Пляска в степи

Ну, ничего. Не впервой дядьке Круту порядок наводить; он и не таким рога обламывал. А потому ко дню, как добрался до Белоозера Будимир с небольшим отрядом верных людей, в уделе царила тишь да гладь. Особо крутых норовом воевода решил с собой забрать, на Ладогу. Догадывался он, для чего его князь призвал, вот и мыслил, что в дружине ему нынче каждый муж пригодится.

Обо всем этом размышлял дядька Крут, трясясь в седле. С холма, по которому медленно спускался его конный отряд, уже виднелись вдалеке очертания ладожского городища. Он слегка потянул поводья, заставляя жеребца ступать медленнее, и устремил вперед свой взор. Но не знакомые очертания он высматривал на равнине, что лежала внизу холма. Нет, воевода вспоминал встречу с сыном, которого не видал почти с прошлой зимы.

— Батька, — здоровый как медведь Будимир резво соскочил с коня и прежде, чем поклониться отцу, как полагалось, он сграбастал того огромными ручищами и стиснул в объятиях так, что едва весь дух из воеводы не вышел.

Да. Стареет верный княжеский воевода. Теряет хватку.

— Отпусти, обалдуй, — велел дядька Крут, обнимая сына в ответ.

Будимир громко рассмеялся и отступил от отца на шаг назад. Он поправил на плечах звериную шкуру и откинул за спину длинные волосы, мокрые от валившего снега. Изрядно тогда Белоозеро припорошило.

— Никак похудел ты, батя? — Будимир окинул воеводу внимательным взглядом. — Совсем Ярослав Мстиславич моего старика загонял.

— Ты мне тут поговори! — прикрикнул дядька Крут на сына, сграбастал того за шею и повел за собой в белоозерский терем, пока приехавшие с ним дружинники и местные холопы распрягали во дворе лошадей.

Белоозеро было нынче в надежных руках, воевода с легким сердцем оставил удел на старшего сына. А может, коли на Ладоге все ладно будет, Будимир и в княжий терем приедет, мать да сестер повидает…

Дядька Крут сжал в руке поводья и покачал седой головой. Совсем расклеился, вот уже и сын стариком называет.

В серое, промозглое утро они въехали в ладожское городище, и воевода уловил знакомые звуки: лязганье метала по металлу, перезвон кольчуги, скрип свежевыделенной кожи. Из кузни валил плотный столб серого дыма. Поднимаясь наверх, он сливался с хмурым цветом неба.

За спиной воеводы зашептались сопровождавшие его дружинники. Редкие люди, которых они повстречали на своем пути через городище, глазели им вслед. И токмо радостные дети сновали туда-сюда, лезли под руки взрослым и провожали конных кметей восторженными криками.

Дядька Крут нахмурил густые брови. Стало быть, все решил уже Мстиславич. Сердце уколола непрошеная обида: вот, и у старого пестуна даже совета не испросил. Он князь, напомнил себе воевода. И вздохнул. Ясно, что князь, но мог бы и потише с плеча рубить, не одним махом. Этим Ярко в отца пошел. Князь Мстислав тоже все сам решал. И любил нещадно отсекать все лишнее, что взгляду мешало. Жаль, не сдюжил княгиню Мальфриду также резко отсечь.

— Дядька Крут воротился! Дядька Крут воротился!

Какой-то отрок, стоявший на частоколе в дозоре, заорал как оглашенный, едва завидел вдалеке небольшой отряд воеводы. Тот нахмурился, но больше для того, чтобы спрятать в усах довольную улыбку. Неужто соскучились по старому ворчуну?

Князя он увидал сразу на подворье. В одной рубахе тот стоял и говорил о чем-то с местным кузнецом, а подле них с ноги на ноги переминался холоп, держа в вытянутых руках тулуп.

Воевода глянул вбок: так и есть, трое кметей жадно хлебали в сторонке воду, побросав деревянные учебные мечи. Выглядели они все потрепанными; стало быть, изрядно намял им бока Мстиславич. Там же подле дружинников крутился князь Желан Некрасович. Прищурившись, дядька Крут разглядел ссадины на его руках и щеке. Ну, что же, воинская наука никому не давалась просто.

На подворье царила такая же суета, что и в городище. Словно со дня на день велел князь выдвигаться. Люди бегали из терема и в терем, хлопали двери клетей. В конюшне призывно ржали лошади, и повсюду слышался тихий шелест, с которым начищали мечи. Воевода едва не подпрыгнул в седле, когда посреди всей этой суеты заметил Чеславу. Бессовестная девка сидела на поваленном бревне сбоку терема в окружении Любавы и Яромиры, прильнувших к ней с двух сторон, и мастерила оперение для стрел. Княжны едва ли не в рот ей заглядывали и держали в ручонках уже готовые стрелы.

Дядька Крут уже собрался возмутиться, но тут его заметил Ярослав. Сказав кузнецу пару слов, князь накинул тулуп и шагнул навстречу пестуну.

Воевода уже без былой легкости спрыгнул на землю с коня и про себя подивился: вроде недавно совсем покинул стены ладожского терема, а как круто лицом переменился Ярослав.

— Здрав будь, князь, — он начал кланяться, и Мстиславич не хуже сына сжал его в медвежьих объятиях, похлопав по спине.

— Заждался я тебя, дядька Крут.

Больше ничего не сказал ему князь, но воеводе и пары слов было довольно, чтобы уразуметь: напрасно он осерчал на Ярко; мол, порешил все тот, не испросив даже у пестуна совета. Может, на людях и порешил, но внутри все еще колебался.

— Идем, поговорим, коли не устал с дороги, — князь улыбнулся с хитрым лукавством, и воевода покачал головой: все бы им над ним потешаться.

Но хоть лицом малость посветлел Мстиславич, а то глядеть на него больно было. В сенях они обмели с сапог и одежды налипший снег и вошли в терем. Им навстречу попалась княгиня, спешащая на черную сторону. Завидев дядьку Крута, она остановилась и всплеснула руками, просияв улыбкой. Глядела она на него, как на родного.

— Крут Милонегович! — воскликнула Звенислава Вышатовна радостно и удивленно.

— Здравствуй, государыня.

То ли ей, то ли вообще никому не сказал князь, что вскоре ждать им в гости из Белоозера воеводу.

А если бы ведал дядька Крут, сколько незваных, непрошенных гостей перебывало в тереме за последние седмицы, да как истрепали они княгине сердце, то и не дивился бы он, что так рада оказалась Звенислава Вышатовна, увидев хоть одно приятное, родное лицо.

— Собери нам на стол чего-нибудь, — попросил жену князь. — Воевода токмо с дороги. Мы в горнице будем, — и он повел подбородком наверх и вперед, в сторону всхода.

— Конечно, конечно, — она снова улыбнулась — искренне и заразительно, и пришлось воеводе покашлять, чтобы скрыть овладевшее им смущение.

— ... сама... девкам... — Ярослав шагнул к княгине поближе и понизил голос, и воевода не услышал его слов, но увидел, как разом потухла улыбка Звениславы Вышатовны, и сама она вся поникла.

— Конечно, — прочитал он по ее побледневшим губам. — Сама управлюсь.

— Ступай, милая.

В молчании они поднялись по всходу и прошли в горницу, в которой когда-то жил Ярослав. Со дня же свадебного пира же, как слыхал воевода от беспутных теремных девок, трепавших погаными языками, ночевал князь всегда у жены. Они оба скинули на лавку тулупы, а дядька Крут с наслаждением снял еще и теплую свиту.