришла в деревню. Вчера сразу четверо ребятишек померли. Больше дюжины хворают, другие готовятся захворать. Знахарка наша отварами их пользует, барсучьим салом с медом растирает, да все без толку…

В это самое время с хвоста обоза прибежал запыхавшийся грузный мужик в летах. Обережники везли его оказией из Семилова в Славуть. Звали мужика Тропом, был он словоохотлив и добродушен, а нравом, как и телом, мягок.

— Щур, ты что ли? — с недоверием воскликнул Троп и тут же повернулся к Лесане. — То ж братанич мой!

Щур и сам оказался удивлен не меньше Тропа. Сперва только глядел изумленно, а потом торопливо спешился и крепко обнял дядьку.

— Отчего сороку не отослали сторожевикам? — сухо и враждебно спросила обережница. — Тебя спрашиваю. Как допустили такое?

Мужик оторвал от себя причитающего сродника и зло рявкнул, глядя на собеседницу снизу вверх:

— Ты меня не лай! Нашлась тоже! Отсылали мы сороку. Ни слуху, ни духу седмицу уже! Думаешь, от хорошей жизни я на большак попёрся?

С удивлением девушка поняла, что Щур не только устал и напуган, но и едва сдерживает слезы.

— Ну, ну, — смягчилась Лесана. — Уймись.

— Уняться? — мужик поспешно обтер лицо ладонью. — Из тех четверых — моих двое.

Троп охнул, всколыхнувшись всем своим дородством, и запричитал ещё пуще:

— Хранители светлые, горе-то… горе-то…

— Далеко до твоей деревни? — спросила обережница.

— Семь вёрст, — глухо ответил Щур. — Может, побольше, может, поменьше.

— Едем.

И девушка махнула рукой, поворачивая обоз с большака на проселочный путь.

— Отчего в соседней веси не попросили птицу? — снова обратилась Лесана к Щуру. — У вас же тут Юхровка под боком.

Мужчина в ответ лишь горько усмехнулся:

— Попросили. Только староста юхровский руками развел, мол, ещё пождите — боязно-де вторую птицу потерять. Потерпите, авось приедут.

— Вон оно что, — протянула Лесана. — Боязно, значит? Что не поделили вы с юхровскими?

Щур поглядел на обережницу с уважением. Сперва его смутила девка-вой, но теперь он присматривался к ней и против воли проникался почтением.

— Невесту, что же ещё? Невеста та — ныне уж баба с детьми, да и у юхровского головы скоро внуки пойдут, только злая обида у мужика стрелой в сердце засела. Памятлив он на недоброе. А уж как старостой выбрали…

Лесана кивнула. Знавала она таких. Обидчивых. Приклеятся, как смола, со своей досадой, всю душу вымотают. Вспомнить хоть Мируту — дурака пьяного.

…Веси достигли через несколько оборотов.

Солнце уже клонилось к закату, когда торговый поезд, заметно растянувшийся на узкой дороге, выехал к крепкому тыну. Тамир, который ещё на большаке перебрался в последнюю телегу обоза, чтобы следить за лесом, наконец-то перевел дух. Лесана тоже заметно расслабилась. Добрались без приключений и то ладно.

Деревня встретила нежданных гостей скорбной тишиной. Люди, высыпавшие из домов, были невеселы — своей беды с лихвой, а тут ещё приезжих несколько телег. Всех разместить, накормить — до того ли, когда в каждой избе хворают ребята. Обережница по лицам читала все эти нехитрые мысли.

— На улице заночуем, — сказала она купцам. — Нам не впервой. А людям проще. Тамир, ты…

Она огляделась, потому что колдун, только миг назад стоявший рядом, уже куда-то исчез.

— Тамир! — девушка настигла его возле одного из домов. — Ты куда?

Взгляд колдуна был угрюмый и… чужой.

— Я детей погляжу, — ответил наузник. — Вдруг, помочь ещё можно.

— Детей? — удивилась Лесана. — Тебе не живых надо смотреть. А мёртвых. Отчитать, упокоить…

— Отчитаю, — сказал он и, обойдя ее, направился к крайнему двору.

— Кто там живет? — спросила обережница растерянного Щура. — Хворые есть?

Мужчина кивнул:

— Мой это двор. И хворых там трое. Кроме тех, которые…

Он сморгнул слезы. Впрочем, собеседница и так все поняла. Следом за хозяином она отправилась в избу.