Пленные

Старуха снова взялась за прялку, то и дело бросая растерянные взгляды на завоевателей. В кухне слышно было только негромкое жужжание веретена, потрескивание огня да шум закипающей воды.

Внезапно всех заставил вздрогнуть послышавшийся за дверью странный звук, напоминавший хриплое дыхание, громкое, шумное дыхание зверя.

Унтер-офицер метнулся было к углу, где стояли ружья, но лесничиха, улыбаясь, движением руки остановила его.

— Это волки, — сказала она — Они похожи на вас: такие же голодные и тоже рыщут по лесу.

Недоверчивый немец захотел сам убедиться в том, что это волки, но едва успел он открыть дверь, как тут же увидел двух больших серых зверей, убегавших быстрой, размашистой рысью.

— Я пы не пофериль, — пробормотал пруссак и снова уселся на место, в ожидании, когда сварится похлебка.

Они поглощали ее жадно, разевая рты, чтобы захватить побольше; их круглые глаза раскрывались одновременно с челюстями, а в горле у них клокотали звуки, похожие на бульканье в водосточной трубе.

Женщины молча следили за быстрыми движениями окладистых рыжих бород; казалось, что картофелины проваливаются в эти движущиеся заросли.

Солдатам захотелось пить, и лесничиха слазила в погреб и нацедила им сидра. Она пробыла там долго. Это был сводчатый подвал; поговаривали, что в годы революции он служил тюрьмой и тайником. Спускаться туда приходилось через люк в углу кухни по узкой винтовой лесенке.

Когда Бертина вернулась, у нее был такой вид, какой бывает у человека, когда он что-то замышляет; она все посмеивалась втихомолку.

Покончив с едой, солдаты, все шестеро, задремали, не выходя из-за стола. Время от времени чей-нибудь лоб с глухим стуком опускался на стол, и, внезапно проснувшись, солдат выпрямлялся.

— Да ложитесь вы у огня — там вполне хватит места для шестерых. А мы с матушкой уйдем в мою комнату, — сказала унтер-офицеру Бертина.

Женщины поднялись на второй этаж. Слышно было, как они запирались на ключ, как ходили по комнате; потом все стихло.

Пруссаки разлеглись на полу, ногами к огню, подложив под головы свернутые шинели; вскоре все шестеро захрапели на разные лады; кто храпел тенорком, кто басом, но одинаково протяжно и оглушительно.

Они проспали довольно долго, как вдруг раздался выстрел, такой громкий, что можно было подумать, будто выстрелили в стену дома. Солдаты вскочили. Но тут опять прогремели два выстрела, потом еще три.

Дверь наверху распахнулась, и со свечой в руке появилась перепуганная лесничиха, босая, в сорочке и в нижней юбке.

— Это французы, их человек двести, никак не меньше, — пролепетала она. — Если они найдут вас здесь, так они дом спалят. Живо спускайтесь в погреб, да не шумите. А не то мы пропали.

— Карашо, карашо, — растерянно прошептал унтер-офицер. — Где наш дольшен итти вниз?

Лесничиха открыла узкий квадратный люк, и шестеро солдат один за другим спустились по винтовой лесенке, пятясь задом, чтобы лучше нащупывать ступеньки, и исчезли в подземелье.

Но как только скрылся медный шип последней каски, Бертина захлопнула тяжелую дубовую крышку погреба, толстенную, как стена, прочную, как сталь, укрепленную на шарнирах и запиравшуюся на тюремный замок, дважды повернула ключ и засмеялась беззвучным, торжествующим смехом; ее охватило безумное желание пуститься в пляс над головами своих пленников.

Пруссаки молча сидели, запертые в этом сундуке, в этом прочном каменном сундуке, куда воздух проникал только через отдушину, забранную железной решеткой.

Бертина мигом разожгла огонь, повесила над ним котел и опять принялась варить похлебку.

— Отец устанет нынче ночью, — пробормотала она.

Потом она уселась, поджидая отца. Только звонкий маятник стенных часов нарушал тишину своим равномерным «тик-так».

Время от времени женщина бросала взгляд на стрелки часов, нетерпеливый взгляд, в котором можно было прочитать; «Ох, и медленно же они двигаются!» Вскоре ей послышалось, что под ногами у нее кто-то шепчется… Тихий, невнятный говор долетал до нее сквозь каменные своды подвала. Пруссаки начали догадываться, что она провела их, и малое время спустя унтер-офицер поднялся по лесенке и застучал кулаком в крышку люка.

— Открыфайт! — снова заорал он. Она встала, подошла поближе к погребу и, передразнивая немца, спросила:

— Што фам укотно?

— Открыфайт!

— Мой не открыфайт. Немец был в бешенстве.

— Открыфайт, либо мой ломайт тферь! Она расхохоталась:

— Ломай, ломай, милый человек!

Он принялся колотить прикладом винтовки в дубовую крышку, захлопнувшуюся над его головой. Но такая крышка выдержала бы и удары тарана.

Лесндаюха услышала, что унтер-офицер спускается. Потом все солдаты по очереди поднимались по лесенке, испытывали свою силу и пробовали крепость запора Но, убедившись, что их старания напрасны, они снова сгрудились в подвале и снова стали совещаться, Сперва Бертина пыталась разобрать, о чем они говорят, потом отворила входную дверь и стала вслушиваться в ночную тьму.

До нее донесся отдаленный лай. Она свистнула по-охотничьи, и почти тотчас два огромных пса выскочили из темноты и радостно бросились к ней. Она схватила их за ошейники, чтобы они не побежали назад. Потом крикнула что было мочи:

— Ау, отец!

Далеко-далеко откликнулся голос:

— Ау, Бертина!

Она выждала немного и снова крикнула:

— Ау, отец!

С более близкого расстояния тот же голос ответил:

— Ау, Бертина!

— Не ходи перед отдушиной! У нас в погребе пруссаки сидят! — крикнула лесничиха Внезапно громадный силуэт вырисовался слева и остановился между двумя деревьями — Пруссаки в погребе? Зачем это они туда забрались? — с тревогой спросил старик. Дочь засмеялась:

— Да это позавчерашние. Они заблудились в лесу, вот я и посадила их в погреб прохладиться.

И она рассказала ему всю историю: как она напугала их выстрелами из револьвера и как заперла в погреб.

Старик недовольно спросил:

— Что же теперь, по-твоему, я должен с ними делать?

— Сходи за господином Лавинем и за его отрядом Он возьмет их в плен. Вот обрадуется-то!

Тут и папаша Пишон усмехнулся:

— Да уж, обрадуется, что верно, то верно.

— Похлебка готова, ешь поскорей да и ступай, — сказала дочка.

Старик сел за стол и принялся за еду, поставив сперва на пол две полные миски для собак Услышав голоса, немцы притихли.

Через полчаса Верзила опять ушел. А Бертина, подперев голову руками, стала ждать.

Пленники снова зашевелились. Теперь они орали, звали, беспрерывно изо всей мочи колотили в несокрушимую крышку погреба.

Потом они стали стрелять в отдушину, надеясь, что их может услышать какой-нибудь немецкий отряд, оказавшийся поблизости.

Лесничиха сидела неподвижно, но весь этот шум беспокоил и злил ее. В душе ее поднималась неистовая злоба; она готова была прикончить этих сволочей, чтобы заставить их замолчать.