Пляска дервиша (сборник)

Я мрачно посмотрел на него.

– Ничто нас в жизни не может вышибить из седла, – проговорил я и отсчитал деньги.

Взамен он протянул мне бумажку с телефоном.

Я пригласил Изабель в ресторан. Мы уже заканчивали трапезу, когда меня осенило.

– Сейчас мы с тобой отправимся в Лувр, – сообщил я.

– С удовольствием. А зачем?

– Появилась одна идея.

Оказавшись в фойе Лувра, я уверенно направился в «Sully». Однако не стал спускаться к кентавру, а, напротив, поднялся на второй этаж.

Вчерашний служитель был на месте. Наконец, до меня дошло, что насторожило меня в нем – цвет кожи. Он был точно такого же оттенка, как у Абу Бабу. К тому же не покидало ощущение, что когда я вчера стоял напротив «Моны Лизы» на первом этаже в «Dеnon», он тоже был там.

Я постарался не попадаться ему на глаза. Лишь показал издали Изабель и попросил навести о нем необходимые справки.

– Ну, не знаю, получится ли, – уклончиво произнесла Изабель.

Однако я продолжал настаивать, и она направилась к маленькой курчавой девчушке, дежурившей с противоположной стороны. Через несколько минут она вернулась.

– Ты прав, – сказала она. – Он тоже родом из Сомали и зовут его Антуан Бабу. (Она сделала ударение на последнем слоге.)

– Тогда все ясно, – произнес я. – Понятно, кто помог им управлять автогидом. Пойдем отсюда, пока он нас не заметил.

Идея была такова: позвонить Шидловскому по радиотелефону якобы от имени мазилы (Изабель выяснила, что зовут того Анри) и сообщить, что Козираги сейчас обитает…

– Где? – попросил я Изабель подсказать подходящее место.

– Ну, можно сказать – в Версале, на дворцовой площади.

– Хорошо… И что он появляется там ежедневно в десять утра. А когда они туда явятся, позвонишь в полицию и сообщишь, что они имеют непосредственное отношение к убийству в Лувре и укажешь на родственную связь между Абу Бабу и Антуаном Бабу.

– И тем самым?

– И тем самым нам удастся посодействовать свершению правосудия, а заодно освободиться от последнего конкурента. С другим конкурентом они и без нас расправились.

– Понятно. Только лучше будет, если позвонит сам Анри. Конечно, придется дать ему еще немного денег, однако…

Я с ней согласился.

Анри был на своем посту. Если бы Ирвинг Стоун написал книгу не о Джеке Лондоне, а об Анри, в название не пришлось бы вносить существенных корректировок: «Художник в седле.» Правда, мы были вынуждены немного подождать: он старательно вырисовывал веснушчатую девчушку, рядом с которой возвышалась высокая, как каланча, маман. Портрет вышел не Б-г весть каким удачным, но маман расплатилась безоговорочно. Они заговорили между собой, и выяснилось, что они откуда-то из Скандинавии: то ли датчанки, то ли норвежки. С меньшей степенью вероятности – шведки. Наконец, они ушли.

От новой возможности подзаработать Анри, разумеется, отказываться не стал. Поначалу он запросил триста франков, но сошлись на двухстах. Он тут же позвонил Шидловскому и сообщил, что получил интересующие их сведения и ждет их.

– А почему было не сказать прямо по телефону? – поинтересовался я.

Анри перещупал по очереди все маленькие сережки на мочке своего уха и затем произнес:

– Пусть сначала заплатят.

Видимо, он вошел во вкус. Хотя, нужно отметить, что так, безусловно, все выглядело значительно правдоподобнее. Не стал бы никто бесплатно расставаться с подобной информацией.

– Я и так собирался им звонить, – сообщил Анри.

– Зачем? – удивился я.

– А я действительно кое-что раскопал. Не подоспей вы вовремя, я бы все выложил им. А так могу вам продать информацию. Еще тысяча франков.

Остановились на пятистах.

– Один знакомый художник сказал мне, что какой-то русский работал рядом с ним в парке рядом с музеем Кино.

– Ты знаешь, где это? – поинтересовался я у Изабель.

Она утвердительно кивнула:

– Конечно.

– А как зовут художника?

– Бертран Шевалье.

Все же сначала мы дождались приезда Шидловского и Абу Бабу и убедились, что все прошло гладко. Анри получил очередную порцию денег, по-видимому, даже не подозревая, чем он при этом рискует, и наши противники удалились довольные. А мы помчались к музею Кино.

– Бертран Шевалье? – проговорила Изабель, обращаясь к молодому парню с такими же, как и у Анри сережками в ухе. Однако тот отрицательно замотал головой и указал на другого художника, расположившегося рядом с фонтаном.

– Бертран Шевалье?

Тот с испугом посмотрел на нас.

– Oui.

Изабель сослалась на его приятеля Анри и принялась задавать вопросы. Очевидно, чары мадемуазель Демонжо подействовали на беднягу, поскольку он даже не стал требовать денег. Впрочем, он не сказал ничего особенно интересного.

Да, какой-то русский художник по имени Лион действительно работал здесь с недельку. Но вот уже третий день как он не появляется. Была ли фамилия художника Козираги? Нет, фамилии он не знает, но может нарисовать, как тот выглядел.

Уверенными движениями, в несколько штрихов, он набросал на бумаге портрет.

– Похож? – обратилась ко мне Изабель.

– А черт его знает. – Я повертел рисунок в руках. – Ладно, выясним… Послушай, я хочу заказать Бертрану твой портрет, он здорово работает.

– Не сочиняй, – отмахнулась она. – Ты не такой богатый.

– Причем здесь я? – Последовал широкий жест рукой. – Голдблюм заплатит. Ты ведь не обязана помогать ему бесплатно.

На прощание я попросил Бертрана Шевалье позвонить мне в «Сент-Шарль», если русский Лион снова объявится. В гостинице я факсом отправил полученный у него рисунок Голдблюму. Через час от того последовал ответ: Черемухин без труда опознал на рисунке Козираги.

Ночью я спал плохо. Постоянно ворочался с боку на бок. Стоило задремать, как тут же мерещился Абу Бабу с ножичком в руках, и я в холодном поту просыпался. Хорошо еще, что Изабель у меня не осталась.

На следующее утро без пятнадцати десять мы с Изабель подкатили к автобусной площадке возле версальского дворца. Здесь также, как и на Монмартре, околачивалось много негров, только продавали они преимущественно не искусственных голубей, а проспекты с видами Парижа.

Десять часов ровно: Абу Бабу и Шидловского нет.