По Европе
Шрифт:
Так Ватикан, недовольный Испанией, ответил на «знатнейшее блестящее посольство».
— Почести принимаем, как должное. Они делают честь вам, а не нам. Это хорошо, что вы такой почтительный. Если будете во всём слушаться, всё будет хорошо.
Ватикан переходит к Франции.
— E tu, mia bella Cordelia.
И нежностью и глубокою грустью «за любимую дочь» звучат слова римской церкви.
Это почти поэтическая часть «тронной речи».
Так грусть располагает к поэзии!
«Отеческие взоры Льва XIII давно уже направлены на Францию, которая кажется забывшею свою роль и свою миссию любимой дочери церкви»…
E tu, mia bella Cordelia…
А,
— E tu, Desdemona?!
«Печальные события, беспрерывные огорчения, непримиримая ненависть, — всё это не уменьшает ни доброты ни терпения и кротости старца, который не только наместник, но и олицетворение (sic!) Христа на земле. Он рассеял сокровища своего сердца, чтоб спасти дело церкви во Франции, и, несмотря на чёрную неблагодарность, которую получал в ответ, он всё ещё хочет надеяться. История скажет, потомство оценит, — какое великое дело справедливости, согласия, умитворения умов и истинного процветания было предпринято и велось папой во Франции, чтоб обеспечить ей полное славы грядущее и первенствующее значение в мире».
E tu, Desdemona?!?!..
Папа даже не надеется, папа только «хочет надеяться».
Этой элегической, полной почти отчаянья «за Францию» нотой заканчивается обращение к «верным» странам.
И как орган после Miserere — «Te, Deum», — «тронная речь» гремит в финале великолепными аккордами в честь папства.
«— По лицу всей земли распространяется духовное владычество папы. Ему нет границ, оно не знает пределов. Папство льёт на всю землю лучи христианской культуры, христианского прогресса. И нет места на земле, куда бы теперь не проникали его благодетельные лучи. Юбилей славного, победоносного для церкви 25-летия владычества над миром Льва XIII, Великого, наполнил радостью весь христианский мир и открывает для церкви новые горизонты. Изумлённые народы поднимаются и идут к этому несравненному источнику путеводного света, который Бог возжёг на престоле Петра 25 лет тому назад. Куда стремятся эти тысячи и тысячи пилигримов всех сословий, всех возрастов, всех общественных положений, всех языков и говоров, всех, стран, — куда? В Ватикан! В Ватикан, чтоб лицезреть и славить великого старца, который сближает небо с землёй. Они идут в этот дворец, откуда папа не может выйти и который сделался центром мира. Оракулы Дельф и Эфеса, которые привлекали к себе толпы в древности, бледнеют пред этой святыней — Ватиканом, откуда сияют лучи света и тепла, несущие жизнь и истинный прогресс всем христианским нациям».
Это античное сравнение папы с дельфийским оракулом я перевёл только дословно.
Так заканчивается «тронная речь».
— А Италия? — быть может, спросите вы.
Где ж она?
Её нет ни среди верных ни среди неверных.
Италии, — «безбожной» Италии, Италии Гарибальди и Виктора-Эммануила, — не существует вовсе на свете.
Ватикан её не видит со своего холма.
Всё, что известно относительно Италии, это — то, что объявили католические газеты.
— Папа заплакал, услышав весть о проекте закона о разводе.
— Папа заплакал! Папа заплакал! — кричат, истерически визжат, скулят теперь все субсидированные Ватиканом газеты. — Это правительство нарочно! Это сделано нарочно! Нарочно такой богопротивный закон в юбилейный год великого старца! Старца не пощадили!
И на этой почве изо всех сил стараются подготовить провал закону о разводе.
— Папа заплакал!
В Ватикане об Италии могут только плакать.
Даже не молиться.
Папа
«Профессор
Лаппони с минуты на минуту ожидает агонии».«Здоровье папы вполне удовлетворительно».
«У папы начали пухнуть ноги. Один из кардиналов сказал, что это начало конца».
«Папа возобновляет приём поклонников».
Одно близкое к Ватикану лицо говорило мне:
— Папа погаснет, как гаснет свеча, в которой больше нечему гореть. Однажды из комнаты папы долго не раздастся утреннего звонка. Войдут в спальню и найдут папу бездыханным.
Как старики, папа капризен.
Он не желает, чтоб камердинер дежурил рядом с его спальней.
Дежурный камердинер спит, вернее, всю ночь не спит, — в комнате, находящейся как раз под папской спальней.
Как старики, папа спит мало и плохо.
Он просыпается страшно рано, почти с зарёю. В 7 часов утра папа уже завтракает.
И каждое раннее утро Ватикан с замиранием ждёт:
— Раздастся ли папский звонок?
Время тянется медленно и тревожно.
Но в комнате камердинера дребезжит электрический звонок.
И Ватикан принимается за обычную жизнь.
— Не сегодня.
Когда это случится?
На это лучший ответ дал сам папа год тому назад, принимая французских паломников:
— Когда человек прожил 90 лет, — он не может знать, есть ли у него завтрашний день?
Папа поражает всех своей феноменальной памятью.
Принимая этой весной короля Эдуарда VII, он рассказал старику-королю, как был, тогда ещё епископом, с посольством в Лондоне.
— Вы были тогда прелестным ребёнком. Вам было в это время?
— Четыре года.
У папы есть «подруга детства».
Синьора Анна Морони Туски, 101 года.
Она родилась в 1802 году в городе Кори и воспитывалась в монастыре «Buon Consilio», где настоятельницей была тётка Джакомо Печчи. Маленького Джакомо, двух, трёх, четырёх лет, часто привозили гостить к тётке, и воспитанницы с ним играли.
Теперь они, конечно, все умерли.
Осталась одна Анна Морони Туски.
Столетняя старуха, «игравшая с папой», разумеется, достопримечательность маленького городка.
Кто-то из окружающих папу узнал об этом и рассказал Леону XIII.
— Существует женщина, которая носила на руках ваше святейшество и помнит вас ещё ребёнком.
Папа сейчас же вспомнил Анну и пожелал её видеть.
Столетнюю подругу детства привезли в Рим и представили папе.
— Это вас я звал маленькой мамой? — спросил папа.
И девяностотрёхлетний старик с столетней старухой провели добрый час, разговаривая о детстве.
На прощанье папа её поцеловал и в 101-й день рождения послал ей особое благословение.
Анна Туски, сама сохранившая отличную память была поражена:
— До каких мельчайших подробностей святой отец помнит всё, что происходило 90 лет тому назад!
Но с папой случаются такие неприятные происшествия.
В прошлом году, во время приёма паломников, он вдруг обратился к кардиналу, министру двора, maestro di camera, и спросил: