Пленники Сабуровой дачи
Шрифт:
– Эту часть города хорошо потрепало, – вздохнул извозчик, понимая, о чем думают пассажиры. – Центр-то 23 августа освободили, отчитались-отметились, а тут еще продолжались бои, будь они неладны! Зато Рыбный мост, – он уверенно ткнул рукой вперед, хотя никакого моста пока еще видно не было, – починили. Тут ничего не скажу. Я человек строгий, но справедливый. За Рыбный мост, конечно, начальничкам нашим пламенные благодарности. Многое могут, когда захотят. Хотят, правда, мало.
Галочка красноречиво вскинула брови, но Морской уже и сам отметил, что говорливый новый знакомый разительно отличается от ожидаемого образа благодарного освобожденного харьковчанина.
– Проедем по Кооперативной, там не так рыхло, лошадь у меня, чай, не железная, – постановил извозчик тем временем.
– По улице
– Черт ее знает, как она теперь называется, – раздалось в ответ. – Вроде и улицей Гитлера недавно назвать пытались. Я вообще ее как Рыбную помню. А дед мой иначе как Сенной и не звал. Мы тут испокон веков на Подоле живем, а как что звать, уже не понимаем. Ишь, придумали – то Берии, то Гитлера! Они постреляли друг друга, названия поменяли, а нам запоминай. Тьфу!
Морской смотрел на собеседника с интересом, разрываясь между пониманием, что в подобные разговоры – по крайней мере в первые минуты пребывания в городе – лучше не вступать и желанием порасспрашивать. О старом Подоле, например, – вдруг дед извозчика рассказывал о чем-то таком, чего интересующийся историей города Морской еще не раскопал. Или вообще о судьбе семьи. Кроме того, можно было провести вразумляющую беседу – извозчик казался совсем не глупым и не потерянным для общества, а обиды на «начальничков» могли быть вызваны каким-то недоразумением.
Морской уже набрал воздуха, чтобы начать говорить, но вместо слов издал возмущенный стон, потому что Галочка предостерегающе впилась мужу в руку. И откуда только когти такие взяла? Вроде ж следит за собой, маникюр регулярно делает, обрезает все по современной моде, аккуратно, нелепых белых полосок не оставляет…
Неодобрительно покачав головой, Морской смирился. Вообще-то жена была права, в провокационные разговоры лезть не стоило. Хотя методы Галочкиного влияния, конечно, стоит подкорректировать. Но это можно отложить на потом.
Чтобы прервать затянувшееся глупое молчание, Морской решил немного поязвить:
– Дорогая, тебе не кажется, что мы приехали в Тулу со своим самоваром? – спросил он, кивая на разрушенные деревянные дома, стоящие прямо вдоль дороги. – Мы так старательно всю дорогу собирали дрова, а тут, как ты видишь, и без нас хватает этого… – Морской осекся, потому что сказать «этого добра» про царящие кругом разрушения не смог.
– Ой, не скажи! – бесцеремонно вмешался извозчик, демонстрируя, что не только много говорит, но еще и подслушивает. – При немцах, если где лишнюю деревяшку ухватишь, могли пристрелить. Официальный указ даже был – запрет на разнос обгорелых зданий. Люди все равно, конечно, таскали, но всякий раз с риском для жизни. А что было делать? На улице мороз под 40, топить нечем… Сейчас не знаю, как будет. Про указы еще не слыхал, но истребительные батальоны по всему городу не зря выставлены. За порядком следить, говорят. А кто их знает, какой у них сейчас новый порядок-то? Старуха моя с ними уже сталкивалась. Ни семечек продать на базаре не дали, ни оконную раму у развалюхи на углу снять.
– И правильно, – перебила Галочка. – От таких налетчиков, мечтающих рамы поснимать, дом рухнуть может. Вы спасибо нашим батальонам должны сказать, что вашу супругу на такое травмоопасное дело не пустили. Привалило бы ее под тем домом, что бы вы делали?
– Супругу? – Извозчик явно обиделся и глупо, по-детски шмыгнул носом. – Старуха – мать моя. Ишь, придумали! Я вроде не так уж дряхло выгляжу. Вон, даже не седой еще совсем! – Он снял с головы картуз, обнажая совершенно лысую голову, и неожиданно сменил тему. – Кстати, приехали уже, расплатиться можно и меною. Где-то треть ваших дровишек заберу…
– Нет уж! – отрезала практичная Галочка и тут же, как обычно, весьма логично, но на первый взгляд обескураживающе, пояснила: – Мы цену деньгам знаем, а дровам – еще нет.
