По эту сторону зла (Былое и дамы-2)
Шрифт:
– Во всей книге нет ни одной даты, можете себе представить? Вся жизнь расплывается в тумане, – первым делом сообщила она Гарри, как только устроилась рядом с ним на мягком сиденье фиакра.
– Стоп, стоп! – остановил ее Гарри. – Начнем сначала. О какой книге идет речь?
– Вот! – Элизабет выдернула книгу Лу из сумочки. – Счастье, что она не назвала ее «Моя жизнь с Фридрихом Ницше», а то ведь от книги создается впечатление, что они прожили вместе долго и счастливо! А все их знакомство длилось меньше восьми месяцев.
– Вы знаете это с такой точностью?
– Я знаю это с точностью до минут! Эта негодяйка оставила черное пятно в моем сердце, и я прочувствовала его до последнего миллиметра!
Гарри перевернул книгу и посмотрел на обложку:
– Ах,
– Ничего тебе не понятно! – вспыхнула Элизабет, в возбуждении переходя на «ты». – Они общались всего восемь месяцев, из которых шесть с половиной они провели втроем с этим грязным евреем Паулем Рее. И она смеет утверждать, что она единственная женщина, проникшая в тайну души моего Фрицци! Это я, я знала его со дня рождения, я держала его за руку, когда он ходил в старую церковь играть на органе, мне он рассказывал про свои успехи, меня он посылал учиться в школу и в университет. Он плакал у меня на плече и подсказывал, какие книги читать, со мной он делился своими сомнениями и огорчениями, со мной, а не с ней. При чем тут она?
– Знаешь, она как-то приходила ко мне в редакцию, хотела, чтобы я напечатал ее беседы с Фридрихом, и я ее выставил за дверь. Она от злости чуть не выцарапала мне глаза – у нее наглости через край!
– И вправду выставил за дверь? Ее, Лу Андреас фон Саломе? – восторженно взвизгнула Элизабет. – Да как ты посмел? Под ее наглым взглядом двери открываются сами.
– Некоторые открываются, а мои закрываются. Кстати, про евреев ты лучше попридержи язык, ради дверей, которые то открываются, то закрываются.
– А тебе-то что? – пугаясь, осторожно спросила Элизабет.
– В нашей семье за семью замками хранится легенда, будто мой прадед, основатель банка в Гамбурге, был из евреев. Я даже нашел на чердаке гамбургского дома портрет бородатого еврея в ермолке. После того как я попытался выяснить, кто это, портрет исчез.
– Не может быть! Ты же граф!
– Тут разгадка простая, ее знает весь мир, кроме тебя, – дворянство и титул отцу пожаловал император, влюбленный в мою красавицу мать.
– Да-да, мне кто-то говорил, но я не поверила. Так это правда? Раз так, может, ты императорский сын? – замирая от предвкушения пролепетала Элизабет. Она боготворила Гогенцоллернов.
– Увы, не может. Отец представил маму ко двору, когда стал директором императорского банка, а это случилось, когда мне было два года.
– Жаль! – вздохнула Элизабет, но быстро смирилась – графа Гарри она боготворила больше, чем всех императоров вместе взятых. Она грустила недолго и быстро переключилась на книгу Лу.
– Понимаешь, она провела наедине с Фрицци всего-то две недели в Таутенбурге. То есть она воображала, что наедине, потому что меня она за человека не считала. А я всегда была рядом, в соседней комнате, и хотя меня в их заумные беседы не впускали, я все слышала и запоминала, все до последнего слова. Это длилось всего две недели, и больше они никогда не оставались наедине. А со мной он провел всю жизнь!
– Ты это уже говорила. Переходи к делу – о чем ее книга?
– Я уже говорила, что эта самозванка анализирует философию Фрицци на основании ее интимного знания его характера.
– Например?
– Например, по ее мнению, он больше всего любил страдание. Когда он не страдал, он страдал от того, что не страдает, а когда страдал, то тогда воистину страдал. То есть он страдал всегда.
