Площадь диктатуры

– Извините, я на всякий случай сделала крюк, - не отдышавшись, Ася Залмановна взяла Ларису под руку.
– Давайте куда-нибудь отойдем, здесь так людно, и все на виду. Тут недалеко кофейная, там студенты собираются, да что я рассказываю, вы же здесь учились.

Они вошли в ворота и повернули под галерею - она тянулась вдоль всего двора, залитого лужами так, что было трудно пройти. Они молча прошли до конца, и перейдя площадь перед Библиотекой Академии наук, спустились в подвал, в маленькое всего на несколько столиков кафе. Когда-то, чтобы только войти внутрь, нужно было простоять в очереди не меньше часа, но теперь в кафе было безлюдно.

– Теперь здесь кооператив, и студенты не ходят потому, что слишком дорого, - сказала Ася Залмановна и, увидев, что Лариса достает кошелек, замахала руками.

– Не надо, я сама за себя заплачу.

Они немного поспорили, но в конце концов Лариса заплатила за два кофе и пирожные. Себе она взяла "корзинку" и "картошку" - она любила их с детства.

– Не знаю с чего начать, - боязливо оглянулась Ася Залмановна, когда они устроились за угловым столиком.
– Прежде всего успокою: вы абсолютно здоровы. Даю вам честное слово, вы совершенно здоровы и никаких отклонений по моей специальности у вас никогда не было.

Не понимая, о чем хочет она сказать, Лариса только кивнула.

– Но кто-то хочет, чтобы вы оказались больны!

– Кому это надо, кто хочет?
– начиная волноваться, спросила Лариса.

– Утром, как только пришла на работу, меня вызвали в отдел кадров. Там сидел какой-то мужчина, назвался Владимиром Петровичем. Но, думаю, он соврал. Когда я входила, начальник отдела назвал его по-другому, я не расслышала, но что не Владимиром Петровичем - точно. Впрочем, это не важно. Он стал расспрашивать о вас, как вы ко мне попали, уверена ли я в правильности диагноза, и знаю ли, что будет, если диагноз ошибочен. Я сказала, что уверена, и спросила, кто он такой. Вмешался начальник отдела кадров, закричал, что я из государственного института устроила частную лавочку, беру с пациенток деньги и с вас тоже, и что меня надо отдать под суд. Я ответила, что никаких денег не брала, и мои выводы не могут быть ошибкой.

Лариса заметила, что ее руки трясутся так, что она не может донести чашку до рта.

– Не волнуйтесь, Ася Залмановна, в конце концов, ведь ничего страшного не случилось, - сказала она.

– Тогда они стали меня уговаривать, чтобы я аннулировала вашу справку, сказали, что так нужно. А потом этот, который Владимир Петрович, показал мне какое-то удостоверение и велел подписать бумагу, что никому не расскажу. Но я уже не могла сдержаться, порвала ее и ушла. Они меня не отпускали, но я пригрозила, что начну кричать. Я в институте двадцать два года работаю. Я никогда не поставлю ложного диагноза, никогда! Просто не могу, меня все знают!
– Ася Залмановна выпрямилась и повторила: - Никогда! Многим можно поступиться, но только не этим.

– Они выгонят меня с работы, а мне всего год до пенсии, - помолчав, сказала Ася Залмановна.

– Не выгонят! Ничего они вам не сделают. Я обещаю, даю честное слово, - сказала Лариса, еще не зная, что надо сделать.
– Не волнуйтесь, Ася Залмановна, все будет хорошо.

Выйдя из кафе, они попрощались. Ася Залмановна пошла к себе на работу, а Лариса снова вышла на набережную. Она не понимала почему, но была твердо уверена, что во всей этой истории так или иначе был замешан Николай. В любом случае он что-то знал, иначе почему вдруг заговорил о справке?

"Но зачем? Зачем ему это надо?" - думала Лариса и не могла придумать ответа. Внезапно она решилась. Третья из проезжавших мимо машин остановилась.

– В Смольный! Скорее!

– сказала она водителю и, не спрашивая согласия, захлопнула за собой дверцу.

– Пятерик вперед, - не трогаясь с места, сказал шофер.

– Зачем вперед?
– спросила Лариса, протягивая ему пятирублевку.

– Так, на всякий случай, вдруг передумаете.

– Закурить не найдется?
– спросила, чувствуя как сильно бьется сердце.

– У меня только "Беломор"!

Лариса закурила, но закашлялась от первой же затяжки, на глазах выступили слезы и она бросила папиросу в окно.

Из вестибюля Смольного она позвонила мужу. Секретарша сказала, что он скоро придет и позвонила, чтобы выписали пропуск. Лариса легко нашла кабинет мужа - небольшую комнатку с выгороженным фанерой закутком для секретаря.

Николай уже пришел и встретил ее с удивлением.

– Рассказывай, что случилось?
– спросил он, отворачивая лицо, но Лариса все равно почувствовала знакомый запах коньяка.

– Не я, а ты рассказывай, зачем затеял эту гнусь с моей болезнью!
– она почти кричала, но ей казалось, что говорит шепотом, заметив, как суетливо двигаются по столу руки мужа.

– Нет, я хотел, как лучше, хотел, чтобы ты дома, Миша совсем большой, ему внимание нужно, - сбиваясь, говорил Николай.

– Киста яичника! Омерзительней ничего не смог придумать?

– Это не я!
– вскричал он.
– Я не знал деталей.

– А шантажировать врачей тоже не твоя инициатива?
– чувствуя его растерянность, каким-то свистящим шепотом спросила Лариса.

– Я никого не шантажировал, а кисту Арцыбулин придумал. Я не знал подробностей, честное слово коммуниста - не знал. Я только хотел, чтобы ты больше не летала. Если бы ты не принесла справку, ничего бы не случилось…

– Я бы ходила по врачам, валялась в больницах - это ты называешь "ничего бы не случилось"?

– Ну, в общем… Я хотел, чтобы ты отдохнула, в Свердловке были бы созданы все условия…

– Все условия, чтобы попасть в психушку - ты это задумал? Признавайся: задумал?
– закричала Лариса и, схватив со стола стакан, изо всех сил бросила его об пол. В кабинет заглянула секретарша, но тут же захлопнула дверь.

– Ты - мерзавец!
– стараясь успокоиться, проговорила она, чувствуя, как дрожат губы.
– Немедленно, - слышишь, немедленно, - позвони и все отмени. И чтобы Асю Залмановну оставили в покое. Нет, пусть ей объявят благодарность в приказе.

– Я не могу, отменить не в моих силах, там же комитетчики поработали.

– Твоего Арцыбулина давно выгнали. Неужели ты думаешь, что я ничего не вижу и не слышу?

– Сейчас не могу! Может быть, через несколько месяцев, когда все успокоится. Обещаю, что к лету я все устрою, только не сейчас, - заискивающе улыбаясь, просил Николай.
– Согласна? Я обещаю! Я понимаю, что виноват, только прости меня.

– Даю два дня. В четверг я пойду к знакомому журналисту и расскажу про все ваши мерзости, как вы к выборам готовитесь, какие слухи запускаете и про активные эти… вы их называете операции…

– … активные мероприятия, - машинально поправил Николай.

– пусть будут активные мероприятия! Расскажу все ваши клички: "Следопыты", "Дымки" и "Волокодавы"! Я помню, о чем ты с приятелями по пьянке болтал, пусть и другие знают, - задыхаясь, кричала Лариса.

– Только не "Волкодавы", - побледнев и сразу же покрывшись красными пятнами, сказал Николай.