Пока извозчик пытался вникнуть в суть сказанного, а Галочка уворачивалась от дополнительных вопросов и торговалась, Морской спрыгнул на землю и, отойдя чуть подальше, окинул взглядом свой будущий дом.
Месяц назад, в Андижане, увидев адрес на первой почтовой карточке от Галочкиного деда, он удивился. Здание это он помнил еще как молитвенный дом харьковских
караимов. Несмотря на повсеместную борьбу с религией, караимы продержались довольно долго и были изгнаны из помещения году примерно в 29-м. Тогда в их кенассе разместился клуб-музей «Воинствующий безбожник», куда периодически свозились реквизированные церковные ценности. О кипучей деятельности директора этой организации, умудрившегося пропить львиную долю экспонатов, ходили легенды, но одно доброе дело этот человек все же сделал: обеспечил сотрудников жилплощадью. Правда, весьма экстравагантным способом – выделил под квартиры часть старинной залы, разбив ее на комнатушки фанерными перегородками. Морской до сих пор помнил нашумевший в тогдашней прессе фельетон о получившихся скворечниках, драных рейтузах на Мадонне и оклеенных обоями мраморных колоннах. Директора через какое-то время призвали к порядку, музей закрыли, но выгонять сотрудников с обжитых мест не стали. Разумеется, узнав новый адрес тестя, Морской решил при встрече расспросить, что заставило Александра Степановича Воскресенского – бывшего частного адвоката, а потом сотрудника отдела юридического просвещения, человека почтенных лет и тонкого ума – покинуть свои уютные, в общем-то, капитальные комнаты в центре.«Соціалістична Харківщина», октябрь 1943 года
– Дедушку вызвали куда-то по делам. Да, прямо в воскресный день. Говорят, тут тоже понятия выходного давно не существует. А если появился вдруг свободный день, все порядочные люди идут на воскресник, помогать Харьков восстанавливать. Но нам не привыкать, да? Так вот, дедушка уехал, но предупредил обитателей дома о нашем приезде, – прервала рассуждения мужа Галочка, как всегда, успевшая сделать сотню дел за минуту. – Соседи помогут разгрузить багаж и даже чаем напоить обещали.
После разгрузки Морской остался во дворе, решив не мешать Галочке знакомиться с новыми соседями и заодно заняться делом: привести бумаги из своего портфеля хоть в какое-то подобие порядка. Но Галочка тут же пришла сама, да еще и с ворохом новостей: прояснились обстоятельства переезда Александра Степановича. Галочка расспросила самую доброжелательную соседку и, удивленно хлопая ресницами, пересказывала теперь Морскому всю историю:
– Дедушкин дом понадобился немцам, и всех жильцов выгнали на улицу. Дедушка взял санки, погрузил на них все свои книги и пошел куда глаза глядят. К счастью, глядели они правильно – к Валентине Ивановне, коллеге из института, с которой у них с самого начала, как она выразилась, сложились отношения теплой взаимопомощи. Она живет тут уже лет десять, ее внук когда-то ордер получил, а сам перевелся работать в Киев. Но важно не это, а то, что дедушка теперь, выходит, женат. В его-то годы!
– Вот молодец! – не к месту хмыкнул Морской и пояснил, успокаивая супругу: – Я всегда знал, что адвокат Воскресенский нас еще удивит! Но я тебя понимаю. Конечно, неловко узнавать такую новость не от него, а в качестве свадебного подарка вручать оконную форточку…
Неподалеку вдруг послышался рев мотора, а через миг оглушенный скрежетом тормозов Морской едва успел заслонить разложенные по бревну бумаги от комьев грязи, летящих из-под колес. Возле бывшей кенассы лихо затормозил знакомый автомобиль.
– Я вас все-таки нашла! – выскакивая из салона, низким голосом закричала та самая учительница Анна Степановна, с которой Галочка сдружилась в пути. – Вы не представляете! Я знала, конечно, что меня будут встречать. Но что Дюшенька приедет лично, да еще с цветами! Я совершенно потеряла голову, а когда опомнилась, мы уже были в пути. – Волосы учительницы растрепались, а щеки покрылись румянцем. – Но я не растерялась! – продолжала она. – Только вещи в комнатку, которую мне выделили, забросила и тут же сказала Дюшеньке адрес, который вы мне называли. Поехали, говорю, знакомиться, а если друзья мои до места назначения еще не добрались, будем искать. Понимаю, что это глупо, но, во-первых, Галочка, мне хочется извиниться за свое нелепое исчезновение. Во-вторых, быть может, мы еще чем-то сможем вам помочь?