По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

— Серьезное обвинение.

— Весьма серьезное.

— А насколько справедливое?

— Все работы своих учеников профессор тщательно изучал. Нередко случалось, он поправлял не только ошибки, но и предлагал свои, принципиально новые концепции, которые затем вместе со своими учениками всесторонне обсуждал. В таких случаях работы, по существу, становились результатом совместного творчества, и Войцеховский имел полное право их подписывать. Кстати сказать, для молодых, начинающих ученых это и большая, честь, и хорошая рекомендация на будущее. В научном мире имя Войцеховского имеет очень большой вес. Блеск его славы падал, таким образом, и на соавтора. Наверное, можно определенно сказать, что никто на это не жаловался и не обижался. С другой стороны, я не знаю случая, чтобы Зигмунт «примазался» к чужой работе, которую только проверял! Это ему просто чуждо.

— А второе обвинение?

— Такой же абсурд. Проводя ту или иную исследовательскую работу, ни один профессор не ставит всех опытов лично. Он не подметает в лаборатории пол, не ходит на склад за нужными ему препаратами, не занимается их взвешиванием и не стоит у реторты, ожидая, когда раствор достигнет требуемой температуры. Для этого и существуют лаборанты и студенты, познающие таким путем все тонкости профессии химика. Ученый должен определять генеральное направление исследований, контролировать и проверять результаты опытов, а также принимать участие в проведении важнейших экспериментов, имеющих принципиальное значение для исследуемой проблемы. А если ученый в ходе работы пользуется результатами чьих-то разработок, сделанных до него, он обязан оговорить это в своем итоговом труде. Профессор Войцеховский всегда поступал именно так.

— Ну и чем же вся эта история закончилась?

— Профессор объявил, что подаст в отставку, если ученый совет не проведет расследования. А расследование выявило вздорность всех обвинений. Лехновича уволили из Политехнического института. Тогда он сумел пристроиться в институт химии ПАН и там уже получил звание доцента. Войцеховский прекратил тогда с ним всякие отношения.

— Однако на бридж он его все-таки пригласил.

— Зигмунт просто не способен долго помнить зло. Я сам был крайне удивлен, когда, приехав Варшаву, услышал от профессора сплошные похвалы в адрес Лехновича. На мой удивленный и прямой вопрос Войцеховский ответил, что с полгода назад Лехнович явился в институт и прямо в кабинете ректора публично принес Войцеховскому извинения, мотивируя свое недостойное поведение недомыслием и расстройством нервной системы, а затем повторил эти извинения в присутствии всех сотрудников профессора. Тут же он попросил разрешения преподнести Войцеховскому в дар свою новую научную работу, которую собирался тогда публиковать. Войцеховский не только его простил, но и был всем этим крайне растроган В сущности, он всегда питал слабость к Лехновичу, Тот и впрямь был лучшим его учеником. Наиболее одаренным и способным.

— А Лехнович?

— С той поры, кажется, он стал отзываться о своем учителе только в превосходной степени. Впрочем, должен сказать, что все это я слышал из третьих уст, поскольку как раз в то время Лехнович бегал от меня как черт от ладана. Хотя с полной ответственностью могу подтвердить, что в доме Войцеховских в субботу доцент буквально засыпал профессора комплиментами и всяческими похвалами.

— Кстати, опять об этом вечере. Что вы могли бы еще добавить по поводу случившегося в тот день?

— Ну что? Вполне понятно, всем собравшимся тогда у профессора хотелось хотя бы из уважения к хозяину избежать огласки этой истории. Старания в этом направлении доктора Ясенчака зашли, пожалуй, слишком далеко. Но я отнюдь не хочу этим сказать, что считаю его виновником преступления.

— А скажите мне откровенно, профессор, не были ли у вас с самого начала сомнения по поводу смерти доцента?

Бадович с минуту колебался.

— Поскольку я не терпел Лехновича, то, признаюсь, поначалу с чувством даже некоторою удовлетворения подумал: «Наконец-то черт его прибрал». А когда столь известный кардиолог, как Ясенчак, констатировал смерть от сердечного приступа, я был очень далек от сомнений в верности диагноза.

— А на какою цвета салфетке стоял ваш бокал?

