Пляска в степи

Мать долго билась с ним, и Святополк все же смирился. Послушался отца. Назвал бастрюка братом. Перестал задирать его и колотить. Он смирился и затаился, зная, что однажды отец помрет, и тогда он поквитается с Ярославом за все.

Но отец умер, а он все еще не поквитался.

— Скоро, брат. Скоро. Дай токмо срок, — шептал Святополк сквозь плотно сжатые зубы.

Сперва он расправится с братниным воеводой, с ворчливым стариком. Порой ему чудилось, что Крут видит его насквозь — до того пристальный, пронизывающий был у него взгляд! Старый пестун робичича, он возился с ним с детских сопливых лет. Его первый защитник и помощник.

Голос Крута много весил в княжьем тереме на Ладоге. Воеводам старого князя Мстислава было столько же зим, сколько ему самому. Они умирали, и им на смену приходили новые. Забывался день, когда сопливый бастрюк появился в тереме. Среди отроков и кметей появлялось все больше тех, кто знавал Ярослава как воспитанника старого князя, а после — как принятого в род княжича, привечаемого отцом.

И потому немногие поддержали притязания Святополка, когда пришел срок. Немногие застали то время, когда был Ярослав нагулянным бастрюком. За его плечом стоял Крут: при старом князе служил он лишь десятником; нынче же возвысился, первый воевода в дружине у брата… Недолго ему осталось.

Как же они с робичичем дрались! Он, Святополк, хоть и был младше, да пошел в мать статью. Быстро догнал Ярослава по росту и бил его на равных. Тот же вечно уклонялся, на удары отвечал через раз. Мать говорила, мол, мелкий сопливец знает себя виноватым, потому и не бьет его в полную силу.

Вот уж кто не видел за собой никакой вины, так это их отец. Старый князь порол его за драки нещадно, и Святополк возненавидел его еще пуще, еще хлеще. Ярославу тоже доставалось, но все больше от его пестуна, Крута. Князь Мстислав хоть и признавал бастрюка, а все же не шибко приближал его к себе, держал поодаль, в конце длинного княжеского стола. И токмо после, спустя зимы, почти перед самой своей смертью посадил одесную, выделил перед воеводами и дружиной…

Пока Святополк тонул в мрачных воспоминаниях, захлебываясь ненавистью, его небольшой отряд верных людей гнал по степи под палящим солнцем, оставляя за собой долгий след из поднятой в воздух пыли.

Их могли заметить, но Святополк надеялся, что плотная завеса мелкого песка и пыли надежно их укроет. Он спешил вернуться в Белоозеро до того, как дойдут до Ладоги вести о засаде и нападении на робичича. Лучше ему в тот момент сидеть в княжеском тереме да пересчитывать дань, которую он нынче собирал — его советники, бояре да нелюбимая жена мыслили, что уехал он в соседние общины, силой забрать то, что данники не отдали доброй волей.

Вот кем его сделал старший брат. Сборщиком податей. Своим посыльным, словно он мальчишка. Поезжай в ту общину, поезжай в эту. Забери меха, забери зерно. Накажи нерадивых.

— Сопливых отроков своих пущай посылает, — Святополк почти рычал.

С той поры, как он повстречал Иштар да сошелся с хазарами, он зверел всякий раз, вспоминая брата. Ништо, ништо. День, когда власть его брата закончится, все ближе.

Весной он по приказу бастрюка отправился к хазарам договариваться о торговом пути, пролегавшем сквозь их земли. С хазарами тогда был мир, нынче же у Ярослава с ними немирье.

В честь Святополка устроили пир — много конины и кислого молока с тонкими, сухими лепешками. А вечером между пламенем и искрами многочисленных костров вышли танцевать девушки. И среди них — Иштар. Тогда-то он и потерял голову.

Он до сих пор помнит ее багряное платье — таких не носят девки у него дома. Багряное платье с длинными рукавами и подолом с разрезом, а под ним — широкие красные портки (шаровары, как Святополк узнает после).

