По дуге большого круга

Старпом мой заалел, восхищенно закрутил головой и побежал вниз. А я подумал, что таким решением сразу сниму все вопросы, а главное — придам этому казусу оттенок забавного происшествия. Продуктов у нас предостаточно, и «кандей» наш протестовать не будет, он порядком посачковал в рейсе, держа нас всех на молочной диете, игру его я понял теперь.

— Вот, Ленька, — сказал я смышленой мордочке прильнувшего к матери парнишки, он доверчиво смотрел на меня с фотографии над столом, — такие бывают у нас в море хохмы. А я вот и не знаю еще, любишь ли ты молочный суп, слишком мало мы бываем с тобою вместе.

Я подумал, что сегодня начну писать ему и Нине письмо, и тут в дверь постучали. Это был снова старпом.

— Порядок, Игорь Васильевич, — восторженно проговорил он, — олл райт до полного о’кэя!.. Видели б их физиономии! Рты пораскрыли, когда объявил им ваше решение. И ни словечка в ответ. Только механик-наладчик заржал и говорит: «Ну и кэп! Во дает!» Здорово вы их, Игорь Васильевич…

— Не я их, а они нас, старпом. Боже вас сохрани думать о людях в выражениях типа «Вот я их…». И как высоко ни забросила б вас судьба, всегда считайте, что это не вы сами туда забрались, это люди позволили. Они доверились, предоставили вам право управлять ими. В такой позиции вы избежите многих ошибок.

— Понял я вас. Понял… — посерьезнел мой чиф.

— Вот и хорошо. Что это за бумаги у вас в руке?

— Навим о плавающей мине, Игорь Васильевич. В Норвежском море…

Он протянул мне один из листков. Мои штурманы знали, что навимы — навигационные извещения мореплавателям — о плавающих минах надо приносить капитану, где бы эту мину ни обнаружили. Я собирал все эти случаи, копил их… Конечно, никто не догадывался, почему это делаю, считали, видимо, невинным чудачеством своего кэпа.

Вот что сообщала гидрографическая служба КСФ из Мурманска:

«Навим НР181 ЧЛС Капитанам — Норвежское море северо-западнее острова Ваннё предмет похожий на мину дрейфует 21 июня 05 05 ГМТ 70277 сев 19157 вост — НР181 ГС КСФ».

— На всякий случай пусть третий штурман нанесет на карту, — сказал я.

— Уже выписал для него координаты, Игорь Васильевич.

— Что еще?

— Две радиограммы. Одна вам, личная, и аварийная: наш радист принял от калининградского траулера «Лебедь». Он где-то рядом…

— Что же ты молчал? — вскричал я, принимая остальные листки и укоризненно взглянув на старпома. — Толкуешь о неизвестном предмете, обнаруженном за тысячи миль от нас, и там, может быть, всего лишь пустая бочка, которую салага-штурман принял за мину, а здесь с людьми несчастье…

— У него пробоина, Игорь Васильевич. У «Лебедя»… Вода затапливает машину.

— Кислое тогда дело. Да… Судя по координатам, траулер совсем рядом… Пойдем в рубку, пусть радист попросит поработать на пеленг.

«Траулер «Лебедь», — думал я, направляясь к радистам, — почему помню это название? При мне в Калининграде не было такого судна… «Лебедь». Нет, не припомню, откуда я его знаю».

Оказалось, что радисты мои уже запеленговали пострадавший траулер. Я приказал передать на «Лебедь», что мы идем к нему на помощь, и одновременно сообщил об этом в Мурманск.

Мы быстро свернули все работы и полным ходом направились к «Лебедю». День близился к концу, но солнце и не думало скрываться за окоемом. Его склонение достигло наибольшего значения и едва начало уменьшаться, с тем чтобы в конце сентября стать равным нулю, а затем поменять знак.

В этих широтах всегда толкутся айсберги. Вот и сейчас я видел ледяные горы справа и слева от курса и думал, что если «Лебедь» получил пробоину, столкнувшись с обломком одного из этих «приятелей», то каким образом пробоина оказалась в районе машинного отделения… Впрочем, борт могло продавить именно там, если траулер, чтобы избежать столкновения, резко повернул в сторону и льдина нанесла скользящий удар в середину борта. Для наших траулеров, не имеющих ледового класса Морского Регистра, этого достаточно. Помню, сколько дырок получили наши судна на Бакальяуше — Тресковой Земле, так называли Лабрадор средневековые португальцы.

«Рязань» уже спешила к «Лебедю», попавшему в беду, когда я вспомнил про вторую радиограмму и достал листок из кармана.

Жак Федоров извещал меня, что получил в Москве назначение в «Судоимпорт», будет жить в столице, ждет в гости, подробности, дескать, письмом. Но и без письма догадался о «подробностях». Радиограмма была подписана вторым именем, женским. Значит, Жак возложил на свои плечи брачные обязательства. Это раз. И избранница его москвичка. Это два. В наше время можно попасть в стольный град лишь двумя путями. Либо стать большим человеком в провинции, либо жениться на той, которая прописана в Москве. В крупные деятели Женька не вышел, а вот через союз с неведомой пока мне Таней в книгу столбовую таки угодил… Что ж, может быть, там его счастье. Как знать, где найдешь, где потеряешь. Думал ли я, что встречу Нину и Леньку в доселе неведомой мне Солотче?!

Только вот адрес мне ты все-таки, поросенок Жак, молодожен Федоров не сообщил. А просит в РДО рассказать, как проходит в Атлантике операция «Ловись рыбка большая, ловись рыбка малая…». Ладно, дождусь его письма, потом и сам напишу. Будет еще время обсказать Федорову, как проходит операция «Рыбка большая и малая».

Большой-то уже — тю-тю — не осталось почти в океане. Повычерпали морского окуня, треску. Палтус — рыба хитрая, едва начинаешь брать ее, как вдруг косяки исчезают, уходят от промыслового пресса. Вот он и выжил, палтус, время от времени и набредают на него рыбаки.

Про селедку я уж не говорю. Когда в трал вместе с тем же серебристым хеком — я зову его «многострадальным», никак его не можем прикончить, водится он таки в Атлантике — попадается пяток селедок, моряки в драку бросаются за ними, бережно выхватывают, аккуратно солят, а затем съедают как необыкновенное лакомство. И это в тех местах, где селедка на моей памяти шла такими косяками, что поверхность океана будто кипела…

Когда в океане изрядно поубавилось трески и окуня, нарушилось биологическое равновесие. Сильно размножилась мойва, небольшая, но вкусная и жирная во время нереста рыбешка, она служила кормом для крупной промысловой рыбы. Тогда рыбаки стали брать мойву… А что делать? Норвежцы пригоняли в Северо-Западную Атлантику плавучие фабрики и готовили из мойвы рыбную муку. Японцы научились делать из этой рыбы необычный деликатес. Мы готовили ее в замороженном виде, делали пресервы — на что-либо иное у наших технологов воображения пока не хватало…

Огромный промысловый флот требовал освоения новых рыбных пород, иных районов добычи. Поисковики разбежались по всей Атлантике, от Гренландии до Антарктиды. Хватали мелкого рачка-паучка, так называемый «криль», и делали из него пасту «Океан». Ладили снасти на кальмаров. Кошельковыми неводами загоняли ставриду и скумбрию в Центральной Атлантике. Уже примеривались и к летучим рыбкам, экспедиционные суда лежали в дрейфе и подсчитывали, сколько рыбок и через какое время выпрыгнет из океана.

А тут ряд прибрежных государств установил двухсотмильную рыболовную зону, закрылись традиционные районы промысла…