Плесень духа (spiritum fingunt)

Собор Sacr'e Coeur начали возводить в конце XIX столетии по инициативе Католической церкви, желавшей искупить «преступления» Парижской Коммуны. Пресс-папье, придавившее грехи и впитавшее пролитую кровь. Но были и противники строительства церкви, они взяли реванш, присвоив расположенному у подножия монументальной лестницы скверу – скверу Вилетт – имя местного художника, который во время освящения церкви стал кричать «Да здравствует дьявол!». Так чей же теперь это храм, если его имя впечатано в основание изъеденного норами холма Монмартр и вплетено в священную молитву? Строительство Сакре-Кёр было начато в 1876 году, однако вскоре приостановлено из-за нестабильности почвы. В эпоху средневековья там располагались каменоломни.

Для укрепления фундамента пришлось снова изрыть холм. Сейчас возвышенность еще способна выдержать храм и толпы туристов, но если они вместе с базиликой даже и уйдут в объятия недр, останется великолепный вид на Париж. Отсюда город виден как на ладони, окруженный холмами, с клыками новостроек в юго-восточной части, на высотах пригорода Бельвиль и на западе в квартале Дефанс. В самом центре города – башня Монпарнас, а позади нее – высотные дома южных пригородов.

Внутри в этот час оказалось светло и свободно. Я шел под сводами вместе с редкими туристами, словно плыл по течению реки, и любовался убранством базилики. Меня совершенно не беспокоила «неовизантийская мешанина», как определили интерьер критики. Впрочем, католический праздник Святого Сердца Христова, в честь которого базилика Сакре-Кёр получила свое название, волновал еще меньше, как и большинство туристов. Для всех нас, иноземцев, детали мифов и междоусобиц местного населения, приправленные изрядной долей политической конъюнктуры своего времени, оставались лишь запутанной легендой, украсившей собой базилику.

Пустота. Убрать таблички – и останется только красивый камень. Немного постоял в центральном нефе, вялое течение посетителей вынесло меня вместе с какой-то экскурсионной группой к западному входу в собор. Гид закончил говорить на незнакомом языке, и толпа отправилась дальше, мимо пламени поминальных свечей, к главному выходу, а я не мог сдвинуться с места. Что-то тянуло меня к запертой двери. Девушка в длинном плаще с наброшенным капюшоном, как подобает в храме, обернулась, и из сумрака, скрывавшего лицо, прозвучало на моем родном языке:

– Кладбище Монмартр. Старый склеп на дальней аллее. Посети обязательно. После рынка. Там… – она указала рукой на дверь западного входа.

Я невольно повернул голову в указанном направлении… Мужчины чаще всего размышляют последовательно. Дверь как дверь, затем пришло ощущение чего-то знакомого в голосе, движениях, но когда я обернулся за пояснениями, уже никого не было. Начавшая выстраиваться логическая конструкция распалась. Вместо девушки уже образовалось несколько вездесущих китайских туристов с фотоаппаратами. Я вышел из храма.

Спускаться с холма той же дорогой не имело смысла, и я повернул направо, по Rue Azais. Azais – французский писатель, публицист и философ, символично… Еще направо, налево и открылся развал картин местных художников, кафе, пустые уличные столики под холодным апрельским небом и лавки с творениями местного бомонда. Одно из них привлекло мое внимание в пыльной витрине боковой улочки. Старый плакат с символом знаменитого кабаре Chat Noir – «Черная кошка», где зависала вся монмартрская богема от Ренуара до Модильяни.

Дверь бесшумно отворилась, звякнул колокольчик. Внутри было сумрачно, тепло и сухо, пахло пылью. Показалось, что я перешагнул невидимую границу времен и очутился в мире прошлого. Двадцатый век остался за мутным стеклом, а здесь царил…

– Кх…

– Вonjour. Pardon, – машинально произнес я.

