Плотский грех

– Теория о том, что под пыткой у подозреваемого можно получить признание, абсурдна, – с улыбкой сказала Джесс Уолтеру, когда тот принес ей кружку кофе.

– Да? – спросил он, усаживаясь. – Расскажи подробнее.

– Были времена, когда подозреваемых подвергали суровым испытаниям болью, чтобы вырвать у них признания, – продолжила она. – Похоже, тем, кто применял пытку, не приходило в голову, что физическое страдание производит больше лжи, чем правды. Хотя мне кажется, им это было уже известно. Им просто нравилось причинять мучения. Люди признавались для того, чтобы прекратить боль. – Джесс улыбнулась. – Властители знали, что на самом деле просто взращивают хищника, который умственно и физически наслаждается актом пытки. Лишь недавно пытка приобрела дурную репутацию.

– Есть ли какие-то причины, оправдывающие пытку? – поинтересовался Уолтер.

– Абсолютно нет, Уолтер. Наслаждение причинением боли – это один из первичных признаков психопатии.

– Потому-то перед операцией дают анестетик?

Джесс фыркнула.

– Тебе это прекрасно известно. К чему ты клонишь, Уолтер?

– О, я не знаю, – туманно ответил он. – Я просто поинтересовался.

– Ответ лежит в человеческой доброте и в просвещении.

– Ты веришь в просвещение? – спросил он.

– Полностью, без ограничений.

– Из-за Бога?

Джесс хотела рассмеяться, но сохранила бесстрастное лицо.

– Бог – это утешительный миф, мой друг. Если и существует Бог, то это Вселенная. Вознаграждение и наказание – это человеческие понятия, а не божественные.

– Вот почему Роуз тебя ненавидит.

– Как интересно! Я и не подозревала.

– Есть много такого, о чем ты не подозреваешь, Джесс. Вот почему я стараюсь присутствовать в общей комнате, когда персонал устраивает там перерыв на кофе. За исключением доктора Мелоса, все они думают, что я просто чокнутый, и свободно разговаривают.

– Умный Уолтер! – восхитилась она. – Когда у меня будет больше времени, можешь рассказать мне о своих впечатлениях.

Его лицо просияло:

– Это было бы хорошо, Джесс.

Джесс кольнул укор совести, она сокрушенно вздохнула:

– О, мой дорогой, дорогой друг, я действительно тебя забросила! Как бы я хотела, чтобы ты был единственным моим пациентом, но есть около сотни других, ни один из которых не представляет для меня такого интереса и важности, как ты.

И тогда Уолтер это сделал – он улыбнулся! Широкой, во весь рот улыбкой. Застыв в своем кресле, Джесс улыбнулась ему в ответ.

Уолтер улыбнулся! Открылись шлюзовые ворота, обрушивая поток туда, где раньше была лишь сухая и бесплодная долина. Не только мысли, но и эмоции изливались наружу, вперемешку, как и следовало, – и ликование Джесс достигло наивысшей степени. Вот уже более тридцати месяцев она расценивала Уолтера как свой триумф, считая, что он достиг пика и остановился в развитии. Улыбка свидетельствовала, что он не остановился, и изощренность некоторых его последних действий говорила, что он может развиваться даже в геометрической прогрессии.

– Сейчас ты счастлива, – заметил Уолтер.

– Если и так, Уолтер, то лишь благодаря тебе.

Погреб Иви Рамсботтом не походил на хирургический рай с кондиционированием воздуха; то, что он удовлетворял условиям проживания, было поразительно в каком-то смысле, но логично в другом. Он не вязался с утонченностью Иви, в то же время в ней оказалось достаточно от Айвора, чтобы сконструировать пригодный тайник.

