Плод чужого воображения

– Инесса, – сказала певица. – Какие наши годы.

– Инесса, актриса филармонии, прекрасный голос. Любаша и Степан Ильич, Петр Андреевич, или Мастер, и его супруга Лариса. Адвокат, лучший в городе, между прочим. И я, ваш покорный слуга…

– Можно Полковник, – сказала Инесса.

– Настоящий? – рассмеялась Иричка.

– Самый что ни на есть! – Полковник щелкнул воображаемыми каблуками. – Прошу любить и жаловать.

Инесса пришла в себя, взбила гриву, заиграла глазами и говорит:

– А теперь о себе. Кто такие, откуда, надолго ли к нам. Мы внимательно слушаем. – И подперла щеку своей красивой полной рукой, приготовилась.

– Ирка бизнесвумен, – сказал Денис. – Она у нас деловая. Акула!

– В какой области?

– У меня салон красоты на Пятницкой…

– Ага, называется «Носорог».

Инесса рассмеялась:

– Правда?

– Нет, разумеется, – сказала Иричка. – Называется «Баффи».

– Что такое «Баффи»? – спросил Доктор.

– Вошебница, которая против вампиров, – сказала Любаша. – Есть такое кино.

– А вампиры, стало быть, клиентки? – пошутил Полковник, и все так и покатились, даже Степан Ильич хмыкнул.

– Я – Денис, можно без отчества, к чему это кокетство, – сказал гость. – Художник. Это моя свояченица Зиночка! – Он приобнял бесцветную женщину, прижал к себе. – Работник ателье. Моя подружка. – Он чмокнул женщину в темя. Та вспыхнула и отодвинулась.

– Убью обоих! Смотри, Дионисий! – сказала Иричка, и все снова рассмеялись. После шампанского она раскраснелась и засверкала глазами. – Люблю шампанское! – воскликнула. – Мы с Дионисием познакомились из-за шампанского, представляете? Гуляли в ресторане день рождения подруги, одни девочки, а он за соседним столом открывал шампанское. И прямо в меня струю! Холодное, жуть! Я завизжала, вскочила, платье из шелка намокло, облепило, стало прозрачным, все пялятся! Ужас! А я как голая! Дионисий бросился ко мне, накрыл пиджаком, потащил из зала. Я отбиваюсь, кричу, девчонки мои его отпихивают, тут и его друзья вмешались, чуть до драки не дошло. Он отвез меня домой, я злюсь, выгоняю, он успокаивает…

– До утра успокаивал, – ухмыльнулся Денис.

– Не ври! – закричала Иричка. – Я тебя выгнала!

– Выгнала, выгнала! Успокойся! – Денис поднял руки.

Мне показалось, что он пришел выпивший, а теперь добавил и поплыл. Лицо еще сильнее покраснело, залоснилось, потные волосы растрепались, ухмыляется все время. Брюхо квашней торчит. Не понравился он мне, и досада какая-то: зачем они здесь? У нас собираются культурные люди, образованные, солидные, а эти… Ни к месту они тут. Так и ждешь, что сам материться начнет. И намеки всякие про то, как остался у нее… Нет, я, конечно, не кисейная барышня, всякого в жизни навидался, а только и приличия надо знать, вы тут, господа хорошие, в первый раз, со своим уставом, как говорится, не суйтесь. Сидите себе спокойно, слушайте, что люди говорят, вы тут в гостях. Не понравился он мне. И она тоже. Иричка! И себя не понимаю, с чего это я так взъелся? Подпивший мужик, все взрослые, ничего такого страшного не сказал… И тут меня вдруг осенило! Из-за Инессы! Вроде сочувствую ей. Сидит, глаза опустила, молчит и шампанское пить не стала, вон, полный стакан, пузыри пускает. Была королева бала, а теперь вроде как в тени. И главное, Полковник ничего не замечает! Так и вьется вокруг этой Ирички, так и мельтешит, обо всем на свете забыл: Иричка то, Иричка се! Шампанское подливает. А она раздухарилась, хохочет, локонами играет, накрывает его руку своей, наклоняется и шепчет ему что-то, а он багровый, вроде как смущается, но видно, что доволен. Сестра Зина сидит никакая, прямая, тонкая, сухая… чисто мумия. Денис ее тормошит как куклу, а она безответная, не реагирует. Вроде спит. И смотрит в стол, ни разу глаз не подняла. Странная компания, ей-богу.

– А вы купили дачу или сняли? – вдруг спрашивает Любаша.

– Люба! – негромко говорит Степан Ильич.

– Это дедова дача, – говорит Дионис. – Мы о ней и думать забыли, но в городской квартире ремонт затеяли, вот и пришлось. Я тут в последний раз еще в школе был, рыбу с дедом ловили. Сто лет назад. И после его смерти приезжал всего раз, кажется.