Блестящие, звенящие браслеты и цепочки с монетками в ее волосах; кольца с алыми камнями, что вспыхивали в пламени костров; две длинных косищи, обвивавшие ее тонкий стан, и черные, бездонные, раскосые глаза.

Музыка и танец опьянили его, и Святополк помнит, как вскоре он принялся покачиваться из стороны в стороны, следуя звукам домбры, и похлопывать раскрытыми ладонями себя по бедрам.

Иштар танцевала прямо напротив него, танцевала для него и не отводила взгляда. Она его не боялась, она бросала ему вызов. Вспыхивало пламя, и она крутилась, и летели следом ее косы, и звенели браслеты на руках и монетки на груди. Одурманивающая свобода, вот что почувствовал в тот вечер Святополк.

Тогда он понял, что должен немедля действовать, а иначе проведет остаток жизни в услужении у робичича. Иштар танцевала, и он смотрел на нее, а после она увлекла его в палатку, и Святополк пропал. Все у хазаров было ино, не так, как дома…

Он прогонит прочь постылую жену, когда убьет бастрюка. Возьмет себе в наложницы его новую девку, за которой он поехал на поклон к мелкому князьку… Святополк даже не помнил его имени! Он привезет в терем Иштар. Так и быть, отдаст кусок земли, о которой просят хазары, ее отцу. Он станет торговать с хазарами — так куда выгоднее, чем с норманнами, и он давно уже твердит об этом своему братцу, но тот слишком глуп, чтобы его послушать.

— … Святополк! — его окликнул кто-то из дружины. — Дозорные видели людей Ярослава. Рыщут по степи…

— Сколько их? — недовольно заскрежетал зубами мужчина. Они и без того делали порядочный крюк, чтобы незамеченными пройти по хазарской степи.

— Двое, — отозвался кметь и жадно отпил из бурдюка воду. Закончив, он вылил остатки себе за шиворот — солнце палило неумолимо. Капли воды на лице превратились в грязные потеки и разводы, смешавшись с пылью и песком.

Святополк выругался себе под нос.

— Уходим восточнее, — приказал он и потянул за поводья.

***

Пропажу он обнаружил уже поздним вечером, когда снимал кольчугу да рубаху, чтобы обмыться в мелком, диво что не пересохшем ручье. Привычно развязал кожаные ремешки, сбросил одежу и почесал запотевшую шею. Сперва Святополк не уразумел, что его зацепило, отчего так и замер с задранной рукой. Мудрое тело помнит все лучше разума, потому он и застыл, когда пальцы не нащупали на шее цепочку с перуновым оберегом.

Он перетряхнул рубаху и кольчугу, седельные сумки, заглянул в сапоги и портки. Витязи из отряда провожали его ошеломленными взглядами, но никто не решался спросить, что приключилось. Святополк ходил багровый от гнева.

Оберег нигде не нашелся. Была дюжина дюжин мест, где он мог бы его потерять. Да взять хоть нынче утром, когда также снимал кольчугу да рубаху в шатре Иштар. Запросто мог утянуть вслед за одежей оберег. Да мало ли где!..

«Во время сечи, — билась в голосе единственная шальная мысль. — Во время сечи».

Святополк подозвал к себе младшего из кметей — тот подошел не без опаски. Князю под злую руку попадаться не хотелось. Отрок молча выслушал его сбивчивый шепот, все шибче и шибче удивляясь. Он так таращил глаза, что Святополк с трудом сдерживался, чтобы не ударить его прямо промеж них.

— Ты все уразумел? — прорычал он, схватив кметя за рубаху и притянув вплотную к себе.

— Д-д-да, княже, — с трудом выговорил тот. — Еду нынче же.

— И чтоб ни звука, ни полслова! Ни с кем! — пригрозил ему напоследок Святополк и оттолкнул мальчишку в сторону.