Пол Бахман считал, что Иви соединила склеп с водопроводом и канализацией, затем собственноручно обила его войлоком. Вентиляционное отверстие имелось там с самого начала. Она также заменила крошечный лифт крупногабаритным креслом, очевидно, для того, чтобы иметь возможность туда спускаться и сидеть, наблюдая страдания жертвы. Обнаружив в одной из ванных комнат кресло, похожее на электрический стул, криминалисты вычислили, что Иви регулярно усыпляла свою жертву, затем приносила человека наверх, в ванную комнату, чистила, купала и брила его, даже подкрашивала корни волос. Как только жертва становилась слишком слаба, Иви прекращала свои манипуляции. В конце концов она переправляла тело в то место, где нелегально сваливали мусор, – выбрасывала его там, как дохлое животное.

– Коттедж был достаточно изолирован, чтобы никто не услышал криков, – сказал Эйб комиссару, – даже несмотря на то, что существовало открытое вентиляционное отверстие под живой изгородью. Я просил Тони встать в погребе и кричать что есть силы, но донеслось на удивление мало шума. Я думаю, ослабление звука связано с тем, что погреб находится не под поверхностью самого дома. Он смещен в сторону и покрыт двумя футами почвы и дерна поверх бетонного перекрытия. Нет эффекта эхо-камеры. Единственный способ проникнуть внутрь или выйти наружу – через кресло-лифт.

– Как себя чувствует последняя жертва? – спросил Сильвестри.

– Держится, сэр, – ответил Кармайн. – Парню предстоит долгий путь к выздоровлению, но меня заверили, что он не умрет. Самое худшее, что, дабы остаться в живых, он сжег большую часть своего мышечного волокна, так что откормить его – это лишь полбеды. Ему потребуется физиотерапия и психотерапия.

– Как его песик? – поинтересовался Лиам.

– Педро часто приносят к нему из ветеринарного отделения, – сказал Кармайн. – Ра и Руфус собирают счета за лечение и, как я понимаю, отправят Стивенса домой обеспеченным пенсией.

– Двигаемся дальше; что с тем парнем, который совершил набег на твой дом и подстрелил молодого Хэнка? – спросил комиссар. – Какие перспективы у Хэнка?

– Хэнк будет нормально ходить через год, сэр, так мне сказали. Позвоночник фактически не поврежден, хотя частично кости таза пришлось восстанавливать. Однако пересадка мускульной и кожной ткани задержит его в больнице на довольно долгое время. – Кармайн сделал глубокий вдох. – Что же до нападавшего – тут ноль, сэр. Ничего. Мы нигде не нашли никаких следов. На самом деле мы даже не знаем, водит ли он машину или ездит на мотоцикле, хотя интуиция подсказывает, что это большой мощный мотоцикл. Он одевается в черное – это мы узнали от Хэнка, который думает, хотя и не уверен, что на нем была кожаная одежда. Кроме того, Хэнк убежден, что он белокожий. На парне был некий шлем, но не обычный мотоциклетный и не в виде каски, а остроконечный, согласно Хэнку, чей глаз больше настроен на особые, чем на ординарные детали. Я не думаю, что преступник принадлежит к банде байкеров.

– Одинокий волк, значит? – спросил Сильвестри.

– По моим догадкам, он всегда был одиноким волком.

– Как и монстром.

Все кивнули.

– Убийца монашек – это уж слишком, – резко сказал комиссар. – Мы должны схватить это адское отродье и как можно скорее. Никто в Холломане не может чувствовать себя в безопасности, даже самые невинные, пока он не окажется за решеткой. Фернандо, я хочу, чтобы твои патрульные были начеку днем и ночью. Если он действительно перемещается на мотоцикле, патрули должны его засечь.

– Есть, сэр, – сказал Фернандо.

– Хорошо, – кивнул Сильвестри, затем прошептал: – Монашка!

Пятница, 5 сентября 1969 года

Прежде Джесс не представляла себе, как тяжело может оказаться жить в мире, где отсутствует Иви. Потребовалось два дня, чтобы рассеялся первый шок, а за ним последовала не депрессия, а нечто худшее – апатия. Для психиатра Джесс Уэйнфлит существовало различие между этими двумя состояниями. Да, депрессия означает подавленность настроения, но глубокие эмоции продолжают существовать в глубине – имеются боль и страдание. Не так было сейчас: Джесс ощущала только ужасное безразличие, полное отсутствие всякого рода страдания и боли.