Пляски на черепах
Шрифт:
— Моя тоже воеват на Царицын. Моя тоже разоблачат врагов советская власт и всех их чик-чик! — в оправдание сказал Сталин.
— Товарищи, революция еще не победила окончательно и бесповоротно, — вещал Ленин уже с трибуны. — Мы должны взять столицу Китая Пекин, Америки — Вашингтон, Индии — столицу Дели. А когда мы возьмем Дели, мы вернемся в Москву и завоюем ее. Завоевав Москву, отправимся на небо и начнем войну с Богом. Ему не место на небе. А тебе, Коба, достанется подземелье. Я правильно говорю или нет? Инесса, где ты? Где…е…е…е?
Глаза у Ленина покраснели, лицо позеленело. Члены Политбюро пришли в ужас.
— Нада зват врач! —
Это была самая крупная поломка в психике великого стратега Ленина. Отныне каждый его соратник думал только о том, что будет завтра и только три человека думали, кому достанется золотое кресло. Это Бронштейн, Джугашвили и Апфельбаум.
— Зват врач, ваша мать! — громко произнес Джугашвили и взял Ленина на руки, тесно прижав к себе. Удивительно: Ильич притих, только пот выступил на лице.
Целая ватага врачей, в том числе и зарубежных, окружила Ильича, и его срочно увезли в Кремлевскую больницу, всего раздели, осмотрели и собирались делать укол. Но Гений вдруг пришел в себя.
Надя не осмелилась заикнуться о том, что на днях заходил Коба и они вдвоем с Ильичом пили чай и, возможно, такое неожиданное заболевание дело рук Кобы. Врачи в своих бюллетенях не давали настоящий диагноз, а отделывались общими фразами, дескать, нервная система, перегруженность, сужение сосудов с непременным пророчеством о поправке, о скорейшем выздоровлении. Они не могли определить настоящий диагноз заболевания. Для этого надо было комплексное обследование, которого в то время не существовало в мировой медицинской практике.
Любой читатель мог бы, если бы не был одурманен марксистскими талмудами, задать естественный вопрос: а могли ли врачи констатировать настоящий диагноз? Или они были убеждены, что именно в результате колоссального напряжения (бесчисленного количества расстрелянных) мозг гения начал давать сбои? Или была врачебная ошибка. Скорее, боязнь за свою жизнь. И обвинять врачей в этом лицемерии мы не можем.
Фактически диагноз был озвучен только в конце 2009 года и опубликован в одном из номеров газеты «Аргументы и факты», этот диагноз — сифилис. Именно от сифилиса врачи лечили Ленина.
Инесса угасла быстро, а палач умирал медленно, корчился в конвульсиях, как и положено палачу. Сифилис разъедал не только внутренние органы, но и мозг, который лечению не подлежал.
В Политбюро переполошились, хотя наиболее близкие и авторитетные члены втайне начали думать, как бы занять кресло вождя и править опустошенной, разоренной, покоренной страной в ленинском духе. Политбюро стало собираться гораздо чаще с обсуждением одного и того же вопроса: здоровье Ильича.
Вот уже начала действовать у Ленина правая нога и правая рука, восстановилась речь, — вещал любой член Политбюро, кому предоставлялось слово.
На заседания приглашались врачи, они обязаны были предоставлять любую попытку больного сделать шаг самостоятельно или произнести хоть какое-нибудь слово; и когда врач Крамер доложил, что больной произнес слово «так», раздавались аплодисменты, крики «ура» и начинался шабаш ведьм в мужском обличье. Каждый член Политбюро из тех кто претендовал на высший пост после смерти палача, выказывал свою преданность, свою любовь к Ильичу больше чем родному отцу и предлагал не жалеть средств на вызовы и содержания зарубежных врачей, приобретения дорогостоящих препаратов. В этом вопросе шло как бы соревнование друг с другом.
— Товарыш Лэнын должен имет покой, — произнес однажды генеральный секретарь ЦК Сталин.
— Правильно, покой, — добавил второй человек в государстве Троцкий (Бронштейн). — Я поддерживаю мнение товарища Сталина и прошу назначить его ответственным за настроение Ильича, а также за то, может ли Ильич произнести еще какое слово, кроме слова «так».
