Плохо быть мной

Мистер Кассиди не обратил внимания на резонанс, вызванный появлением его персоны, просто вышел из лимузина, хлопнув дверью. Публика не могла поверить в то, что это происходит на самом деле, что простые смертные стоят на одной земле с небожителем.

— Мы же договорились с тобой встретиться на Принц стрит, Лиз? — нежно обратился Генри к моей напарнице. С шуточным укором. — И что ты делаешь с этим отвратительным животным, Лиз? — добавил он, сощурившись на кота так, будто смотреть на это ниже его статуса.

— Вовсе не отвратительное и не животное, Генри! Я шла по Астор Плейс, увидела этого брошенного всеми, одинокого беднягу и решила усыновить.

— Усыновить! — всплеснул руками Генри Кассиди и залился тем же деланным смехом, каким смеялся по телевизору. Смехом, сделанным из того же искусственного материала, что и черты его лица. — Мы опаздываем на вечеринку.

— Но я хочу усыновить этого бедного кота! — чуть не топнула она ногой.

— Ты не можешь взять эту тварь, Лиз!

— Он такой милый!

— Обещаю тебе купить бенгальского короткошерстого кота. Только брось эту гадину и поскорее садись в машину. И, будь добра, постарайся прийти в свое обычное состояние и выкинуть из головы весь этот альтруизм к тому времени, как мы подъедем к Тридцатой улице.

Девушка, не глядя на меня, небрежным движением передала мне на руки котенка и скрылась в лимузине. Мистер Генри Кассиди дал несколько автографов и направился к автомобилю вслед за ней. Несколько человек опять захлопали в ладоши, когда машина, тронувшись с места, взревела и выехала на Бродвей.

Я остался стоять с котиком на руках, не зная, что делать дальше. Только сейчас я заметил, что он облезлый и на одном глазу бельмо.

— В этом городе полно бездомных котов, — донеслась до меня из толпы неприязненная реплика, явно ставящая мне это в вину. Было непонятно, к кому из нас двоих относилось «бездомный». — Легко подхватить оригинальную болезнь в нашем славном городе.

Теперь все смотрели на меня с опаской и недоверием, перформанс из блистательного и гламурного превратился в неопрятное отталкивающее зрелище. Я чувствовал себя крайне неуютно.

Я вновь увидел ту же полицейскую машину, проплывающую уже в обратную сторону, и морды копов, разглядывающих меня еще с большим подозрением, чем раньше. С бездомным котом на руках посередине улицы я и сам почувствовал себя подозрительным типом.

Я вышел на Астор Плейс, где стоял известный всем куб, балансирующий на одной из своих вершин. Около него ошивалась компания на биомексах. Я вошел на площадь и приложил кошку к кубу. Она заскользила вниз, заскребла когтями по гладкой поверхности и жалобно замяукала. Я сел у подножья и обхватил голову руками. Чувствовал себя окончательным мерзавцем. Каждое новое взвизгивание резало мне душу. Наконец животное спрыгнуло и побежало на газон. В ту секунду, когда котяра остановился на травке перед проезжей частью, он уже был обычной чужой бездомной кошкой, и мысль, что я имею к нему отношение, выглядела абсурдной. Я удивился, что просто отпустить бездомную кошку гулять по своим делам — это такое очевидное решение проблемы.

Рядом со мной у куба сидел парень и, так же, как я, наблюдал за трюками, которые выделывали ребята на биомексах. Их прикид мне не нравился. Шмотки были настолько альтернативные, что не несли в себе функцию одежды. Парень рядом со мной был одет так же, как эти на великах. Я решил, что кто-то взял его велосипед и он дожидается своей очереди, чтобы сесть на него и взяться за свои кульбиты.

Он мрачно смотрел на ребят на биомексах, потом сказал, что эти ребятки на велосипедиках достали его в конец. Я сказал, что думал, он из них. Он повернулся ко мне, выпучил глаза и спросил, не обкурился ли я крэком. В руках у него была пачка Marlboro. Он показал ее и сказал, что, если перевернуть пачку вверх ногами и прочитать, то получится «ужасный еврей» — и дал мне пачку, чтобы я убедился. Я взял, перевернул ее и попробовал прочитать так, как он сказал.

Парень посмотрел на меня, подождал и спросил:

— Прочитал?

Я ответил, что, во-первых, не хватает начальной буквы H, и что R и B не в ту сторону. Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ты что, еврей?

Я сказал «да».

— Тогда все понятно, — медленно и глубокомысленно произнес парень, словно узнав, где собака зарыта.

Я не понял, что понятно, но он произнес это таким тоном, будто замечание насчет букв мог сделать только еврей. Я спросил, за что он не любит евреев, он в ответ спросил, почему я так решил, ведь у него есть друг еврей. Тут уже я сказал «все понятно».

Он очень обиделся, спросил, не специально ли я к нему подсел, чтобы оскорблять, и не ищу ли я повод для конфликта. После этого нам обоим стало легче, мы умиротворенно огляделись по сторонам и каждый закурил свою сигарету. Он сказал, что его зовут Мигель, а я — что меня зовут Миша и по-испански это как раз и есть это имя. Он спросил, какой же я еврей, если у меня испанское имя. Я его спросил:

— А если отца Барта Симпсона зовут Гомер, он что — грек?

Парень сказал, что не знает моего товарища, но чтобы я кончал придуриваться, у меня вообще латиноамериканская внешность.

— Ты не еврей, — с уверенностью заявил он.

— А кто?

— Не знаю, — ответил парень. — Точно не еврей.

Потом спросил меня, куда я иду, и я ответил, что в Гарлем. Он удивился и спросил, зачем я иду в Гарлем, если там сплошные потаскухи. Я поинтересовался, почему он так думает, он ответил, что два года встречался с девушкой из Гарлема и, может быть, встречался бы с ней по сей день, если бы за время их романа она не родила двоих вьетнамцев, и пускай я после этого ему скажу, что в Гарлеме есть честные женщины.

Он продолжал разоряться, с какого это перепугу я решил утверждать, что в Гарлеме не одни сплошные шалавы и потаскухи.

— Если доедешь до Гарлема и найдешь там хоть одну приличную женщину, возвращайся сюда, я дам тебе покурить самой лучшей индики, какая у меня есть, — сказал он мне.

— У тебя есть индика?

Парень ответил, что есть, но больше ничего не сказал. Я тоже ничего не сказал, хотя меня так и подмывало попросить его достать из загашника марихуану и бумагу — это именно то, что мне сейчас нужно.

Мы сидели молча, и меня смущало то, что он молчит. Чем дольше он молчал, тем сильнее я сомневался, попросить его или не попросить. Мы так и сидели. Наконец он спросил, зачем я иду в Гарлем.

— На Первой авеню мне повстречался черный чувак, который посоветовал мне стать наркодельцом. — Я решил так объяснить парню дело.

На это он ответил, что чтобы стать наркодельцом, не обязательно идти в Гарлем. Можно быть наркодельцом и здесь; здесь, кстати, можно заработать гораздо больше.