– Что-то слишком туманно.
– Так она всегда пишет – туманно. Я для интереса пыталась ее читать – невозможно добраться до смысла.
– Ну, а что еще, кроме страдания?
– Есть еще о страдании. Она пишет, что он заболевал от своих мыслей и от них же выздоравливал. Его пересмотр моральных ценностей есть по сути поиск новой религии. Убив старого Бога, он начал искать нового.
– Но разве она не сделала то же самое?
– Она утверждает, что в Таутенбурге ей казалось, будто она с ним согласна, но потом она передумала. Ее отказ от Бога в детстве подстегнул в ней творческую мысль, а его отказ сделал весь мир пустым.
И ему осталось только искать, чем заполнить эту пустоту.– Самомнения ей не занимать!
– Еще, она утверждает, что Заратустра – это она!
– Что она – этот бородатый старик?
– Ну, так далеко она не пошла. Просто все, что Заратустра сказал, – это ее мысли!
От хохота на глазах графа Гарри выступили слезы.
– То есть она утверждает, будто все мудрые афоризмы Фридриха Ницше были высказаны ею за две недели в Таутенбурге, а он их записал и издал в своей великой книге?
– Что-то в этом роде. Ведь про две недели в Таутенбурге знаю только я.
– Так напиши об этом в своей очередной статье! Во всех подробностях. И мы ее напечатаем в десятке газет по всей Германии.
Петра
Так они и сделали – Элизабет написала отчет о встрече в Таутенбурге, граф Гарри ее статейку подредактировал и разослал в десяток газет по всей Германии. После чего собрание сочинений Ницше стало раскупаться гораздо быстрей.
Чтобы убедиться в правдивости Элизабет, я разыскала ее письмо Мальвиде, написанное сразу после ее мучительного посещения брата в Таутенбурге. Все было точно, как она описала графу Гарри. Конечно, она могла слегка приврать и в письме Мальвиде – с нею это иногда случалось, но проверить эту версию уже невозможно.
«Они часами сидели в креслах на балконе, а я, тихонько затаившись в своей комнате, слушала их бесконечную болтовню. Клянусь, можно было подумать, что это два дьявола замышляют против рода человеческого:
– Что такое ложь?
– Пустяк, ерунда.
– Как назвать клятвопреступника?
– Отважный человек.
– Можно ли бесстыдно обсуждать постыдные вопросы?
– А почему бы нет?
– Что сказать об исполнении долга?
– Идиотизм.
– Как назвать злоязычие о друзьях?
– Справедливое суждение.
– Что сказать о сострадании?
– Что оно достойно презрения.
И дальше в том же духе с утра до вечера, просто уши вянут их слушать. А они собой так довольны, так гордятся друг перед другом своей смелостью, своей непохожестью на других!
Я сразу заметила, что эта наглая девка не так довольна Фрицци, как он доволен ею. Она притворяется, что понимает его речи, а сама просто хорошо угадывает, где надо засмеяться, где восторгнуться, а где только поддакнуть. Но его она так охмурила, что он не замечает ни ее притворства, ни того, как она устает от его настойчивости».
После этой любезной характеристики легко понять, почему Гарри так смеялся, услышав заявление, что премудрые речи Заратустры исходят от Лу Саломе. Тем более что Элизабет хорошо постаралась, чтобы ее разоблачить.
Для интереса приведу несколько цитат из книги «Так сказал Заратустра»:
«…и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам – не правда ли, гениальное провидение?
Когда все умеющие читать начнут читать книги, наступит конец литературы.
Тому, кто не слышит музыку, танцующие кажутся безумцами.
Еще одно столетие читателей – и сам дух будет скверно пахнуть.
То, что каждый смеет учиться читать, портит надолго не только писание, но и мысль.
Некогда дух был Богом, потом сделался человеком, теперь же – становится чернью».