– Дом сырой, воняет сыростью, – сказала Иричка. – Темно, тесно… Терпеть не могу дачи! Не моя романтика. Продать к черту, пока не развалился, и делов!

– А чего же не продали? – спросил Доктор.

– Да я понятия про нее не имела! – воскликнула Иричка. – И у Дионисия начисто из головы выскочило. Он себя не помнит, а тут какая-то дрянная дача!

– Ирка, не начинай! – Денис уставился на жену тяжелым взглядом. – Не порть кайф!

– Это ты не порть! – фыркнула Иричка.

– Денис, пожалуйста, котлетки с картошечкой! – поспешно вмешалась Любаша. – Накладывайте!

– Сами делали или из полуфабрикатов? – спросил Денис.

– Ну что вы, какие полуфабрикаты! Сама!

– Пища богов! – Денис запихнул в рот котлету. – Повезло вашему мужу. И за какие только заслуги. Завидую вам, Степа, честное слово!

Он с улыбкой смотрел на Степана Ильича. Тот не ответил, даже не взглянул в его сторону. Степа, надо же! Никто из нас никогда не называл его Степой, а этот запросто, как к собутыльнику. А налоговик наш, видимо, растерялся, не поставил нахала на место. Дальше больше. «Козел!» – негромко сказала Иричка. Я ушам не поверил! Смотрю, моя Лариса даже рот открыла: ну, дает! К счастью, Денис не услышал. Полковник еще больше побагровел. Доктор молчал, на губах вроде улыбочка, наблюдал. Знаток человеков, как он себя назвал однажды. Пауза возникла какая-то нехорошая. Адвокат сидит, тоже с улыбочкой, но какой-то недоброй, огоньки дрожат в стеклах очков…

– А где Гриша? – спрашиваю у Ларисы.

– На кухне, ужинает.

– Почему на кухне? Надо было сюда.

– Он не захотел, стесняется.

Я только вздохнул. Есть в ней это, есть! Доктор называет подобное явление иностранным словом «снобизм». В смысле, не впишется работяга в наш дружный интеллигентный коллектив, рылом не вышел. Встал и пошел за Гришей. Она мне вслед:

– Петя, не надо!

Я только рукой махнул. Гриша мой ученик, хороший парень с несчастной судьбой. В свое время я с ним здорово повозился. Шел поперек и воспитателю, и даже директору. И недаром. Все у него теперь нормально. Встретил на днях, не узнал! Он сам подошел, говорит: «Петр Андреевич, помните меня? Мы вас часто вспоминаем. Спасибо вам! Если бы не вы… Может, надо чего по хозяйству, вы только скажите, я всегда помогу. Тем более я сейчас в отпуске».

Мастером на инструментальном заводе трудится, должность серьезная. Я и позвал его, говорю, если не шутишь, давай, помоги. Я давно крышу собирался подлатать, течет, подлая, как дождь, только ведра успеваем подставлять. Лариса уже всю голову проела. Вдвоем за пару-тройку дней управимся, говорю. Он и пришел сегодня с утра пораньше. Весь день загорали на крыше, и всякие разговоры за жизнь, вспомнили училище, парней, директора. Потом он пошел на речку искупнуться, а я к Доктору – он попросил посмотреть плиту, забарахлила, а потом соседи подтянулись, началось застолье, и я начисто забыл про Гришу. Стыдно. Прихожу на кухню, а он как раз ужинать сел. Говорю, вставай, пошли к людям. Он ни в какую, но я тоже твердо стоял, он и сдался. Привел я его, Лариса табуреточку подставляет, неловко ей. Это, говорю, мой бывший ученик, Григорий Еремин, прошу любить и жаловать. Мастер на все руки. А это наши друзья и соседи. И представил всех. Гриша покраснел, смутился.

Иричка вдруг возьми да ляпни:

– Гриша, подлатаешь нашу развалюху, а то смотреть тошно! Сколько берешь? Имей в виду, мы люди не богатые! – и захохотала.

Как-то грубовато получилось, без уважения. Вроде приказ отдала. Он посмотрел на нее внимательно так, кивнул молча. Любаша, добрая душа, уже накладывает ему на тарелку всякой снеди.

– А чего это мы сидим как девочки в этом самом, женском монастыре? – вылез Денис. – Кто у нас виночерпий? С такой закусью грех простаивать!

– Гриша, а вы что пьете? – спросил Доктор. – Есть шампанское, есть коньяк.

– Я не пью, – отвечает Гриша.

– Не пьете? Похвально, молодой человек. Одобряю. А мы примем слегка, нас уже не исправить. Полковник, разливайте!

Полковник встрепенулся и взял бутылку. Мы выпили.

– Денис, где можно увидеть ваши картины? – спросила Инесса с улыбкой.

– Его картины? – расхохоталась Иричка. – Ты чего, подруга! Какие картины?

– Вы сказали, что он художник… – говорит Инесса с этаким нажимом на «вы», словно черту проводит между ними.