— Лэнын будэт произносит два слова — «так-так», толко его нада изолыроват
от полытичэский дэятелност, чтений газет и журналов, музык, скрипка, пэсня. Я это сдэлат во имя револуци…, - на ломаном русском языке произнес Сталин, не выпуская трубку изо рта.Сталин говорил твердо, ни на кого конкретно не смотрел, он всегда производил впечатление кавказца раннего средневековья, почти варвара, от одного вида, которого члены Политбюро испытывали нечто похожее на дрожь. Поневоле складывалось впечатление, которое позже стало убеждением, что именно он, Коба Джугашвили, достойный наследник Ленина. Вместе с тем какое-то странное нехорошее предчувствие будоражило их извращенные мозги. И это предчувствие позже сбылось: почти все члены ленинского Политбюро пятнадцать лет спустя, будут казнены Сталиным. Их имена станут нарицательными в советском искусстве и литературе. Троцкизм станет целым научным направлением в марксистской философии. Теперь уже известно: все члены ленинского Политбюро — евреи. Возможно, Сталин не любил евреев, но он в отличие от Ленина с почтением относился к русскому народу, поэтому их всех убрал, оставив одного Кагановича как бы на закуску.
А пока вождь был далеко от столицы, его упрятали в Горки, в будущем Ленинские Горки, вместе с Надей. Сталин навещал больного и однажды в несколько грубой форме выказал недовольство поведением Крупской: она слишком навязчиво предлагала мужу произвести арифметическое действие, умножить 2 на 2, чего гений всего человечества уже никак не мог выполнить. Коба попросил Надю оставить их вдвоем, помог ему выйти из дома, усадил на скамейку, подняв на руки как маленького ребенка. И потом разрешил фотографу дважды клацнуть аппаратом. На память. Коба уже был убежден, что Ленин мертв и теперь настал его звездный час. Остались считанные дни, а может недели, ну пусть месяцы. Вернувшись в свой кабинет в Кремле, он стал набрасывать тезисы речи, которые он произнесет на похоронах своего учителя. Управившись с тезисами клятвенной речи, он вдруг выскочил в коридор с надеждой зайти в кабинет Ленина для его тщательного осмотра, но кабинет оказался закрыт на два самых современных замка, подаренных послом Германии с полгода назад. Он стоял перед кабинетом, недовольно крутил головой и решил, что не мешало бы проучить Надежду Константиновну. Зайдя к себе, в свой кабинет, снял трубку и тут же позвонил в Горки. Трубку подняла Надежда Константиновна.
— Паслушай ти, сук, ест решений Политбюро о том, что вожд Лэнын должна находится в тишина, а ты, сук, все время тараториш возлэ нэго, не даеш иму покой. Будэш так дэлат, сук, я визват тебе на Политбюро. Ти понял, сук?
— Я сука? я… законная супруга, — расплакалась Надя, а потом грохнулась на пол и начала кататься по полу и рвать на себе волосы.
Ей самой стало дурно. Но больной муж в кровати вдруг стал икать и пытаться произнести слово «революция», но выходила только одна буква «е». Надя хорошо знала, что Володя не произносил букву «р» даже будучи совершенно здоровым, а если он произносит «е», значит, он хочет произнести «революция».
Она вскочила, подбежала к кровати, наклонилась к уху и произнесла:
— Да, да, Володенька, мировая революция уже совершилась, ты только поправляйся и становись у руля мировой революции. И врагов разгроми. У тебя под боком враги, а ты и не догадываешься.
— Ы, ы, ы, — то ли икнулось Ленину, то ли он что-то сказал.
Ленин едва заметно улыбнулся и провел ладонью ниже подбородка, что означало: всех расстрелять. Поскольку у Ленина и глаза были воспалены, он не увидел заплаканных глаз супруги. Но она ему рассказала об этом позже, гораздо позже, когда он немного пришел в себя. Она пожаловалась на Сталина, но тут же, пожалела о своем поступке, поскольку муж очень расстроился, потребовал ручку и бумагу. Пальцы, хоть и с трудом, но сжали ручку, а рука послушно скользила по листу бумаги. Но главное мозг. Мозг заработал.