Пляшущие тени

Свет стал разгораться все ярче. Мириады ярко-зеленых пылинок в теплом желтом свете. Невесомая пыльца и легкий шелест ветвей.

— Харом! — процедил Иштван, нажимая на курок.

Время остановилось. Мне открылся целый мир. Новое, неведомое измерение. Необозримые пространства, полные теплого золотого света, яркой зелени, разноцветных искр и цветов, полные жизни…

Пуля не долетела до моей груди. Рассыпалась, растворилась мириадами крошечных золотых и изумрудных искр.

Сила, пробужденная мной, подхватила Иштвана. Он покачнулся, выпуская пистолет.

Время стало медленным, вязким, как кисель. Я повернул голову и увидел испуганное лицо Оксаны, бегущей ко мне. Она медленно-медленно двигалась навстречу. Я подхватил ее, повалил вниз, укрывая собой, упав лицом в снег.

И тут время ускорилось, и ослепляющая вспышка превратила мир в белый лист. В белую пустоту. В ничто.

Я зажмурился, попытался стереть снег с лица, разобрать, что происходит вокруг.

Вокруг Древа бушевали силы. Я видел их воочию. Они прорвались в мир зримыми образами, сошлись в отчаянном противоборстве. Вихри, поднятые волей Иштвана, цвета ржавчины и пороха, кружились веретенами, сходясь с клубами золотой и изумрудной пыли, брызнувшей во все стороны от Древа.

Иштван вознес над головой скрюченные руки. То ли пытаясь защитится от того, от чего нет защиты. То ли вознося молитвы к силам, которые не слышат молитв.

Он орал что-то неразборчивое, широко раскрывая рот. Остатки рассудка покинули его.

Застыв в вычурной позе античного трагика, он кричал, глядя как наполняет его вихрь золотых и изумрудных искр, наполняет жизненной силой, вырвавшейся из другого измерения.

Ярость Иштвана и жизненная сила Древа сошлись в поединке, а он оказался между двух огней. Между двух стихий. Золотые искры кружили вокруг него. Два черных вихря хлестали по небу, вырываясь из его глаз.

Черные смерчи сорвались. Понеслись навстречу нам с Полиной, но золотая и зеленая пыль поглотили их, растворили, рассеяли. На миг весь лес вокруг нас погрузился в зеленое и золотое сияние.

Я услышал, как страшно кричит Иштван. Он промахнулся. Впервые за свою долгую карьеру «минуса», промазал.

Вновь вспыхнуло. Лицо мое опалило нестерпимым жаром.

Я уткнулся лицом в снег.

Нашлась сила, которая его переборола, оказалась ему не по зубам. Сила жизни против силы ярости.

Это был настоящий прокол в ткани миров, то, что я увидел, прежде чем произошла белая вспышка. Не знаю, что предстало перед моими глазами в тот миг… Другое измерение, а может, сияние райских садов… Но это спасло нас с Оксаной.

Вспышка исчезла, и рой черной пыли стал медленно оседать в морозном утреннем сумраке. Черная пыль, крупицы пепла. Все, что осталось от Иштвана.

Оксана лежала с закрытыми глазами. Она побледнела, губы ее посинели. Я потряс ее за плечи, прислушался к дыханию.

Не зная, что делать, я просто влил в нее остатки своих сил и повалился рядом. Из носа у меня потекла кровь, перед глазами ходили багровые пятна. Острая боль пронзила виски.

Оксана закашлялась.

— Жива, — еле слышно прошептал я.

Она задвигалась рядом, лицо ее оказалось возле моего. Оксана с трудом перевернулась.

— Дениска! Как ты?! — она пыталась кричать, но из горла ее вырывались лишь приглушенное сипение.

Нас с ней порядком вымотало.

— Жить буду, — я разлепил потрескавшиеся губы, пытаясь улыбнуться.

Оксана уткнулась мне в отворот «аляски», заплакала. Я оторвал дрожащую руку от земли, попытался погладить ее по вздрагивающей голове, спутанным мокрым волосам.

— Все позади, — сказал я. — Ну, прекрати, не плачь. Все кончилось.

— Древо засохло, — Оксана прижалась ко мне, всхлипнула. — Умерло… Теперь никому не подарит бессмертия…

Древо чернело на наших глазах. Оседали снежные вихри и пепел, поднятые локальным катаклизмом, развернувшимся на наших глазах. Древо становилось черным, сухим, ветви его облетали, золотая и изумрудная пыль рассеивалась. Листья упали на землю, свернулись сухими стручками, истаяли пеплом на глазах. Смешались с истоптанным снегом.

Остался от Срединного Древа лишь высохший черный скелет, с обвисшими бессильными плетьми руками-ветвями.

— Оно подарило жизнь нам, — сказал я. — А бессмертие… Иштван просто забыл, что ничего не бывает даром.

Оксана прижалась ко мне.

— Жизнь, — сказал я. — Жизнь цвета зеленой листвы.

Я засмеялся. И Оксана засмеялась сквозь слезы, уткнулась носом мне в плечо.

— С новым годом! — сказал я, неловко обнимая ее.

— И тебя! — прошептала она. — Зажгли мы елочку… Так и она сгорела. Хреновый у нас праздник получился.

— Точно.

Мы с трудом поднялись на ноги, кряхтя, как старики. Продолжая обнимать ее, я уткнулся носом Оксане в щеку.

— Как насчет чашечки кофе? — спросил я.

— Дурак, — сказала Оксана, прижимаясь ко мне еще сильнее, поцеловала меня в окровавленную щеку. — Все ты к одному сводишь.

— Только не плачь, хорошо? — сказал я, гладя ее по голове. — Все уже позади.

— Это я от радости, — сказала она, всхлипывая и шумно шмыгая носом.

Мы в обнимку поковыляли через заснеженный лес, по цепочке наших собственных следов. Побрели, волоча ноги и спотыкаясь в снегу, как отступающие от Москвы французские гренадеры.

Мертвое дерево, бессильно опустив ветви, осталось за нашими спинами. Пепел оседал на его коре, впитывался в нее. Но жизни в нем уже не осталось.

Мы брели по колено в снегу, поддерживая друг друга, цепляясь друг за друга так крепко, как хватается утопающий за спасательный круг.

Навстречу нам, растянувшись широкой цепью, бежали черные тени. Что-то кричал, размахивая пистолетом, Влад. Ему вторили, размахивая фонарями, Стас с Троллем. Буксовал, слепя фарами, джип, вздымал клубы снежной крупы. Утреннее солнце играло на заснеженных еловых лапах, на обледенелых ветвях, на сугробах, мерцало на снегу розовыми и желтыми бликами.

Эпилог

Старый особняк, расположенный в самом центре Москвы, в глухом дворике, обсаженном липами, смотрится фантасмагорической картиной.

Тьма клубится над ним густыми черными облаками, слегка дрожащими от порывов призрачного ветра. Лепестки красного огня подсвечивают дом, вплетаясь в черное облако, весело ссыпая искры и складываясь в причудливые узоры. Красное и черное.

— Опаздываете, молодой человек, — бубнит в нос насупленный Геннадий Владленович, обряженный в сверкающий плащ и цилиндр. — Все уже в сборе!