— На фиолетовой. Хорошо помню, что такого же цвета была салфетка и у жены адвоката.

— И вы их не путали?

— Нет. Я пил коньяк, а она — ликер, по цвету похожий на денатурат и пахнущий фиалками. Притом ее рюмка была совсем другой формы.

— Скажите, в химических лабораториях трудно достать цианистый калий?

— Ну что вы! Вопреки мнению дилетантов, этот яд имеет довольно широкое применение в фармакологии, кожевенном деле и в других отраслях. Есть он и в наших лабораториях. Хранится в специальных закрытых на ключ шкафах. Всегда строго учитывается, кто, сколько и с какой целью его получает. Вы легко, например, можете убедиться, что лично я по крайней мере в течение года в своих работах не использовал этого соединения.

— Мы все, конечно, проверим. Это наша обязанность.

— Ничего не имею против. Но если речь идет о смерти Лехновича, нет нужды искать цианистый калий в Силезии. Он преспокойно стоит в домашней лаборатории профессора Войцеховского в подвале его дома.

— Вы видели там цианистый калий?

— Конечно. Профессор показывал нам свою лабораторию. Вход в нее из холла по лестнице вниз. На одной стене там висит предупредительная табличка:

«Осторожно — яд»,

и в шкафчике рядом — целый набор склянок. На одной из них я сам видел написанную от руки этикетку:

«Цианистый калий»,

а в скобках

«КСN».

Содержащегося в ней порошка вполне хватило бы отравить половину населения Катовиц.

— Шкафчик был заперт?

– 'Не знаю — не проверял.

— В течение вечера кто-нибудь заходил в лабораторию?

— Да, и притом не раз, и многие. Дело в том, что в лаборатории стоит мощная холодильная установка. В отличие от обычного холодильника она образовывает лед в несколько раз быстрее, и Войцеховские используют ее для приготовления пищевого льда. За ним в течение вечера несколько раз спускались и сам профессор, и его жена. Приносили лед Лехнович и, по-моему, доктор Ясенчак. В лабораторию можно незаметно спуститься и без всякого предлога, сделав вид, будто вышел в туалет или в ванную комнату. Никто ведь друг за другом не следил.

— Ну да, понятно.

— В этой связи еще одна деталь, — продолжал Бадович. — За ужином адвокат Потурицкий с увлечением рассказывал о недавно приобретенных им редких экземплярах бабочек, пополнивших его коллекцию — одну из лучших, как он уверял, частных коллекций в Польше. Бабочки — его хобби. А надо вам знать — энтомологи широко пользуются цианистым калием для умерщвления насекомых. Не думаю, что получить цианистый калий и для врача составляет особые трудности. Ведь основы химии преподаются во всех медицинских институтах, а изготовление этого соединения даже в домашних условиях — дело довольно простое. Тем более что различные соли калия можно купить в любой аптеке, был бы рецепт. Говорю все это для того, чтобы вы, полковник, не заблуждались, подозревая в преступлении только химиков. Даже не спускаясь в лабораторию Войцеховского, практически любой из его гостей мог принести с собой этот яд.

— Но как вы думаете, кто все-таки совершил преступление?

— Изобличение преступника — ваша прерогатива. И я лично желаю вам в этом преуспеть, хотя, как уже говорил, этой смерти не оплакиваю. Что касается меня, то я рассказал вам все, что знал. Если это поможет, буду рад.

Полковник Немирох поблагодарил профессора за «искренние на этот раз» показания и предложил ему подписать протокол. Бадович долго и внимательно читал машинописный текст, отпечатанный Межеевским, в нескольких местах попросил внести поправки и только потом поставил на документе свою подпись.

— И как долго мне придется еще оставаться в Варшаве? — поинтересовался он.

— Теперь это уже ваше дело, можете только до ближайшего поезда, идущего в Катовицы. Если вы нам понадобитесь, мы вас найдем. Правда, в случае отъезда куда-нибудь на длительный период прошу нас уведомить и сообщить свой новый адрес.

— Я никуда пока не собираюсь. — Бадович попрощался и вышел из кабинета.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — рассмеялся поручик, — с каждым допросом подозреваемых становится все больше. Поначалу мы Бадовича исключали, но теперь выясняется, что и у него имелись основания свести счеты с Лехновичем.