Помещение осветилось. Электрические лампы, ровесницы плаката и пыли, давали специфическое желтое освещение. Но теперь стала видна вся комната, заставленная стеллажами с сувенирами, и прилавок, заваленный книгами разных исторических периодов, включая туристский глянец. Немолодой мужчина мгновенно оказался по ту сторону развала.

– Que veut monsieur?

Я улыбнулся и развел руками.

– Souvenirs?

Пришлось кивнуть. На прилавок были мгновенно извлечены бронзовые фигурки, фарфоровые чашки, балерины и прочий исторический и не очень хлам. Нужно было как-то выходить из положения…

– Сat!

Продавец замер. Я поискал глазами символ кабаре, и он нашелся на открытке, вставленной в книгу.

– О! Chat Noir! – воскликнул мужчина, протягивая потрепанное издание.

На книге красовался ценник в десять евро. Я вынул открытку и попытался объяснить знаками, что хочу купить только ее и согласен на цену, но господин прилавка оказался непреклонен.

– Kit! Jeu de documents!

Я положил открытку обратно и заметил, что руки перемазаны типографской краской. Продавец ухмыльнулся.

– Tr`es acheter. La marchandise est g^at'e.

– Красиво развели, – вздохнул я и махнул рукой, ничего не поняв, кроме необходимости купить еще и книгу, поскольку мой французский ограничивался тремя словами.

Хозяин заведения кивнул, но, заметив, как я пытаюсь достать купюру более чистой рукой, протянул открытый пакет салфеток для оргтехники. Через пару минут я был избавлен от следов типографской краски и извлек из кармана деньги. Интересно, во сколько это мне обойдется, подумал я, протягивая купюру в двадцать евро. Продавец отошел в угол и через минуту вернулся с чеком и белым пакетом. Книга с открыткой перекочевала в пакет.

– Pardon, – продавец снова удалился в угол и вернулся с купюрой в десять евро.

– Мерси.

– Bonne chance!

Я снова оказался под моросящим парижским дождем. Спустился пешком по улице с вывеской Passage de abbesses, вот уж точно «проход». Мне хотелось отнести «прилипший» к рукам сувенир в отель и поесть одновременно. С этими мыслями я повернул налево к метро. По карте стация Abbesses принадлежала прямой линии М12 до вокзала. Промелькнули Pigalle, Saint-Georges, Trinit'e—d'Estienne d'Orves, и поезд остановился на Saint-Lazare. Еще через несколько минут я удачно выбрал выход и поднялся на площадь, рядом с Concorde Opera.

При виде кафе напротив отеля мысль подняться в номер и занести пакет с сувениром, потом спуститься – разбилась о цифры часов, напомнившие, во сколько я встал, и ноги сами понесли тело к входу в Cafe Marco Polo.

На заведении сбоку висело – «Ресторан», над входом – «Кафе», но такие тонкости меня больше не беспокоили, я хотел есть. Помещение имело несколько залов, уходящих в глубину здания, первый украшали люстры в форме красных глобусов, подсвеченные изнутри, и скатерти в крупную белокрасную клетку. В этот час внутри оказалось совсем мало народу, точнее, толстая парижанка за столиком у прохода, вездесущие китайцы у окна и я. Мое внимание привлек столик у углового дивана в глубине зала.

– Вonjour, – прервал мои размышления официант.

– Вonjour, – ответил я и указал на приглянувшийся столик.

– Vous avec madame, ou un?

«Он-то откуда знает, что я без мадам… Нет, это уже что-то с психикой», – подумал я и произнес машинально, – un.

Второй прибор был убран, официант протянул меню.

– Russian language? – с надеждой произнес я.

– Sorry, only English.

– Toilet…

Я отправился по направлению, указанному официантом, мыть руки, оставив белый пакет с книгой на столе и странным желанием ее больше не видеть. Но, увы, по возвращении я обнаружил сувенир на прежнем месте. Стол украшала маленькая гелевая свеча в стакане, а диван – две подушки под спину. Неглубокие знания английского все же позволили найти в меню fish fillet, potatoes и недорогое белое вино в бокалах.