Пляска смерти

— Боже мой, Натэниел! — Я посмотрела на Ронни: — И ты все это ему говорила?

Злость ее начала выдыхаться, и наконец-то она сконфузилась:

— Может быть, но не так, как у него это звучит.

— А почему ты тогда не говорила этого при мне? — спросила я. — Если ничего плохого в этом нет, почему не при мне?

— Или при мне, — сказал Мика. — Я бы тебе сказал, если бы она при мне Натэниела как-нибудь так назвала.

— Почему ты мне не сказал, Натэниел?

Он уставился на меня сердитыми глазами:

— Я говорил тебе, что она не видит во мне личность.

— Но ты не сказал мне, что она говорила. Я должна была знать.

Он пожал плечами:

— Она твоя лучшая подруга, и вы едва помирились после долгой ссоры. Я не хотел начинать другую.

— Я просто шутила!

Но по голосу Ронни слышно было, что она сама в это не верит.

Я посмотрела на нее:

— А как бы тебе понравилось, если бы я такое говорила Луи?

— Ты его не назовешь стриптизером или отставной проституткой, потому что это не так. — По лицу ее было видно: она сама тут же поняла, что этого лучше было бы не говорить. — Я не в том смысле, — начала она, но не я поставила ее на место — это был Натэниел.

— Я знаю, почему ты меня обзываешь, — сказал он и придвинулся ближе — не касаясь, но уж точно вторгаясь в личное пространство. — Я вижу, как ты на меня смотришь. Ты меня хочешь, но не так, как Анита. Ты меня хочешь на ночь, на выходные, на месяц, а потом расстаться, как всегда со всеми. И я знаю, почему ты не хочешь быть связанной с Луи.

Никогда я его таким не видела — беспощадным. Я даже пошевелилась, будто хотела его остановить, но Мика поймал мой взгляд и покачал головой. И лицо у него было серьезное, почти угрюмое. Да, он был прав. Натэниел заслужил эту минуту — да и Ронни тоже. Но вело это в любом случае в ту сторону, куда мне идти не хотелось.

— Я знаю, почему ты не хочешь быть связанной с Луи, — повторил он.

Она спросила тихим, слабым голосом:

— Почему?

— Потому что для тебя пытка — знать, что ты никогда не узнаешь, как со мной в постели.

— А, — сказала она уже почти своим голосом, — значит, я не хочу Луи, потому что ты такой жеребец?

— Не я, так другой, Ронни. Следующий мужик, на которого ты западешь. Не влюбишься, а западешь: «Какой-же-он-в-койке?» И ты всегда была достаточно красива, достаточно горяча, чтобы получить любого, кого хотела. Так?

Она смотрела на него, будто видела перед собой какой-то ужас.

— Так? — повторил он.

Она кивнула и шепнула:

— Да.

— Ты знала, что Анита со мной не трахается, и подумала, что раз она меня не хочет, значит, все будет о’кей, но я не клюнул. Намеков я не замечал, и ты стала злобствовать. Может быть, сама не зная, с чего. — Он подался вперед, и она отступила, почти упираясь в шкаф задом, и дальше отступать было некуда. — Ты меня унижала на глазах у Аниты и того пуще — без нее, будто так убедила бы ее, что не стоит меня при себе держать. Что я того не стою. Что я просто игрушка, за которую нечего цепляться. Тебе случалось на кого-нибудь положить глаз и не затащить в койку — хоть раз?

Она едва качнула головой, прикусила губу, и слезы показались у нее на глазах.

— И тут вдруг ни с того ни с сего Анита решила меня приблизить, а ты не таскаешь мужиков у своей подруги — правило такое. Ты думала, что я просто пища, и тогда ты можешь меня заполучить — хоть раз хотя бы. И вдруг я — бойфренд, и пытаться меня охмурить — против твоих правил, а ты все еще хочешь. Вот только один раз. Просто ощутить меня в себе, внутри…

Так, это уже лишнее.

— Хватит, Натэниел. Хватит! — сказала я, но голос у меня дрогнул. Так все это стало мерзко, так сразу… как я вообще могла этого не видеть?

Натэниел медленно отодвинулся от нее и продолжал:

— Я когда-то верил в таких женщин, как ты, Ронни. Думал когда-то, что если меня хотят, то и любят меня, хоть немного. — Он покачал головой. — Но такие, как ты, никого не любят, даже себя самих.

— Натэниел!

Мика тоже был поражен его поведением. Натэниел не обратил внимания:

— Тебе нужно понять, от чего ты бежишь, пока это не сломало тебе лучшее, что ты нашла в этой жизни.

Она хриплым шепотом спросила:

— Ты про Луи?

Он кивнул:

— Да, про Луи. Он тебя любит. Любит тебя истинно и верно, не на ночь, не на месяц — на годы. И часть твоей личности хочет того же, иначе бы ты с ним не была.

Она проглотила слюну пересохшим ртом — наверняка в горле больно.

— Мне страшно.

Он снова кивнул:

— А что, если ты его любишь? Что, если ты отдашь ему сердце целиком, а он бросит тебя, как ты бросила столько других?

Она снова кивнула дрожащей головой:

— Да.

— Тебе нужна помощь, Ронни, помощь профессионала. Я тебе могу рекомендовать одну.

Я знала, что Натэниел посещает психотерапевта, но никогда не слышала, чтобы он кому-нибудь об этом говорил — в таком контексте.

— Я к ней хожу уже несколько лет — она хороший врач. И сильно мне помогла.

Лицо его стало куда менее суровым, чем было.

Ронни смотрела на него, как беспомощная птица на змею.

Он подошел к висящей над телефоном пробковой доске — там были приколоты визитные карточки, висели важные номера, записки. Одну карточку он снял, подошел к Ронни и протянул ей.

— Если она не сможет тебя принять, посоветует кого-нибудь, кто может.

Ронни осторожно взяла карточку за уголок, будто боясь, что эта штука может цапнуть. Посмотрела на Натэниела расширенными от страха глазами, но карточку спрятала в карман джинсов.

— Прости меня, Анита. Прости мне это… все вот это. Мне очень жаль. — Она посмотрела на Натэниела, потом на меня. — А сейчас я уйду и оставлю вас расхлебывать эту кашу — как всегда делаю. Простите.

И она вышла. Дверь за ней закрылась.

Мы постояли втроем молча, ожидая, пока ударная волна уляжется. Но у нас были, конечно, и другие проблемы, кроме трудностей Ронни.

Мика повернулся ко мне:

— Так есть у нас каша, которую надо расхлебывать?

— Я пока не знаю, — ответила я.

— Но ты думаешь, что ты беременна?

Я кивнула:

— Последний месяц я пропустила. Я хотела выяснить точно, а потом уже говорить. — Вздохнув, я скрестила руки под грудью. — Тест на беременность я не купила, потому что не знала, как его проделать, чтобы никто из вас не узнал.